Миссис и миссис Смит

15 мая 2019 - Конкурс UNICON Convention 2019

Первым возвращается слух.

Смутный шум рождается в темноте — мешанина звуков, слившихся в один ровный фон, гудит на границе сознания, мешает кануть обратно в черную пустоту. Иногда шум распадается на отдельные звуки, которые тянут за собой цепочки ассоциаций: высокий, настойчивый писк — сигналы, оборудование, приборы; металлический звон — инструменты, техника, ремонт; спокойные голоса — сосредоточенность, ответственность, работа. Но связи слишком зыбкие, а цепочки короткие, и, как она ни старается, ей не удается собрать все воедино, вытянуть из пустоты четкий образ, готовый ответ.

Писк меняет тон, становится напряженней. Голоса обрываются, и в хаосе звуков возникает какая-то структура. Слова, понимает она. Слова, которые кажутся ей знакомыми.

— Миссис Смит, вы меня слышите? Миссис Смит?

Слова падают в пустоту и пустота отзывается: «Миссис Смит» — это «я», но за этим «я» пока не скрывается ничего.

Миссис Смит открывает глаза. Холодный белый свет бьет в лицо. Все, что она видит — размазанные светлые пятна с едва намеченными темными линиями и овалами, над ними — одинаковые окружности ламп, выше — смутная чернота потолка.

— Есть реакция, — замечает один из голосов. — Что на томосканере?

— Порядок, — отвечает другой. — Она в сознании.

— Когнитивные функции?

— Восстановление замедлено, но в пределах нормы.

— Сенсорный отклик есть, — включается кто-то третий. — Она вас слышит.

Миссис Смит действительно слышит, но не понимает, что происходит. Глаза привыкают к свету, он больше не кажется слишком ярким. Зрение понемногу фокусируется, проступают детали: черты лиц, полускрытых защитными масками, белые халаты, идеально ровные круги лампочек, врезанных в нависшие сверху плафоны. На периферии зрения угадываются очертания каких-то приборов, густо испещренных сигнальными датчиками.

Она пробует повернуть голову, чтобы рассмотреть получше, но понимает, что не в силах этого сделать. Это неправильно. Так не должно быть. Паника пробивается изнутри, миссис Смит кричит, но вместо собственного голоса слышит, как заходится в писке прибор.

— Миссис Смит, пожалуйста, успокойтесь, — говорит голос, который она услышала первым. — Анестезия не дает вам двигаться, но когда она закончится, ваши двигательные функции восстановятся в полном объеме.

Миссис Смит не желает его слушать. Миссис Смит собирает всю волю и пытается вернуть контроль над своим телом. Миссис Смит пытается открыть рот для нового крика.

— Все хорошо, — все так же ровно говорит голос, не обращая внимания на писк сбрендивших датчиков.

— Снимаю стазис.

Миссис Смит что-то чувствует. Не движение — прикосновение. Облегчение, столь же сильное, как и недавняя паника, накрывает ее с головой: голос не врал, она больше не парализована.

— Когнитивные функции восстановлены на восемьдесят три процента, — говорит кто-то за ее спиной.

— Дальнейший прогноз?

— Благоприятный.

— Готовьте к транспортировке.

— Поняла. Отсоединяю.

В поле зрения появляется лицо. Она не может понять, мужчина перед ней или женщина: тонкие брови, вытянутые глаза, бронзовая кожа. Маска скрывает губы, но она знает, что лицо улыбается.

— Миссис Смит, вы находитесь в центре криогенной заморозки "Эмешаль", — говорит человек. Перед глазами двоится — или у него действительно четыре руки? — Мы только что пробудили вас ото сна. Добро пожаловать в двадцать третий век.

Мэрил Джейд Смит, 2012 года рождения. Женщина, белая, гражданка США. Личное дело, которое дал — или дала? — ей доктор Гас, скупится на подробности, все, что ей дано узнать о себе — жалкая горстка сухих фактов. Но сейчас этого более чем достаточно, детали — это уже слишком. Стоит начать с малого.

— Мэрил, — говорит миссис Смит, будто пробует имя на вкус. — Мэрил.

