Я бы хотел посвятить эти строки Вам

Лил дождь.

 

По опустевшему тротуару, загребая сапогами листву и кутаясь в плащ, спешила длинная тонкая фигура поэта. Мокрые волосы падали на глаза, липли к щекам, поэт, встряхивал головой, поднимая фонтан брызг, но не отнимал рук от груди, к которой прижимал растрепанную кипу бумаг. Поэт то и дело озирался и обшаривал встревоженным взглядом серую, тоскливую улицу. Поравнявшись с дверью одного из множества кабаков, он неожиданно рванул в сторону и скрылся за тяжелой дубовой дверью, выпустив в холодный осенний воздух горячее облако, пропитанное табачным дымом и запахами кухни.

 

Едва дверь захлопнулась, на поэта обрушилась волна звуков, запахов и света - кабак гудел, сотрясался и напоминал растревоженный улей. Тут и там сталкивались со звоном бокалы, затягивались и обрывались песни, шумели споры, гремел раскатисто хохот. Воздух наполовину состоял из едкого белого дыма, кислило пивом, парило луком и жареным мясом.

 

Поэт, прижимая к груди бумагу, протиснулся мимо барной стойки, пересек зал и опустился за маленький столик в углу. Тут же перед ним возник силуэт официантки.

 

- Добрый день. Готовы сделать заказ?

 

- Да-да, девушка... Мне, пожалуйста... Сто пятьдесят коньяку и лимон дольками...

 

- Да, конечно, - силуэт растворился в дыму.

 

Оставшись в одиночестве, поэт выдохнул, выпрямил спину, пригладил мокрые волосы. Потом отнял-таки руки от груди и бережно, медленно положил исписанные размашистым почерком листы - мокрые и мятые - на стол. Осторожно прижал, насколько это возможно - разгладил.

 

Осень плывет надо мной...

В сердце, бросая блики,

Кружатся холод и зной...

 

Поэт потер переносицу, зажмурился. Выудил из кармана пальто тонкую блестящую ручку и принялся нервно кусать ее. Потом похлопал себя по бокам, отыскал сигареты, зажигалку. Закурил.

 

Холод великий...

 

Поэт выпустил вверх по диагонали струю дыма.

 

И зной - великий...

 

- Нет, не то, - прошептал он и аккуратно зачеркнул написанное

 

Из дыма материализовался силуэт официантки с подносом, на стол со стуком опустился пузатый графинчик с бурой жидкостью, бокал, блюдце с тонкими, просвечивающимися лимонными дольками.

 

- Спасибо...

 

Официантка улыбнулась и исчезла.

 

Прошлое видит улики...

 

- Хорошо-о... - протянул поэт и наполнил бокал.

 

За окном серебрилась стена ливня. Поэт кивнул ливню и выпил. Закрыл глаза, шумно выдохнул носом и отправил в рот наощупь найденную дольку лимона.

 

Я - не такой, как прежде...

Увы или нет - не знаю...

 

Ручка, сверкая, гарцевала по мокрым листам. Компания за соседним столом затянула нестройно:

 

- Я не хочу всегда играть... Всего забыть...

 

Я многое забыл,

но далеко не все...

 

Поэт поднес бокал к губам.

 

Ты спросишь: я любил?..

 

Выпил.

 

Быть может, и любил...

 

В бронзе коньяка отражался, изгибаясь, зал. Плыли огни, кружились лица.

 

А может, не любил...

 

Официантка промелькнула сбоку и водрузила на стол еще один графин.

 

И ветер принесет

Обрывки старых фраз...

...

 

Ручка покачалась над листом и уколола его еще несколько раз:

 

...

 

Поэт отхлебнул, откинулся на спинку стула, благодушно опустил веки. А ручка все постукивала:

 

...

..

 

- Это еще что такое?! - воскликнули удивленно где-то у входа.

 

Кто-то ахнул, кто-то взвизгнул, кто-то фыркнул. Раздался странный звук, похожий на шелест, и не успел поэт и глазом моргнуть, как на его стол вскочила, кудахча и разбрасывая кругом перья, опрокинув бокал и взметнув тучу пепла из пепельницы, толстая рыжая курица. Курица взмахнула крыльями и принялась бить клювом по листам, ни на секунду не останавливая кудахтанье.

