Маски

Сегодня мать в первый раз вышла к завтраку в маске. Анна как раз закончила заплетать косы, сидя на кухне у зеркальца. Волосы были её гордостью. Ни у кого в классе, даже у соседки по столу Верочки, не хватило бы на одну косицу. «Мы не такие, как они, — любила повторять мама. — Мы держим голову прямо!»

Держать голову прямо. Не поддаваться. Соблюдать чистоту. Не есть бесплатные обеды. Не пить из общественного крана, где течёт возобновлённая вода — результат многократной очистки городских стоков.

Прошуршали ножки отодвинутого стула, скрипнуло сиденье.

— Я тебе подогрела… — сказала Анна и обернулась.

В первый момент она молча смотрела на резиновую голову с круглыми стеклянными глазами, насаженную на плечи матери. Из-под края уродливой зелёной кожи на шее виднелся воротничок розового, в белый горошек, халата.

Потом картинка встала на место. Маска, это просто защитная маска. Под ней — мама.

Анна сглотнула, и поставила на стол блюдце с растительным маслом. Подвинула ближе к матери мисочку с кубиками прессованного белка. Газеты утверждали, что белок получают из специально выращенной в теплицах травы. Там, в теплицах, искусственное солнце, очищенная вода. Растительные волокна, минеральные вещества, витамины. Всё, что нужно для организма.

Мать посмотрела на блюдце. Перевела взгляд на дочь. Кругляшки стеклянных глаз тускло блеснули.

— Ешь, мам.

— Потом. Сама поешь. И давай иди, в школу опоздаешь.

Голос матери звучал глухо из-под маски, за мутными, потёртыми стёклами не видно было глаз.

— Говорят, эти бесплатные обеды не такие уж вредные, — Анна старательно прожевала безвкусный кубик. На вкус резина, и в желудке от них никакой радости. — Просто надо привыкнуть. Давай лучше сэкономим, и переедем поближе к центру. Там теплее, и воздух лучше.

— Нет. Это наш дом. И тебе надо хорошо питаться. Как ты закончишь школу, если не будет сил?

— Я могу пойти работать. У меня уже есть паспорт…

— Нет!

Вот так всегда. На самом деле мать не хотела уходить из квартиры, в которой умер их отец. Из старой, сырой, маленькой квартиры в доме, на который давно имеет виды городское управление.

Анна поторопилась уйти. За спиной звякало блюдечко и сипло дышала мама.

Тяжело хлопнула входная дверь. На лестничной клетке пахло сыростью, той неистребимой затхлой сыростью, что просачивалась отовсюду.

Четвёртый этаж, третий. Подошвы школьных туфель постукивали о ступени. Второй этаж. Дверь в квартиру Мышкиных — направо от лестницы — распахнута настежь.

Анна вцепилась пальцами в перила. На площадке стояли полицмены. Пародия на людей, ходячие протезы. Один у двери, другой у лестницы. Капюшоны брезентовых курток накинуты на голову, только видно, как блестят стеклянные глаза на защитной маске. Двое как раз выходили из квартиры, таща какой-то мешок. В квартире были включены все лампы, даже та, что горит только в день Независимости. В их непривычно ярком свете костлявые силуэты полицменов казались выходцами из сказки про Кащея.

Мешок замычал, задёргался, что-то внутри него заскреблось о плотную ткань. Тонко завыла госпожа Мышкина — маленькая женщина с острым носиком и бесцветными бровями.

— Папа! — Владик, одноклассник Анны, выскочил на площадку, и полицмен оттолкнул его одним движением руки-протеза. Госпожа Мышкина обхватила сына, прижала к себе. — Папа!

В мешке снова замычали, и другой полицмен коротко, быстро ткнул в него дубинкой. Раз, другой. Мешок обмяк. Его подхватили с двух сторон и сноровисто вытащили с площадки на лестницу.

Анна постояла на лестнице, пока его уносили вниз. Ноги стыли в сыром воздухе подъезда, холодные туфли казались чужими. Когда костлявые фигуры в просторных робах с надвинутыми на маски капюшонам скрылись из глаз, она спустилась к выходу.  

У дома стоял фургон с надписью: «Городская санинспекция».  

Полицмены бросили мешок с обмякшим телом господина Мышкина в фургон. Анна посмотрела, они отъезжали. Из подъезда нёсся тонкий, вибрирующий вой госпожи Мышкиной.

***

В классе было немного теплее, чем на улице. Она бросила сумку на стол. Соседка Верочка уже сидела на своём стуле. Её одутловатые щёки мерно двигались. Верочка жевала. На коленях, обтянутых толстыми чулками, лежала горсть бурого цвета шариков. Бесплатный обед из пункта питания.

— Наверное, Владик сегодня не придёт, — как можно равнодушнее сказала Анна.

Вера обернулась, продолжая жевать.

— Почему?

— Его отец заболел. За ним приезжала служба очистки.

Рот соседки по столу приоткрылся. Выпуклые голубые глаза заблестели.