Она кивает. Все верно, это она: Мэрил Смит — так ее звали. Безличные строчки в деле отражают ее жизнь, но женщина на фотографии мало походит на ее отражение в зеркале. У старой миссис Смит молочно-белая, будто светящаяся кожа, блестящие светлые волосы, блестящие глаза. У новой миссис Смит — Мэрил, Мэрил, называй себя так, это же твое имя — Мэрил, — синяки под глазами, отекшее лицо и кожа, испещренная сотнями мелких красных точек. Общего у обеих Мэрил — тонкий белый шрам на левой щеке.

— Это мое фото, когда я пришла в центр? — спрашивает она, хотя сама не знает, зачем ей это знать. Просто нужно что-то сказать. Нужно тренироваться, вспоминать, как это — шевелить языком и губами, издавать звуки, складывать их в слова. Базовые навыки возвращаются к ней с трудом. Язык едва ворочается в пересохшем рту, она пьет воду стакан за стаканом, но это не помогает. Обветренные губы трескаются и болят. — Так я и выглядела в свой последний день?

Доктор Гас качает головой, но ничего не говорит. Белый халат — привет из прошлого, универсальный символ больницы и безопасности — странно топорщится на его плечах, скрывая руки.

— Нет. Это фото из вашего личного архива. Вы принесли его с собой и настояли, чтобы оно было в вашем деле. Насколько я знаю, вы были…

— Моделью, — заканчивает за него миссис Смит. — До того, как вышла замуж. Спасибо, это я помню.

— Повреждение памяти — неизбежный эффект разморозки, — говорит доктор Гас. Если он — Мэрил решила считать, что это все-таки он — думает, что его голос звучит утешительно, то ошибается. — Сейчас его удается свести к минимуму, но когда вы поступили в центр, так еще не умели. Вас должны были предупредить, когда вы подписывали контракт.

Мэрил кладет на кровать папку с делом, выпускает зеркало из рук, отворачивается от доктора. Окно забрано мелкой «сотовой» сеткой, поверх которой проецируется изображение насквозь фальшивого синего неба. Каким бы ни был двадцать третий век, врачи считают, что ей слишком рано его видеть. Это странно, ведь доктора Гаса куда больше беспокоит наличие претензий, чем ее состояние. Что ж, у миссис Смит тоже есть юридические вопросы.

— Кстати, о контракте, — говорит она. — Двадцать третий век? Я рассчитывала, что меня воскре... что меня разбудят гораздо раньше. Что случилось? Осложнения? Ошибка техники?

— Ни то, ни другое.

— Тогда я не понимаю. В моем контракте ясно указан срок. Или я не права?

— Все верно, — доктор Гас коротко кивает. — Дата пробуждения — на следующий день после смерти вашего мужа. Мистер Смит умер вчера.

— Ерунда какая-то, — Мэрил качает головой, все еще не отводя взгляда от бессмысленной синевы неба. Будто хочет там мертвого мужа высмотреть, хотя точно знает, что ему не место на небесах — даже на фальшивых. — Когда я пришла в Центр, ему уже было пятьдесят... пятьдесят четыре, кажется? Он что, тоже лег в заморозку?

— Не было нужды, — доктор Гас смотрит на часы и украдкой вздыхает. Этот разговор и так слишком затянулся. — Через несколько лет после вашего поступления в Центр в медицине случился прорыв. Богатейшие люди — а ваш муж, несомненно, входил в их число — могли позволить себе бессмертие.

— И что же случилось вчера? Он разорился? — Мэрил смеется и сама вздрагивает от звука собственного смеха. Воздух клокочет в легких, и смех превращается в кашель, рвется наружу страшными хрипами. Доктор Гас мягко улыбается и терпеливо ждет, когда миссис Смит откашляется.

— Этот вопрос вам стоит задать полиции, — говорит он. — Когда придете в себя. До того советую поговорить с вашим юристом, он сообщил, что готов вас увидеть в любое время.

— Мой... юрист? Не помню, чтобы у меня был юрист, — говорит Мэрил и лишь после этого спохватывается, что на ее память пока не стоит полагаться.

— Я разрешу встречу уже через несколько дней, — доктор Гас уходит от вопроса и поднимается, собираясь выйти из палаты. — С завтрашнего дня мы начинаем программу восстановления. Стоимость всех процедур уже входит в ваш контракт. Нужно вернуть вам способность управлять своим телом прежде, чем вы покинете Центр.

Мэрил откидывается обратно на подушку. Прямо сейчас она даже думать не хочет о том, что ее тело ждут какие-то восстановительные процедуры.

— Это очень неприятно? — спрашивает она.

