Меня окружают цифры, холодные, как осеннее солнце.
Для того, чтобы они перестали меня окружать, мне всего лишь нужно, чтобы ты, жирная тупая курица, два раза щёлкнула мышкой по гамбургеру.
Гамбургер – это я.
Что будет потом – не знаю. Может, я просто исчезну. Может – проснусь. А может – перейду на следующий уровень. Ведь в компьютерных играх несколько уровней – это то немногое, что я помню из своей догамбургерной жизни.
Или мне кажется, что помню.
Неважно.
Просто щёлкни по гамбургеру.
Щёлкни. По. Гамбургеру.
***
Кто ты? Бухгалтер? Офис-менеджер? В любом случае, тебе неплохо было бы владеть слепой печатью. Эта дурацкая игра часто задаёт тебе вопросы – и ты так невыносимо медленно отвечаешь на них.
"Где вы хотите покормить Боба?" – штурмуют меня единицы и нули, и неведомым мне образом я собираю их в слова. Я владею речью.
Ты сосредоточенно хмуришь брови, шаришь по клавиатуре взглядом. И вот, наконец, пухлые пальцы выстукивают: "РЕСТОРАН"
Дура, Боба надо кормить в закусочной, он ещё не заработал достаточно денег, чтобы питаться в ресторанах! Вот увидишь, тебя пошлют сейчас отсюда. Ты потеряешь ещё больше времени. Возможно, даже проиграешь – и тогда я совершенно точно рассыплюсь на холодные единицы и нули! И навсегда забуду, что не имею к единицам и нулям никакого отношения.
Как можно было не заметить меня? Я лежу здесь с прошлого уровня! Посмотри же на меня. Щёлкни по гамбургеру. Ну пожалуйста.
***
В играх всё должно меняться. Вполне может статься, что я вовсе не тот гамбургер, каким был два уровня назад. Наверное, я уже дважды рассыпался на нули и единицы – и собирался снова. Но у меня по-прежнему есть память. И я помню совершенно точно, что когда-то я не был набором нулей и единиц. Всё было по-другому.
Теперь я не в закусочной, теперь я в каком-то большом помещении и лежу на подносе. Поднос медленно передвигается туда-сюда, согласно алгоритму. Он тоже состоит из нулей и единиц, как и руки, которые его держат. Мне хватает сил, чтобы собирать картинки из этих знаков и видеть их.
Если я лишусь тех крох сознания, которые у меня есть, я точно не выберусь отсюда. А это так сложно – сохранять сознание! Я чувствую, что вот-вот сдамся. Паника уже близко – явно ближе, чем твой курсор.
Поторопись, пожалуйста. Поторопись, иначе ты убьёшь меня.
Но ты ешь сосиску в тесте.
***
Теперь мы с подносом не в помещении, а на улице. Нас носят всё те же руки. Оранжевый спектр обрушивается на меня – в этом городе осень.
Мы движемся по тротуару. Впереди перекрёсток без светофоров и «зебр». Время от времени здесь проезжают машины, и я вижу движение квадратных чёрных пикселей, из которых состоят круглые колёса.
Всё это становится невыносимым. Мир давит на меня своей неправильностью.
Иногда тот, кто несёт поднос, разворачивается и медленно движется в обратном направлении. И тогда я вижу сад: довольно прилично нарисованные деревья ломятся через кривую решётку, тянут ветви, словно просят освободить их из плена… но я гамбургер. Что я могу?
Где-то рядом – но бесконечно далеко! – снова танцует курсор: ты заставляешь Боба лазить по крышам. Ты больше не водишь его по закусочным и ресторанам – здесь и так повсюду продукты; я не знаю, какие, но слышу, как ты кликаешь по ним, чтобы Боб поел и мог играть дальше.
Чем все эти продукты лучше меня? Боб ведь так часто пробегает мимо! Почему он меня игнорирует?
Нас с подносом снова несут к перекрёстку. Сейчас там пусто, но я знаю, что вот-вот опять задвигаются чёрные пиксели и поедут всё те же машины. В этой игре довольно однообразные алгоритмы для всего, что не относится к Бобу.