— Владик заболел Зеленухой?

— Не Владик, а его отец, — поправила Анна, стараясь не смотреть в рот Верочке. Разжёванные шарики неопрятными кусочками застряли у той на зубах, несколько липких крошек вывалилось на стол. Как же воняют эти переработанные продукты. Или ей только кажется?

— Какая разница, — с жутким восторгом пискнула та. — Он тоже скоро заболеет. Все знают — один заболел — вся семья заразилась!

— Академик Хрульский говорит, что это неправда. Заражение происходит при близком контакте…

— Плевать на твоего академика. Он ничего не знает. В «Вечерних сплетнях» так сказали.

Анна вздохнула и закашлялась. Крошка от съеденного утром белкового концентрата царапала горло.

— Ты чего? — с жадным любопытством спросила Верочка. Её голубые глазки впились в соседку, зашарили по лицу, по рукам.

— Поперхнулась, — торопливо ответила Анна. Ей было противно врать, но оправдываться перед школьной медсестрой, доказывать, что ты здорова, ещё противнее. — Хотела поскорей проглотить. Эти обеды… ну, ты же знаешь. Они такие сладкие.

Верочка понимающе закивала:

— Вот и правильно, хватит дурью маяться. От этих покупных концентратов только живот пучит. Нечего на них купоны тратить.

Купоны давали за работу. Ими можно было оплатить жильё, еду, одежду. Всё, что мог дать мир, выживавший под пологом вечного смога. Без солнца, скрытого за мрачной пеленой. Без тепла и света. Мама Анны работала на фабрике, там купонов давали больше. Она приходила домой бледная, с чёрными кругами под глазами, будто оплывшая свеча, валилась на старый диван, и почти весь вечер лежала молча, тупо глядя в выпуск «Вечерних сплетен». Но потом каждый раз говорила, глядя на дочь: «Зато мы не едим эту вонючую гадость. Не едим и есть не будем. Слышишь, Анна? Не будем».

«Искусственный белок — ценный продукт питания. Продукты питания вырабатывают на фабриках. Фабрики работают на топливе, которое привозят из карьеров и шахт. Карьеры и шахты — ценный источник ресурсов топлива. Топливо даёт нам свет, тепло и движение для машин. Машины помогают нам работать. Машины…»

Перьевая ручка скрипела по тетрадному листу. Монотонный голос учителя заглушал сопение Верочки, не переставшей жевать во время диктанта.

Владик так и не появился. Его место за столом осталось пустым.

Анна вышла во двор вместе с классом. Учитель проводил их до выхода — так полагалось — и вернулся в школу.

Над крышами домов клубился вечерний смог. В отличие от дневного, свинцово-серого, он был бурым, и переливался всеми оттёнками багрянца. Учитель говорил, что это пытается пробиться с края горизонта заходящее солнце. Анна всегда представляла, что солнце — красное, круглое, как воспалённый глаз — таращится на них с края земли, будто хочет разглядеть получше.

Верочка уверяла, что это огонь вырывается из фабричных труб. «Глупости, — говорила Анна, — в трубах нет огня». «А вот и есть! — возражала Верочка. — Что там жгут в печах, на этих фабриках? Топливо? Вот тебе и огонь!»

Они миновали проспект, скупо освещённый газовыми фонарями. Перешли по шатким мосткам через скопление труб — тёмных от смазки, покрытых на стыках рядами заклёпок. Там, где трубы утолщались суставами узлов, как диковинные грибы торчали круглые рукояти кранов. Над ними расплывались белёсые облачка пара.

У подъезда тарахтела мотором машина. На этот раз это был грузовик от транспортной компании. На крыльце стояла госпожа Мышкина с чемоданом в руке. Владик, с завязанным в большой куль одеялом на плечах и ещё одним чемоданом спускался по ступенькам.

— Переезжаем, — бесцветным голосом произнесла госпожа Мышкина, не глядя на Анну. — В посёлок.

Анна поёжилась. Про рабочий посёлок ходили дурные слухи. Тот, кто не может платить за жильё, уезжает туда. И никогда не возвращается. Говорят, там нет никакого отопления. И на весь дом одна лампа, которую включают только раз — вечером, когда ложатся спать.

Владик забросил чемоданы и тряпичный тюк в кузов.

— Я вернусь, — он обернулся, и она увидела его злые, красные от уже высохших слёз глаза. — Вернусь.

Он помог матери взобраться в машину. Грузовик с дребезжанием тронулся с места. Заклубился вслед сизый дым, покатился комок серой бумаги.

— Владик, ты уронил… — она подобрала смятый комок. Поздно. Машина выпустила ещё клубок дыма и завернула за угол.

Анна развернула листок. Это была газета бесплатных объявлений, из тех, что раздают на улицах. Одно было обведено толстой чертой. «Надоело трястись от холода? Нечем платить за квартиру? Приходи к нам, и мы решим твои проблемы!»

Она сунула листок в карман и вошла в подъезд.