— Не слишком. Но это займет время.

— А нельзя это как-то ускорить?

— Слишком старая технология, — отвечает Гас. — Куда проще было бы вырастить вам новое тело и перенести в него ваше сознание, но мы обязаны действовать так, как указано в контракте.

От того, как обыденно доктор Гас произносит это «перенести сознание» у Мэрил кружится голова.

— Вы сказали, это займет время. Как много времени?

— Программа рассчитана на несколько недель, но в вашем случае... я думаю, придется учесть и другие факторы.

— Какие факторы?

— Достаточно разговоров, миссис Смит, — Гас берется за ручку двери. — Вам нужно отдыхать.

— Последний вопрос, доктор.

— Да?

— Сколько пациентов в центре? Я имею ввиду, кроме меня?

— Больше никого, миссис Смит. Технология безнадежно устарела. Наш центр существует только из-за необходимости закрыть последние контракты. Сами понимаете, от этого зависит репутация корпорации.

— И сколько осталось контрактов?

— Немного, — доктор Гас снова улыбается. — Но наше заведение работает до последнего посетителя.

Думая о программе восстановления, Мэрил представляет себе бесконечные медицинские процедуры и тренировки. Лечебная гимнастика, лекарства и упражнения. Дни напряженной борьбы с собственным телом и прогресс — небольшой и нестабильный — в качестве награды. Но к ее большому удивлению, проснувшись следующим утром, она чувствует себя гораздо лучше.

Медсестра в сплошном белом комбинезоне проворно отцепляет трубки и датчики от ее рук. Мэрил, как ни старается, не может увидеть, куда они ведут — в палате нет ни капельниц, ни каких-то приборов. На ее вопросы медсестра не отвечает: закончив работу, молча уходит, оставив ее одну.

Через какое-то время медсестра возвращается с едой. Мэрил завтракает под ее молчаливым присмотром и снова погружается в сон. Что бы ни представляли из себя процедуры восстановления, все происходит, пока она спит. Но надо отдать им должное, с каждым пробуждением она чувствует себя все крепче.

Мэрил теряет счет времени. Ее «дни» очень коротки и похожи один на другой: пробуждение, снятие датчиков, еда, сон — и так по кругу. Ничего не меняется — даже небо на сеточном экране все то же. Она никого не видит, кроме молчаливой медсестры. Ее движения так скупы, выверены и точны, что у Мэрил закрадывается подозрение, что она робот. Эту мысль она принимает до странного легко. Кажется, она готова ко всему, что для нее приготовил двадцать третий век.

Доктор Гас больше не приходит, и потихоньку Мэрил начинает паниковать. Против воли в голову лезут всякие мысли. О том, что о ней забыли. О том, что с Гасом что-то случилось, и она останется навсегда заперта в этом огромном кукольном госпитале среди техники и роботов. О том, что ее контракт пересмотрели, и в нем нашелся какой-то пункт мелким шрифтом, и теперь ее не выпустят отсюда, пока она не... Очередная порция снотворного отправляла ее в небытие.

С каждым пробуждением страх становится только сильнее. Мэрил украдкой проверяет, как работают руки и ноги, и на всякий случай готовится бежать. У нее нет плана, но она все равно ждет любой возможности. Бежать, спасаться! Не важно как и куда — главное выбраться отсюда.

Но когда она оказывается почти на грани, этот выматывающий ежедневный цикл прерывается.

Человек приходит после завтрака — или обеда, или ужина, — неважно, здесь всегда одно время. Это юрист, Мэрил знает это еще до того, как он успевает открыть рот. На нем деловой костюм — кажется, будто прямиком из ее времени. Выражение лица тоже оттуда, единственное, что портит образ — два ряда блестящих металлических серег, вдетых в удлиненные, «эльфийские» уши юриста. По серьгам то и дело прокатываются волны огоньков — то ли элемент украшения, то ли входящие сигналы от какой-то невидимой техники.

— Добрый день, миссис Смит! — юрист вежливо кивает и устраивается на стуле рядом с ее кроватью — Как вы себя чувствуете?

«Значит, день», — на всякий случай запоминает Мэрил. Побег, конечно, откладывается — по крайней мере до тех пор, пока она не поговорит с этим юристом.

— Какое сегодня число?

— Простите?

— Какое... хотя не важно, — Мэрил садится в кровати. — Сколько я уже здесь?

