Алая обивка

 Я стою у окна, задумчиво и серьёзно заложив руки за голову, и наблюдаю за чужой жизнедеятельностью, что протекает по ту сторону стекла. Белёсый подоконник заметно испачкался, но меня сей факт не особо тревожит. На небе видны заслоняющие безмятежную голубизну грозовые облака. Дождь нацеливается на решительную атаку, и начинается ливень. Спонтанные и многочисленные капли нещадно бьют асфальт и листья, опавшие с веток.
Необходимо, желаю я этого или нет, отправиться на рабочее место, где обязанности мои усложняются раздачей квитанций и заполнением резервных копий сверхважных документов с целью минимизации риска: офисный шпионаж почти так же опасен, как и промышленный.
 Фантасмагорические  сны и зубная паста. Поход в театры анатомических безобразий. Хищная улыбка и ржавый металлолом. Трансгрессия и новый тип урожая. Автобусы, кролики с армейскими жетонами и ораторы, чьи голосовые связки порваны. Переговоры по рациям и перехваты соли и хлеба. Муляжи для имитации борьбы с ложной урбанизацией. Пропуск на руках и спешка к запуску прямого эфира. Минуты славы и самолюбия. Грязь на ногах студентов и преподавателей. Дубликат ключей и бескомпромиссный эпатаж. Политическая корректность и бездонные колодцы.
Яблоки у ртов маргиналов и легенды о штурме красивых куполов. Сигаретный ожог и бледность готических фресок. Крайний соблазн психоанализа. Выстрел противоположного мнения и палатки в джунглях. Пробежка с рюкзаком. Вечные оскорбления и глазные субстанции. Стихотворения в сюрреалистической манере. Громоотвод перед жалкой лачугой. Сокровенность глубины и древних правонарушений. Поезд с правительственными листовками. Чад зримой, но зыбкой обречённости. Дым восторженных фейерверков. Антитеза плачущей и смеющейся экспансии. Напоминание о денежных пособиях. Муки жажды и кощунства. Погоны мудрых самоубийц. Логика номеров и архитектоника инсулиновых игл. Принципиальная целесообразность деталей.
Я давно не принимал наркотических медикаментов и ощущаю спад весёлого состояния духа, забыв почти всё о спокойствии и опасности. Я не отрицаю, что нарушилась принадлежащая мне мелкая моторика. Вдруг созерцаю молнию и приседаю от неожиданности. Из кармана выпадают смятые календарные листки. Сиюминутная и яркая молния не отвлекает более никого.
Дома откуда-то появился исполинский жук. В чёрном его естестве, в безжалостных глазах сквозят ненависть и наклонность к садизму. Я успеваю сделать пять револьверных выстрелов, чтобы тварь умерла и растворилась в облегающем полумраке. Пот стекает по волосам и касается губ.
Хохот оголённых нервов и стены век. Цивильная растяжка и генетическая архивация. Распухшие протоколы и коммуникативная компетенция. Поверхность рисования, смазанная гипсом. Неразумные гранулы. Тиски, поперхнувшиеся добычей. Неоднозначность и профанация. Муштруемые тела и сличение охотника с крестьянином. Замок зажигания и редакционная политика.
Я стою на крыше небоскрёба, выкуривая одну сигарету за другой. Размышляю о нравственных парадоксах и свирепом сомнении. Над головой проносится старая ведьма на метле, следом за колдуньей – тигрица с перепончатыми крыльями.
Сердечная боль и рецепция инцеста. Мороженое и шизофрения. Танцы бешеных собак. Скальпели и флаги мраморных лощин.
Ногти, ладони и кисти под линией горячей воды. Я взираю на эту щедрую струю. Пора постричь роговые образования.
Платные услуги дантиста. Косоглазие и безопасность прокурорских протоколов. Сироты и отзвуки пацифистских хохм. Убранство посольской кареты. Архетипы и совокупности сублимаций. Чернильные паруса и крематории. Конец плюрализма. Симптомы нежелательной трансформации. Симбиоз сегментов. Интервенция и зигзаги. Расцветающая под худыми коленями неуклюжая пшеница. Гомункулы и некрофилия. Апологеты и глашатаи. 
У криминального торговца никогда не было рук, но с самого рождения ему присудили функциональные протезы. Молодой человек с глуповатой физиономией ждал меня, угрюмо и подозрительно осматриваясь. Он продал четыре волшебных леденца. Разгрызая их, я смакую аппетитные оттенки неоспоримого вкуса.
Алая обивка… Шерсть красной ткани облепляет наружность гроба. Ритуальный автобус готов, рыдающие знакомые и соседи намерены пуститься в последние проводы. Я медленно прохожу мимо сакрального футляра с усопшим, дурашливо усмехаясь. Абсолютно сознавая аморальность веселья в данной ситуации, я, тем не менее, от него не отрекаюсь.
Арбузные семена и чернь, называющаяся родственниками. Имущество на средства производства. Месячина и накладные шляпы и носы. Рикошет и послушные жандармы. Умножение и вычитание. Восковые пилюли и забавные лианы. Язвы на шлангах пожарных команд.
Револьвер зажат в руке, пальцы импульсивно щёлкают курком. Бесплотные и ненасытные тени облепляют меня. Вдали лучезарно взмывает в воздух исполинский шестикрылый дракон. Спасительный бункер облицован изнутри красною обивкой.
Бесформенная лужа чрезвычайно быстро пересыхает, а головастик смутной рыбы посредством судорожной эвристической методологии исследует наличествующий на суше кислород.
Дерево, растущее рядом с могилой, похоже на пластмассовую игрушку. На мемориальном камне запечатлена следующая причудливая надпись:
«Гордость часто разжигает в нас зависть, и та же самая гордость нередко помогает нам с ней справиться.
Причина разрушения искусства классического типа – всё нарастающая индивидуализация сознания. Этот процесс индивидуализации, атомизации человеческого мышления происходит по сей день.
 Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность
жизни».