Квартира была открыта. На диване сидела Жанна Васильевна, цеховой мастер. Увидев вошедшую девушку, она встала:

— Дорогая…

Анна уронила на пол сумку.

— Мама?..

— Анечка, ты только не волнуйся, — торопливо заговорила Жанна Васильевна. Её пухлые сизые щёки колыхались, короткие пальцы нервно разглаживали какую-то бумагу. — С твоей мамой случился… случилось… У котла сорвало клапан. Ну, ты знаешь, клапан. Крышка отлетела. А твоя мама…

— Она жива?! — пронзительно выкрикнула Анна. Ей захотелось ударить эту глупую женщину, которая комкала слова, никак не желая сказать правду.

— Конечно, жива, что ты, что ты, — зачастила Жанна Васильевна. Голос её окреп, она развернула бумагу и шлёпнула на стол: — Вот. Смотри. Всё в порядке. Её отвезли в клинику. Она же подписала особый страховой договор… Ты тоже подпиши. Вот здесь и здесь, видишь? Это для порядка. Что ты ознакомлена.

Анна машинально черкнула пером по серому листку. Несчастный случай. Кто угодно, только не мама. Это всегда происходит с другими. Всегда. Ну почему теперь, когда пора платить за квартиру, а все купоны ушли на еду, новые учебники и отопление?

«Я не хочу в рабочий посёлок».

Однажды — полгода назад — они заходили вместе с Владиком в общественную больницу. Отец его уже тогда часто простужался и всё время болел. В тот раз его увезли прямо с улицы, где он свалился с очередным приступом.

Анна тогда только заглянула в палату, где лежали больные со стандартной страховкой, и её замутило. Она стояла у стены с застывшей улыбкой на губах, пока Владик говорил с отцом, и ждала того мига, когда можно будет уйти. Чтобы не дышать этим воздухом, не видеть санитаров-полицменов, равнодушно протирающих пол истлевшими тряпками.  

Полицмены были везде, где город нуждался в них. Они так же равнодушно копали сотни раз перекопанную до них, больную землю, когда прорывало трубы, как отлавливали бродячих собак, мыли общественные туалеты или совали людей в мешок. Им было всё равно — этим бывшим людям с протезами вместо ног и рук. Металлические стержни, увитые пружинами, со свистящими шарнирами и стальными заклёпками, не знали усталости. Защитные маски вместо лиц со знаками городских служб на щеках без всякого выражения смотрели одинаково на всех своими стеклянными глазами.

Жанна Васильевна говорила что-то ещё. Потом она ушла.

Анна вытащила из кармана выпавший из кармана Владика листок. Развернула его на столе и долго смотрела на объявление, обведённое жирной чертой.

***

Фургон с надписью на боку: «Городская санинспекция» чихнул мотором. Анна прошла сквозь клуб густого пара, небрежно разогнав ладонью сизое облачко.

В подъезде стояла всё та же, привычная, затхлая сырость. Анна поднялась на пятый этаж. Теперь ей совсем не было холодно, скорее наоборот. Уверенно и быстро она поднялась по лестнице. Знакомая с детства дверь с номером, едва видным под слоями старой краски, легко отворилась. Замок тихо щёлкнул, заскрипели под новыми ботинками половицы.

Она прошла на кухню. Стол у стены, потемневшее зеркальце, блюдце с потемневшими, покрытыми пятнами плесени кубиками концентрата — всё это казалось знакомым и совсем чужим, будто освещённым под другим углом.

У стола, отвернувшись к окну, сидела мама. Розовели полы небрежно накинутого на плечи халатика, под кислородной маской смутно белел застиранный воротничок.

— Служба очистки, — голос Анны из-под маски звучал глухо. Фильтрованный воздух мерно входил и выходил через клапан, наполняя грудную клетку, вибрируя в новых голосовых мембранах. — Эта квартира подлежит обработке. Вам будет предоставлено другое жильё.

Анна положила на стол документ с печатью. Ей квартира больше не нужна. Ей ничего больше не нужно. Полицменам положены отдельные дома и казённый паёк.

Мама подняла голову. Блеснули стёкла новой маски со штампом городской службы на щеках.

Розовый халатик спланировал на пол. Полицмен встал со стула, повернулся к Анне. Прошуршал брезент казённой куртки. Свистнули шарниры, тонко зазвенела пружина в вытянутой стальной руке. Механические пальцы сжимали листок бумаги с печатью:

— Служба санитарного контроля. Теперь это ведомственное жильё.  

Анна взяла листок из стальных пальцев и внимательно изучила документ. Всё верно. Только дата на день раньше, чем у её предписания. Тот день, когда маму отвезли в больницу. Ну конечно. Особая страховка.

Она подняла голову — как легко было двигаться теперь, как чётко, с тяжёлой, уверенной силой, вращались новые стальные суставы — и взглянула на офицера службы контроля.

Мгновение они смотрели друг на друга — две маски со штампами на щеках. Смятой тряпкой лежал между ними на полу старый розовый халатик.

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Проблема вселенского масштаба