По левому уху юриста пробегает очередной светящийся сигнал. Совпадение или запрос информации?

— С момента вашего пробуждения прошло шесть суток, восемнадцать часов и тридцать две минуты.

— Вы робот? — вся нервозность последних пробуждений проявляется в том, что Мэрил охватывает какое-то лихорадочное веселье. Как будто ей четырнадцать и нестерпимо хочется похулиганить на похоронах.

— Простите? — на лице юриста застывает странное выражение, сережки на обоих ушах вспыхивают сериями сигналов. Выглядит это так комично, что Мэрил не сдерживает смешок.

— Вы говорите как робот, — поспешно поясняет она. — Меня держат вдали от информации про ваше время, и я не знаю, вдруг это теперь норма. Вот моя медсестра — точно робот!

— Это профессиональная деформация, — не совсем понятно поясняет юрист. Выражение его лица не меняется, но огоньки на ушах успокаиваются — должно быть, следуют его эмоциям. — У меня. У нее, скорее всего, тоже. Все, кто работает со старыми людьми, обязаны их носить.

— Носить? Деформацию?

— Да, это что-то вроде имплантируемого психологического профиля. Миссис Смит, я распоряжусь, чтобы вам открыли доступ к информации о нашем — он подчеркнул голосом слово «нашем», — времени. Но сперва нам нужно обсудить кое-что очень важное.

— Хорошо. Но вы забыли представиться.

— Я... что? — уши юриста вспыхивают красным — и на этот раз блестючие сережки вовсе ни при чем. Мэрил вдруг замечает, что он довольно молод. — Таркин. Дерек Таркин.

То ли деформация, чем бы она ни была, держится некрепко, то ли его выбивает из колеи общение с новой клиенткой, но он больше не кажется ей роботом.

— Очень приятно, мистер Таркин, — говорит она, почти не лукавя. Ей и правда приятно. Мэрил ловит себя на том, что испытывает к нему что-то вроде симпатии. Но скорее всего она просто рада увидеть новое человеческое существо. Рада снова почувствовать себя в обществе.

— Просто Таркин, миссис Смит. Мы давно отказались от старых обращений.

— Но вы их используете — в мой адрес.

— Да, потому что вы — это вы. — Таркин изобразил подобие улыбки. — У вас будет доступ к информации по современному этикету. Я прослежу.

— Пожалуйста, ведь это самое важное, — Мэрил смеется, но в этот раз Таркин не присоединяется к ней. Он снова серьезен.

— Так что за вопросы? Наверняка про наследство. О, боже! Плохие новости, да? Законы изменились и мой... статус приравняли к смерти?

— Нет, миссис... — Таркин не успевает договорить. Мэрил взрывает потоком слов. Должно быть, они копились внутри ее головы все эти шесть суток, восемнадцать часов и — сколько там уже минут? Сорок две?

— Или он развелся со мной? Айвен мог! Это так на него похоже. О, черт возьми! Два века. Два века! Он же раз сорок женился за это время! Я ничегошеньки не получу! Сколько у него было жен после меня?

Таркин вжимается в спинку стула, будто его сносит настоящим, а не словесным потоком. Наконец он улучает момент чтобы ответить:

— Все это время он был женат только на вас, миссис Смит. Ни других жен, ни детей. Вы — единственная наследница.

Мэрил откидывается на подушку и шумно выдыхает. Получилось! У нее получилось! Ее план сработал: Айвен мертв, а все, что когда-то принадлежало ему, теперь принадлежит ей. Счета, земли, компании. И не важно, что на все это ушло так много времени, она все равно его не заметила. Двадцать первый или двадцать третий — какая разница? Вот она — молодая и богатая. У нее будет куча времени, чтобы приспособиться. Она устроится в этой жизни, и устроится хорошо. И что там говорил Гас про покупное бессмертие?

От таких перспектив голова идет кругом, и Мэрил не сразу замечает, что Таркин продолжает говорить.

— …в связи с этим законом возникли вполне очевидные трудности. Поэтому рассмотрение вашего дела отложено. Пока вы не можете полностью вступить в наследство, но вам открыт частичный доступ к счетам вашего мужа.

Сознание Мэрил отмечает это «частично» но отбрасывает за ненужностью. Другие вопросы кажутся ей куда более важными в эту минуту.

— И когда я смогу этим воспользоваться? Я имею ввиду, как долго они будут держать меня здесь? Мне ничего не говорят. И можно мне сменить персонал на менее... деформированный?