 

Поэт в ужасе схватился за голову:

 

- Нет!!! Нет!..

 

И он принялся с остервенением выдергивать стихи прямо из-под куриных лап.

 

- Проклятая курица!.. - кричал он в ярости и отчаянии.

 

- Уберите сейчас же птицу! - зазвенел ледяной голос официантки сквозь панику и суматоху.

 

- Я не могу!.. - воскликнул с болью поэт, - она преследует меня! Она... Она склевывает мои многоточия!

 

Началась кутерьма, из-за соседних столиков повскакивали, из-за дальних показались глазки камер - самые сообразительные снимали происходящее.

 

Поэт, наконец, стащил со стола последний лист, затолкал его за пазуху и замахнулся на курицу пепельницей.

 

- Только без кровопролития! - воскликнула официантка.

 

Он со стоном опустил руку, пепельница выскользнула из ослабевших пальцев и покатилась по полу в угол. Поэт закрыл лицо рукавом и широкими шагами двинулся в сторону выхода. Проходя мимо барной стойки он незаметным движением оставил на ней несколько смятых купюр.

***

 

Фонари наполняли сквер фантастическим золотым светом - мокрые после дождя деревья сияли так, будто были отлиты из золота. Изрытые лужами дорожки разбегались вдоль лавочек, петляя и прячась друг от друга. На одной из лавочек темнела ссутулившаяся фигура. Это был поэт. Он вертел бледными замерзшими пальцами свою тонкую ручку и что-то беззвучно шептал.

 

По дорожке, опасливо косясь на поэта, протрусил старый лохматый пес, где-то заиграла и тут же смолкла музыка. С листвы срывались неугомонные капли и с тихим стуком падали на асфальт.

 

Поэт зачем-то раскрутил ручку, достал стержень, прикусил его зубами. Вдалеке раздался стремительно приближающийся звук стучащих по дорожке каблуков. Поэт поднял голову и увидел, как из-за поворота выплыл знакомый силуэт официантки. Она была закутана в пальто, каштановые локоны выбивались из-под сдвинутой чуть набок беретки. Официантка удивленно вскинула брови, узнав недавнего посетителя.

 

- Ой, это вы! - как-то неловко сказала она.

 

- Я, - ответил поэт и принялся сосредоточенно собирать ручку.

 

Официантка прошла мимо, но потом остановилась, замерла. Наконец, она обернулась и обратилась к поэту:

 

- Вы меня не проводите? Та часть парка не освещена, и мне страшно.

 

Поэт непонимающе тряхнул волосами, потом нерешительно встал.

 

- Да, конечно...

 

- Буду Вам признательна, - улыбнулась официантка.

 

Поэт быстрыми шагами поравнялся с ней, и они пошли по тоннелю из золотых деревьев. Поэт шел, засунув руки в карманы пальто и молчал.

 

- И часто с Вами такое?

 

Он встрепенулся.

 

- Что именно?

 

- Ну... как сегодня. В ресторане.

 

Лицо поэта скривилось.

 

- А, это, - он махнул рукой.

 

Повисла тишина.

 

- Не знаю, две, может быть, три недели.

 

- Это странно, Вам не кажется?

 

Поэт всплеснул руками:

 

- Вы спрашиваете, не кажется ли мне это странным? Разумеется, кажется! Но что я могу поделать, коли эта... - он выдохнул, - эта треклятая птица таскается за мной по пятам, возникая из ниоткуда в самый неожиданный момент!

 

Девушка не смогла сдержать смешок, поэт нахмурился.

 

- Конечно, Вам смешно...

 

- Простите, - улыбнулась она и склонила голову, - я не хотела Вас обидеть. Просто это... и вправду странно. Что ей от Вас надо?

 

Поэт взъерошил ладонью волосы.

 

- Я же сказал, там. Она, - он сконфуженно кашлянул, - склевывает многоточия в моих... стихах.