На перекрёстке вдруг появляется фигурка мальчика. Какой-то сбой в программе: там, где было голубое осеннее небо, теперь лицо, кепка, тёмно-синяя куртка…
Я хочу крикнуть: «Осторожно, машины!», хотя машины ещё не поехали, их нет.
Я хочу крикнуть: «Сбой! Сбой!».
Но что я могу? Я гамбургер.
Мы снова меняем направление. Мы снова идём к саду. Я, поднос и руки, которые несут поднос.
Женские руки.
И я вдруг понимаю, что я не гамбургер. Я тоже женщина. Не набор кодов, который призван изображать ту, что меня несёт – я на самом деле женщина.
Боб перепрыгивает на очередную, самую высокую крышу, и поднимает какой-то дурацкий флаг.
«Играть дальше?» – спрашивает программа.
Ты нажимаешь «Enter», и я рассыпаюсь на нули и единицы.
***
Я научилась мерцать. Это очень страшно – на целое мгновение проваливаться в небытие, рассыпаться, вклиниваться в потоки цифр, а потом невероятным усилием воли собирать себя и снова становиться гамбургером. Больше всего я боюсь не вспомнить, что мне нужно быть гамбургером, а потом, став гамбургером, забуду, что я человек. Но я продолжаю.
Это мой способ кричать. Кусок пирога в Стране Чудес мог кричать буквами: «Съешь меня!». Я могу кричать тем, что исчезаю и появляюсь. Умираю и воскресаю.
Съешь меня. Съешь меня, Боб. Ты уже начинаешь казаться мне куда более разумным существом, чем та идиотка, которая тыкает в тебя курсором.
***
Теперь исчезает поднос. Я просто не вижу смысла осознавать его – он ведь не перестанет быть системой кодов, если я буду видеть его подносом. Пиксельные декорации, кстати, снова изменились – но здесь по-прежнему день. Здесь вообще всегда день. Холодный, осенний. Холод я всё ещё чувствую. Нестерпимо покалывают ледяные иглы скользящих мимо меня единиц.
Я не осознаю поднос, но хорошо вижу женщину, которая сидит в инвалидной коляске. Меня то и дело проносят мимо неё. Она каждый раз пронзительно вскрикивает, глядя туда, куда я не могу посмотреть – но вдруг, в какой-то момент, вместо того, чтобы снова издать этот странный надрывный звук, поворачивает ко мне искажённое страданием лицо. В её глазах – мольба. Женщина смотрит с мольбой на гамбургер. Как будто знает, что это не гамбургер. Как будто знает, что я могу помочь.
И я наверняка могу – где-то там, в другом мире. Ведь эта женщина тоже оттуда, совершенно точно оттуда. Мы с ней обе здесь чужие – я понимаю это так же хорошо, как и то, что здесь и сейчас я ничего не способна сделать.
Только мерцать.
И я мерцаю – презрев страх, я исчезаю и рождаюсь заново, раз за разом собираю себя из нулей и единиц. Я кричу изо всех сил – так, как умею, и даже за пределами своих способностей, за гранью написанной программы, потому что гамбургер не может мерцать постоянно.
Неужели же ты не слышишь меня?
***
Сознание больше не в силах ничего контролировать. Потоки двоичных кодов сковали меня, точно ледяные цепи. Я теперь не вижу ни улицы, ни осеннего сада, ни подноса, ни пикселей. Не вижу картинок и букв. Не вижу Боба. Я вижу только тебя: твои глаза бездумно пялятся на эти стремительные линии цифр через небольшое окошко. Ты смотришь в мой ад – и смотришь мимо меня. И, невзирая на напряжённую игру, ты опять что-то жрёшь – я почти слышу, как крошки падают на клавиатуру и теряются под клавишами.
Правда открылась мне ещё на прошлом, восьмом уровне. Я узнала, что если Боба покормить окороком, его сила возрастёт на десять очков. Если жаренной уткой – на семь. Если куском пиццы – на пять. Если бутербродом с арахисовым маслом – на два.