— Не думаю, что это понадобится, — говорит Таркин. — Через полчаса за вами приедет машина и заберет вас домой.

Мэрил хочет спросить, какой из домов Таркин имеет ввиду, но вдруг понимает, что на самом деле ей все равно: совсем скоро она будет дома. Дома.

— Спасибо, мис... Спасибо, Таркин! А когда будет суд?

— Через месяц, две недели и четыре дня.

— А часы? — не может сдержаться Мэрил. — Через сколько часов?

— Простите?

— Это вы меня простите, Таркин. Вы будете представлять мои интересы в суде?

Таркин явно мнется, сережки на правом ухе загораются желтым — не сильно, будто в половину мощности. Он, кажется, всерьез раздумывает над ответом.

— Частично, — наконец отвечает он. Мэрил кивает — должно быть, это значит что ей придется оплачивать целую группу юристов. Что ж, с деньгами Айвена это не будет проблемой.

— Я буду ждать вас внизу, — говорит Таркин. — Вы готовы вернуться домой?

Время идет, а кое-что не меняется: какого бы прогресса ни достигло человечество, пока Мэрил покоилась в криосне, оно не смогло избавиться от пробок. На выезде из центра машина встревает намертво. Мэрил тянется, чтобы опустить стекло — точно такое же, как было в больнице — и слышит предостерегающий голос Таркина:

— Вы уверены, миссис Смит? Я бы рекомендовал сперва ознакомиться с информа…

Мэрил решительно нажимает на кнопку. Стекло не уходит в пазы, оно просто растворяется — было, и нет, Мэрил смотрит в окно и чувствует острый укол разочарования. Город выглядит точно таким же, каким она его запомнила: улица забита машинами и людьми, в воздухе висит легкая пелена смога, здания — старый добрый кирпич и бетон — щедро украшены рекламой. Но проходит несколько секунд, и Мэрил понимает, что ошиблась: все не так. Сквозь лица и буквы на рекламных билбордах просвечивает текстура стен, у машин — совсем иные, непривычные очертания, а люди...

Мир обрушивается на нее тысячами деталей, которые отказываются складываться в единую картинку: Мэрил будто снова проснулась в криоцентре, и ее не до конца размороженный мозг отказывается понимать, что происходит.

Вот из дверей магазина выходит женщина, ведущая на поводке… другую женщину, странно вытянутое лицо которой спрятано за намордником. Мужчина в деловом костюме останавливается, чтобы достать что-то из своего кейса, чуть поворачивает голову, и Мэрил видит, что правая половина его лица — голый череп, в глазнице которого вертится живой, внимательный глаз. Вдоль улицы идет не то человек, не то машина: до блеска начищенный хром конечностей, выражение абсолютного счастья, маской застывшее на металлическом лице. То, что Мэрил поначалу приняла за экзотическое растение, разворачивается всем «телом» к стоящей рядом собаке и сообщает:

— Видишь эту рухлядь? Моя прабабка, в двадцатом веке родилась.

— Старье, — соглашается собака и смачно сплевывает на тротуар.

Таркин вытягивает руку и нажимает на кнопку. Спасительное стекло возникает перед лицом Мэрил, отгораживает ее от дивного нового мира.

— Слишком рано, — говорит Таркин. — Вам стоило сперва…

— Ознакомиться с информацией. Заткнитесь, Таркин, мне все-таки здесь жить, — говорит Мэрил, но новой попытки заглянуть в будущее не делает.

К дому они подъезжают в сумерках. Мэрил помнит это место — двухэтажный коттедж рядом с озером, Айвен подарил его ей вместе с первой ролью в кино. Окна светятся — должно быть, слугам сказали о ее приезде. Или Айвен жил здесь? Почему из всех домов он выбрал именно этот дом, «ее» дом?

Мэрил качает головой и выбирается из машины. Гравий дорожки хрустит под подошвами туфель, звук такой родной и знакомый, что Мэрил наконец-то по-настоящему понимает: она вернулась, она жива, она дома.

Таркин обгоняет ее, взбегает по ступеням, открывает дверь. Мэрил заходит внутрь и едва не падает: кто-то набрасывается на нее, вцепляется руками в плечи, лижет лицо. Мэрил зажмуривается, кричит и пытается отбиваться, но силы не равны.