 

Девушка вдруг остановилась и полезла в сумочку.

 

- Я совсем забыла... Вы обронили там, в зале.

 

Она подала ему мятый исписанный лист.

 

- Я имела наглость прочесть... - тихо сказала она. - Мне очень понравилось.

 

Поэт смущенно улыбнулся, взял лист и пробежал глазами. В нескольких местах в бумаге зияли небольшие отверстия, сквозь них было видно асфальт. Оглянувшись по сторонам, поэт спрятал стихи за пазуху.

 

- Вы давно пишете? - спросила официантка, когда они продолжили путь.

 

- Сколько себя помню.

 

- Это, наверное, так здорово - писать... Я всегда мечтала...

 

- Это совсем нетрудно...

 

Они вошли в неосвещенную часть парка. Дорожка тонула во мраке, шумели заунывно деревья, сквозь черные разводы крон покачивалось затянутое тучами небо. Кое-где проглядывали звезды. Фонари здесь все-таки были, но встречались редко и через один не горели.

 

- Две, - начал поэт, - да, кажется, две недели назад я засиделся допоздна. Писал поэму из жизни бас-гитаристов. Работал я над ней около месяца - и в эту ночь как раз был близок к завершению. Оттого чувствовал себя, в некотором смысле, на пределе. Ну, понимаете, восторг творчества, то да се... Около трех часов я повалился на кровать, как был, в одежде и уснул.

 

Где-то заухала сова, девушка вздрогнула. А поэт продолжал:

 

- Однако. Примерно через час я проснулся от какого-то шума. В комнате было темно, но напротив моего окна круглые сутки горит вывеска торгового центра - и вот, представьте, мой ужас, в голубоватом свете этой вывески я вижу, что вся моя поэма разметана ровным слоем прямо по полу, и от листа к листу, перемещается какой-то темный силуэт. Признаться, понятия не имею, как я не спятил в одно то мгновение... Приглядевшись, я узнал в силуэте... курицу! Она расхаживала по моей поэме и клевала ее! спустя мгновение ужас мой сменился яростью - вероятно, сказался авторский трепет за произведение... Я вскочил, отбросив плед... Курица посмотрела на меня, потом вскочила на стол - и юркнула в приоткрытое окно...

 

Небо тем временем расчистилось, тучи как-то враз расползлись в стороны и над парком, прячась за кроны, задумчиво поплыл месяц. Стало заметно светлее.

 

- И вот, с тех пор эта скотина... прошу прощения... не дает мне покоя. Куда бы я ни пошел, она топчется где-то поблизости. Ее не останавливают ни закрытые двери, ни даже стены - и у меня нет сомнений в том, что это, разумеется, не просто курица, а нечто, в некотором смысле метафизическое...

 

Поэт вдруг запнулся и хлопнул в ладоши.

 

- Вот, пожалуйста! Вот и она!

 

Метрах в десяти перед ними, на дорожке с важным видом стояла та самая курица, что давеча устроила скандал в ресторане. Ее тускло освещал нависающий над дорожкой фонарь, и можно было разглядеть блестящие перья, маленький острый клюв и глупые выпученные глаза. Поэт остановился и вздохнул:

 

- Пойдемте, наверное, другой дорогой.

 

Но официантка не дала ему развернуться. Она взяла поэта за руку и, глядя ему в глаза, предложила:

 

- А давайте мы ее просто прогоним!

 

- Как это - прогоним? - непонимающе пробормотал поэт.

 

- А вот так! Пойдем и вместе ее прогоним! Что это за безобразие, в конце-то концов!

 

Поэт замялся.

 

- Я не уверен, что это сработает... Я сам сто раз пробовал...

 

- Но, позвольте! Вы были один. А теперь с Вами я!

 

И девушка решительно потянула поэта за собой по направлению к курице. Та никак не отреагировала на наступление и, как ни в чем не бывало, продолжала стоять выжидающе.

 

Приблизившись к птице на расстояние двух метров, девушка еще крепче сжала руку бледного поэта и, кивнув ему, воскликнула, обращаясь к курице:

 

- Эй, ты! Глупая птица! Перестань преследовать... - она посмотрела на поэта. - Как Вас зовут?