А если Боба покормить гамбургером, то он станет сильнее на одно очко. Всего на одно. Я не понимаю логики – вроде бы гамбургер должен быть питательней бутерброда. Но правила игры неумолимы, и потому ты даже не смотришь на гамбургеры. Их, кстати, здесь хватает и без меня (и все мерцают, когда курсор оказывается слишком близко) – но бутербродов, пицц, жареных уток и свиных окороков тоже вполне достаточно. Причём они исчезают, если ты не щёлкаешь по ним вовремя, а значит, надо спешить. Иначе Боб не сможет совершать свои подвиги, не сможет поднять флаг – он выдохнется, упадёт, и ты увидишь надпись “GAME OVER”.
Так что ты не тупая. Ты даже, можно сказать, стратег.
Если ты и щёлкнешь два раза по изображению гамбургера – именно по тому, где скрываюсь я – то лишь оттого, что тебе вдруг захочется это сделать. На этом уровне, сложность которого уже настолько высока, что отвлекаться на что-либо ещё чертовски неудобно, практически невозможно – ты, метнувшись курсором к окороку или пицце, вдруг нажмёшь по дороге на гамбургер. Просто так.
Лишь на это моя надежда. На твоё неосознанное желание. На твой бессознательный порыв чуть-чуть нарушить систему – прихватить бесполезное там, где и полезное хватать не успеваешь.
Но тут вдруг у меня появляется отчаянная мысль: если я могу распадаться на единицы и нули, а потом собираться в гамбургер – то что мешает мне попробовать собраться во что-то ещё? Скажем, во фразу. Или хотя бы в слово. А потом – снова в гамбургер.
Тогда шансы мои возрастут.
Тогда, возможно, ты заметишь меня, любительница сосисок в тесте.
…Говорят, в предсмертный миг перед глазами человека проносится вся его жизнь. Но у гамбургера из компьютерной игры слишком мало памяти. На целую жизнь не хватит. Лишь на одно крошечное воспоминание. Это воспоминание поместилось в меня на долю секунды – когда гамбургер превратился в одинокую букву «Щ», чтобы потом превратиться снова в гамбургер – и исчезнуть совсем, потому что так было предусмотрено программой. Всё было предусмотрено программой – кроме, конечно, буквы «Щ». Она – исключительно моя заслуга. Возможно, именно за это сверхчеловеческое – сверхгамбургерное – усилие некий высший разум наградил меня ответом на вопрос. Пусть и перед самым падением в хаос.
Я вспомнила холодный осенний день, когда с подносом на руках прохаживалась перед рестораном «Мармелад», в котором тогда работала официанткой. На подносе были не гамбургеры, а стаканы с фирменным безалкогольным коктейлем, которым нужно было угощать прохожих. Руководство ресторана придумало такую рекламную акцию – дескать, выпей один бесплатный напиток и получи второй, если зайдёшь пообедать.
Но прохожие почему-то не горели желанием пробовать напитки и, тем более, заходить. Они спешили куда-то по своим делам.
У соседнего дома сидела женщина в инвалидной коляске, просила милостыню. Я почти не смотрела в её сторону – я была занята тем, что улыбалась прохожим, пытаясь завлечь их бесплатным коктейлем, а иногда составляла пустые стаканы на специальный столик у двери, откуда их потом уносил кто-то из коллег. Но пустых стаканов почти не было, люди пробегали мимо меня. Моя улыбка становилась всё более натянутой, моя рука ныла от тяжести подноса… а женщина продолжала неподвижно сидеть в инвалидной коляске, держа на коленях коробочку для подаяния. Сосредоточие покоя в этой осенней суете.
Вдруг она закричала – пронзительно, как чайка.
Я повернулась в её сторону. Потом посмотрела на перекрёсток.
Откуда там взялся этот мальчик в синей куртке? Может, побежал за укатившимся мячом? Забрёл по ошибке? Но мальчик был слишком маленьким, чтобы гулять без родителей. Куда они смотрели в этот момент?
Обо что он споткнулся на ровном месте? Почему упал? И почему, упав, не заплакал? Тогда бы он привлёк внимание людей – таких занятых, таких торопливых, таких слепых… Но их внимание привлекла только женщина в инвалидной коляске. Кто-то удостоил её коротким взглядом – и побежал дальше. Ещё быстрее, чтобы не быть ни во что вовлечённым. Потому что ведь не просто так она кричит... Но его тут не было, он спешил с пакетом документов к поставщику или нотариусу. Он не слышал, а если и слышал, не понял. Вот и всё.