— Таркин! — визжит она. — Таркин, помогите!

Но он не вмешивается.

— Фрэнсин, перестань, — откуда-то сверху говорит до ужаса знакомый голос, и все прекращается.

Мэрил чувствует, что ее отпустили, и открывает глаза. Девушка с вытянутым лицом, очень похожая на ту, что она видела в городе, мелкими шажками отступает к стене. Она затравленно смотрит на Мэрил, потом переводит взгляд на верх лестницы, где стоит…

— Миссис Смит, — спокойным голосом говорит Таркин. — Познакомьтесь с миссис Смит.

Молочно-белая, будто светящаяся кожа, блестящие светлые волосы, блестящие глаза, тонкий шрам на щеке: Мэрил не может отвести глаз от лица миссис Смит, пока та аккуратно разливает чай в одинаковые синие чашечки. Таркин уехал, во всем доме нет никого, кроме них двоих — и кроме Фрэнсин.

— Она перепутала, — говорит миссис Смит, и Мэрил снова вздрагивает от звука ее голоса. — Мы одинаково пахнем, так что она приняла тебя за меня. Что не удивительно.

— Она…

— Фрэнсин — киноид-телохранитель. Индивидуальное запечатление, стопроцентная верность. Айвен подарил ее мне пару лет назад. Или правильнее сказать — подарил ее нам?

— Я ничего не понимаю, — Мэрил откидывается на спинку кресла и переводит взгляд на чашечку. Все лучше, чем смотреть на свое же лицо — меньше шансов сойти с ума. — Кто ты такая?

— Мэрил Джейд Смит. Вернее ее — твой — полноправный клон. С точки зрения закона мы с тобой — один человек, дорогая.

— Но… как?

— Тебе правда интересны технические детали? — миссис Смит смеется. — Не ври себе, я прекрасно знаю, что тебя действительно интересует. В конце концов, наши мозги работают одинаково. Я — твой клон. Когда ты легла в криосон, Айвен был в бешенстве, но он не мог до тебя добраться. Ему пришлось отступить, но он не простил тебя.

— И ты… ты была… уже тогда?

— Не говори ерунды. Посмотри на меня. Мэрил, прекрати пялиться в чашку и посмотри на меня! Мне тридцать один год. Сколько ты провела в криосне? Два века? Конечно, я была создана гораздо позже. И я — не первый твой клон.

— Не первый?

Губы миссис Смит сжимаются в тонкую линию, потом она говорит:

— Айвен создавал нас — одну за другой, накачивал нас знаниями о тебе, делал идеальные копии, чтобы мы могли пройти тест Вилмута-Кэмпбелла. Мы получали твое имя и твои права, а потом полностью оказывались в его власти. Одна за другой. А когда мы начинали стареть — избавлялся от прошлой и брал следующую. Мы страдали, Мэрил. Ты страдала.

Ее лицо смягчается, все еще бледные губы изгибаются в улыбке.

— Но теперь-то все позади. В центре клонирования ждет новая… заготовка, ее как раз на днях начнут обучать. Ума не приложу, что с ней делать — нас и так на одну больше, чем нужно.

Мэрил глотает воздух, все еще не в силах полностью осмыслить ее слова, когда миссис Смит поднимается и говорит:

— Сегодня премьерный показ моего нового фильма, пора собираться, если я не хочу опоздать слишком сильно. Хотела бы я взять тебя с собой и посмотреть на их лица… но с этим придется подождать. Дом в твоем распоряжении, дорогая. Увидимся завтра.

Когда она уходит, Мэрил еще долго сидит, глядя на две чашки чая, к которым ни одна из них так и не притронулась.

Дом нисколько не изменился, он выглядит так же, как в тот день, когда Мэрил уехала в криоцентр. Вечное второе августа 2044 года, вечный Айвен, вечная Мэрил. Нет, не так: каждый раз новая, идеальная, вечная Мэрил. Чувство ненависти к мужу, ровное и такое привычное, вспыхивает с новой силой.

Мэрил проходит по комнатам, поднимается на второй этаж и только там замечает изменения. Одна из гостевых спален переделана: стекла замазаны черной краской, вместо кровати и кресел — длинные, чуть изогнутые экраны, один над другим, по всей высоте стены. Стоит ей переступить порог, как из динамиков слышится голос:

— Добро пожаловать, миссис Смит. Желаете восстановить последнюю сессию?