 

Он представился.

 

- Перестань преследовать... - она назвала имя. - Его стихи хороши, а даже если бы были дурны, то тебе до того нет никакого дела, и никто не наделял тебя правом преследовать порядочных молодых людей и портить их имущество!

 

- И вторгаться в жилище... - шепнул ей поэт.

 

- Да! И вторгаться в жилище! То, что ты - курица, тебя нисколько не оправдывает! Засим немедленно прекрати свои домогательства и проваливай-ка подобру-поздорову!

 

И официантка замахнулась на курицу свободной рукой.

 

Поэт стоял бледный, как полотно.

 

Курица, явно не ожидавшая подобного натиска, сделала шаг назад и присела. Потом посмотрела как будто с недоумением, повертев головой и всматриваясь в оппонента то правым глазом, то левым. А затем она медленно, не моргая, развернулась и неуклюже, переваливаясь из стороны в сторону, вышла за пределы светлого пятна и пошла по дорожке. Один раз она обернулась, замерла, но потом, будто еще раз все обдумав, ускорилась, свернула в сторону и исчезла в кустах.

 

Официантка, так и стоявшая с поднятой кверху рукой, выдохнула и опустила руку.

 

- У меня ладони вспотели, - сказала она тихо.

 

- У меня тоже, - отозвался поэт.

 

Они разжали руки, и сделали шаг друг от друга.

 

- Поверить не могу... - проговорил поэт.

 

- Я, если честно, тоже... - нервно рассмеялась девушка. - Да уж...

 

Снова заухала где-то сова.

 

- Но вдруг она... Только сейчас ушла? А завтра, например, вернется? - в сомнении произнес поэт.

 

Официантка скрестила руки на груди и задумалась. Наконец, ее лицо озарилось улыбкой.

 

- А давайте знаете что? Давайте проверим! Вот здесь и сейчас, при свете фонаря, попробуйте написать стихотворение! И узнаем, ушла ли она с концами или прячется где-то поблизости.

 

Поэт поднял брови.

 

- А ведь это идея! - воскликнул он. - У Вас не найдется ручки?

 

Официантка порылась в сумочке и выудила из нее ручку, поэт по локоть сунул руку за воротник и вытащил наугад лист. Он был исписан только с одной стороны. Поэт постарался пристроить лист на ладони, потом на коленке, но в итоге просто сел на сырую дорожку и положил бумагу перед собой. Он взял протянутую ручку, повертел ее нерешительно, оглянулся в темноту и, набрав полную грудь воздуха, принялся что-то писать, кусая губы.

 

Девушка в волнении ходила вокруг поэта, меряя шагами периметр светлого круга.

 

- И ставьте побольше многоточий, - посоветовала она.

 

Поэт кивнул.

 

Через какие-нибудь пять минут он поднял лист и, опираясь на фонарный столб, медленно встал. Девушка подошла поближе, они затихли и стали ждать, прислушиваясь.

 

Постукивали скатывающиеся с листьев капли дождя, тихонько шуршали под ветром ветви. За парком небо окрасилось россыпью разноцветных огней, раздался хлопок феерверка. Больше ничего.

 

Поэт шумно выдохнул. Девушка захлопала в ладоши.

 

- Вы поставили многоточия?

 

- Половина стихотворения из них, - поэт улыбнулся смущенно, потом сделал серьезное лицо. - Послушайте. Я не знаю, как благодарить Вас. Вы... спасли меня.

 

- Ой, ну что Вы. Скажете тоже, - официантка вернула на место упавшую на лоб прядь.

 

- Нет-нет, я серьезно. И знаете... Я бы хотел... Я бы хотел посвятить эти строки Вам. Кажется, ничего красивее я еще не писал... Возьмите, - он нетвердой рукой протянул девушке лист, который она бережно взяла.

 

Какое-то время поэт стоял и, перекладывая ручку из одной ладони в другую, ждал, пока она читала. Наконец, официантка подняла на него глаза.

 

Они блестели.