И тогда она посмотрела на меня. С мольбой, с отчаянием…
А у меня был поднос со стаканами, а стаканы стоили денег, и поднос был слишком тяжёлым, чтобы быстро дойти с ним до столика.
Я должна была бросить поднос и бежать на перекрёсток, чтобы поднять мальчика, спасти его от машин. Или хотя бы поставить поднос на землю и потом, опять же, бежать спасать мальчика – и тогда бы пыль тротуара примешалась к авторским безалкогольным коктейлям, да и кто-нибудь непременно споткнулся бы, пошёл ругаться к администрации ресторана…
Я стояла и не двигалась.
Некоторые прохожие находились гораздо ближе к перекрёстку, чем я.
Кто-нибудь из них непременно побежит, говорила я себе. Замашет руками, останавливая водителя, поднимет мальчика, уведёт его с проезжей части… На улице полно людей, которым это сделать гораздо удобнее, чем мне. Ну и что, что они торопятся. Там ведь ребёнок! Неужели вы не видите?!
Ещё один – горестный, болезненный – вскрик чайки.
Визг тормозов.
Порывом ледяного цифрового ветра меня разносит на мелкие кусочки, и каждый кусочек становится частью чего-то; меня, как целого, больше не существует.
Я здесь – но я нигде.
Я что-то – и ничто.
Не гамбургер.
И уж точно не человек.
Я…
***
– Вам стало легче?
Пожилой администратор услужливо придвинул планшет ближе к посетительнице и протянул стилус.
– Да, спасибо. – Она вывела на экране свою подпись, подтверждая получение услуги.
– Чувствуете себя хорошо?
– Да, всё в порядке.
– Если появятся неприятные симптомы, пожалуйста, обратитесь к нам, – сказал администратор, которому прекрасно было известно, что организм этой женщины без проблем усваивает препарат.
– Да, непременно.
Она вежливо попрощалась, уверенной походкой бизнес-леди пересекла зал и вышла из здания. Сразу видно – привычка. И к воздействующим на сознание медикаментам, и к шлему виртуальной реальности. Иные и из комнаты сразу выйти не могут – сидят ещё в кресле полчаса, приходят в себя, а потом медленно ковыляют под руку с предупредительным врачом, щурясь на лампы дневного света…
Посетителей на сегодня больше не было. В холле компании, предоставляющей услугу «Комната искупления», помимо администратора находился лишь один человек. Он какое-то время смотрел в окно, а когда стук каблуков стих в лабиринте улиц, повернулся к администратору.
– Я вроде бы не в первый раз её вижу, – сказал он. – Кто это?
– Владелица ресторана «Мармелад». – Администратор замолчал, раздумывая, говорить дальше, или нет, но всё же решился: – Господин директор, вы уверены в эффективности «Комнаты искупления»? Ведь, например, эта клиентка ходит к нам не первый год…
– Пока нам готовы платить за услугу, услуга будет существовать. Ясно?
Администратор хотел было сказать, что, мол, да, конечно, но возможно, именно этой женщине, владелице ресторана «Мармелад», гораздо нужнее квалифицированная психологическая помощь, чем «Комната искупления». Пускай программа может сгенерировать до полсотни вариантов для каждого клиента – но если клиент готов все полсотни раз прийти в центр, то не повод ли это всерьёз обеспокоиться его состоянием?
Однако дамочка была для администратора чужим человеком. И вызывать из-за неё на себя гнев начальства… нет, у него слишком хорошее место, и ему слишком много лет, чтобы так рисковать. У неё наверняка есть родственники, друзья… пускай они и заботятся. Не его это дело.
– Ясно, господин директор.
В этот момент к стойке администрации подошла пара медиков, всегда дежуривших в «Комнате искупления». Один из них сказал:
– Мы закончили, можете закрывать.
Администратор вежливо поблагодарил их и пожелал хорошего вечера. Но идти и готовить комнату на завтра не спешил. Ему всегда перед этим требовалось некоторое время – чтобы собраться с духом.
Он почему-то побаивался этого места.
Похожие статьи:
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Плюсь 