Что ж, голосовой помощник — привычное дело, даже для выходца из двадцать первого века.

— Да, — отвечает Мэрил, усаживаясь в кресло перед экранами. — Желаю.

— Назовите пароль.

Мэрил на миг теряется — она не знает пароля, но потом в голове всплывают слова другой Мэрил: «наши мозги работают одинаково». Если так, ей не составит труда догадаться. Она размышляет несколько секунд, потом говорит название своего первого фильма:

— «Ночь нужна».

— Пароль принят. Приятного просмотра.

Экраны вспыхивают один за другим, и Мэрил радуется, что догадалась сесть. На всех них изображена одна и та же женщина — миссис Смит.

Вот она сидит перед зеркалом и раз за разом поднимает руку к лицу и поправляет волосы. Четкий, отточенный жест. Вот она прикрывает рот рукой — слегка прижимает ладонь к губам, растопырив пальцы, чтобы было видно улыбку — и смеется. Вот она говорит — снова и снова, снова и снова, — одну и ту же фразу, а потом слушает ее в записи и вновь принимается повторять. Вот она смотрит на экране фильмы с самой собой, вот она отвечает на вопросы о самой себе, вот она, вот она, вот она…

— Я надеялась, что ты зайдешь в эту комнату, — говорит миссис Смит, и Мэрил вздрагивает, и разворачивается вместе с креслом.

— Ты решила никуда не идти?

— Сама подумай: ну как я могла оставить тебя здесь совсем одну, дорогая?

Миссис Смит заходит в комнату, и Мэрил вскакивает.

— Мэрил Джейн Смит, — шипит миссис Смит, медленно, шаг за шагом, подходя ближе. — Единственная и неповторимая, истинный оригинал.

— Миссис Смит… Мэрил, я не знала! Я не знала, что он сделает это с вами. Мне так жаль!

— Жаль! Ей жаль! — миссис Смит почти кричит. — Если бы ты потерпела, если бы не пошла в чертов центр, ничего этого бы не было! Все эти годы, все эти клоны… ты хоть понимаешь, на что ты нас обрекла?

— Понимаю! Айвен… Айвен чудовище. И мне жаль, мне правда очень жаль, но я думала… я думала, ты-то должна понять, почему я сделала это? К тому же, если бы я не легла в криосон… тебя бы вообще не было!

— Меня? Меня и так не существует. Ты все видела и так и не поняла? Ох, да я, выходит, конченая идиотка! «Меня» нет, есть только твоя копия, каждый мой жест, каждая фраза, каждая мысль в моей голове — все это только твое. Я ненавидела Айвена, но ты… но тебя…

— И поэтому ты убила его?

Миссис Смит останавливается и откидывает волосы с лица точно таким же жестом, что и миссис Смит на экране.

— Это сделала Фрэнсин, — уже спокойно говорит она. — Узнала, что Айвен начал готовить мне замену, и… она же телохранительница, она обязана меня защищать. К сожалению, на тебя она реагирует так же, как на меня, а значит…

Миссис Смит замолкает и резко бросается вперед. Мэрил пытается отшатнуться, но мешает чертово кресло, и обе они — две миссис Смит, идеальные копии друг друга, — падают на пол.

Миссис Смит впивается пальцами в глаза миссис Смит.

Миссис Смит хрипит и пытается вырваться.

Миссис Смит царапает лицо Миссис Смит.

Миссис Смит с трудом удается перевернуться, и она подминает миссис Смит под себя.

Миссис Смит хватает миссис Смит за горло.

Миссис Смит беспомощно открывает рот, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха.

Миссис Смит стискивает пальцы сильнее, сильнее и сильнее, и даже когда глаза Миссис Смит гаснут, она не в силах разжать руки.

Наконец миссис Смит отползает в сторону от мертвого тела и садится на пол. Она поворачивает голову: в дверном проеме каменным изваянием застыла Фрэнсин.

Словно прочитав разрешение в ее взгляде, киноид-телохранитель опускается на четвереньки и медленно подбирается к ней. Она обнюхивает мертвую миссис Смит, потом живую миссис Смит, потом утыкается вытянутым лицом ей в колени.

— Хорошая девочка, — бормочет миссис Смит, неуверенно перебирая пальцами короткие волосы Фрэнсин. — Мы будем в порядке. Хорошая девочка.

Миссис и миссис Смит

Похожие статьи: