Бог ушёл

Рассказ написан в соавторстве с Марией Фомальгаут. Опубликован в номере 13.01.14. На бумаге опубликован в фэнзине Фанданго в № 21 (февраль 2014). Вошел в №002 Фантаскоп. Озвучен Максимом Тарлавиным.
___________________________________


Катер вывалился из подпространства через ближайшее окно. А чего еще ожидать, если астронавигатор корабля в один момент теряет все ориентиры? Именно все! Естественно, без ориентиров автопилот не может держать корабль в подпространстве, ибо не видит ни одной струны и стремится выскочить в нормальное пространство через первое же подвернувшееся окно.

Ходили жуткие слухи о кораблях, вывалившихся таким образом прямо в атмосферу какой-нибудь планеты. Или рядом с черной дырой. Или в горнило звезды. Но самые жуткие слухи ходили о тех, кто остался в подпространстве навсегда...

Хорошо что подобные эксцессы происходили крайне редко и подобные путешествия считались безопасными. Действительно, на миллион переходов по струне, приходилась примерно всего одна авария. Очень неплохие шансы! Но в данном случае именно этот неприятный шанс и выпал.

***

— Ну и где мы? — Ха-Шем сидел, вцепившись в подлокотники своего кресла и переводя испуганный взгляд с пустых экранов управления катером на своего товарища.

— Блин, взяли у папы яхту покататься… — Вместо ответа задумчиво пробубнил себе под нос тот.

Действительно, задуматься было над чем. Экран навигации был девственно чист, более того — складывалось ощущение, что он вообще был выключен: ни мерцающей точки текущего местоположения, ни сложной сетки ближайших струн — на нем не было даже контуров ближайших крупных центров масс.

Адонай протянул руку к нему и переключил в режим оптической визуализации.

— Уффф! — Облегченно выдохнули оба, когда экран ожил россыпью мерцающих звезд и даже одной из них А-класса поблизости.

— Повторюсь, — уже не так напряженно проговорил Ха-Шем, — ну и где мы?

— Пока неизвестно, но сейчас узнаем. — Адонай забегал пальцами по виртуальной клавиатуре, задавая ряд команд бортовому навигатору.

— Заодно поинтересуйся у борткома, что случилось и почему это случилось.

— Естественно!

Пальцы Адоная продолжали порхать по сотканным из голубого свечения кнопкам, вызывая на экраны те или иные данные.

— О как! — Наконец воскликнул он возбужденно.

— Ну! Не томи. Я ж техник-историк и почти ничего в том, чем ты забил все экраны, не понимаю!

— Есть несколько новостей. И плохих, и хороших. Хорошая новость — мы вывалились не абы где, а в известной части вселенной. Плохая новость — эта часть космоса в наших картах помечена как закрытый сектор. То есть сюда очень не рекомендуется попадать.

— А почему?

— Не знаю. У нас же спортивная яхта, а не исследовательское или военное судно. Предполагается, что раз закрытый сектор, значит закрытый, и мы сюда никогда не попадем, соответственно, в карты такую информацию нет смысла вносить. Тем более, что попробуй мы сюда попасть специально — не попали бы, ибо бортком просто не позволил бы построить маршрут с использованием координат закрытых секторов. Но это еще не всё.

— Да-а-а? — Протянул Ха-Шем удивленно, — Что еще?

— Я выяснил причину, по который мы здесь оказались, и мне не нравится ни сама причина, ни ее последствия.

— Не томи!

— Где-то поблизости произошел просто чудовищный выброс энергии, часть которой через ближайшее окно ворвалась в подпространство, прокатилась по струне, по которой мы в этот момент шли и нас накрыла. И что самое отвратительное — выжгла часть астронавигационного оборудования и половину вычислительных блоков борткома...

— И?

— Мы слепы, не знаем где ближайшее окно и наши вычислительные мощности примерно как у портативного личкома. Не видим мы также и сети струн, хотя это, скорее всего временно. Но все равно — это очень плохо.

***

Катер болтался на орбите голубой планеты, заряжая свои батареи от ее электромагнитного поля. Адонай, загрузив все экраны текстовой информацией, сидел, полностью погрузившись в чтение.

— Ну что? Нашел хоть что-нибудь? — Ха-Шем вошел в рубку, на ходу стягивая с себя костюм углекожи, необходимой для длительного комфортного пребывания в легком планетарном скафандре.

— Пока нет. В инструкциях и уставах масса всего, чего мы НЕ должны делать и практически ничего того, чего нам стоило бы сделать в подобной ситуации. А у тебя что?

— Что-что… — Ха-Шем наконец разделся и расслаблено плюхнулся в свободное противоперегрузочное кресло. — Ничего хорошего. Это не планета, а проходной двор. Твои выводы, сформированные на наблюдениях с орбиты, полностью подтвердились. Я промежуточный отчет уже в бортком скинул — посмотри, информативнее пустого рассказа будет — там галокартинки и видео. А я прокомментирую, как из ультразвукового душа вернусь.

Он рывком поднялся и вышел из рубки. Адонай одним взмахом руки отбросил в сторону всю массу текста и графиков, и принялся выводить информацию, принесенную его товарищем. Экраны заполнили быстро сменяющиеся трехмерные изображения.

— Да… — Спустя некоторое время протянул он. — Действительно, не планета, а проходной двор.

***

— Вот здесь, — Ха-Шем ткнул пальцем почти в середину континента, разделенного экватором практически пополам, — Еще совсем недавно велась полноценная промышленная добыча урана. Кто и зачем это делал, мы пока не знаем.

Адонай удивленно поднял на него глаза, как бы задавая вопрос на счет самочувствия своего товарища. Ха-Шем проигнорировал этот взгляд и вывел другую панораму.

— А вот здесь, здесь и здесь, — он подсветил касаниями несколько точек в пространственной масштабной галокартинке планеты, — видимые нами с орбиты пирамиды. Только это не просто устройства пространственной связи, как ты предположил с самого начала, но и генераторы энергии — у меня приборы на подходе к ним просто шкалило!

— И куда они эту сгенерированную энергию девают? — Ехидно спросил Адонай, разворачиваясь.

— О! Хороший вопрос, правда? Но идем дальше — пополню-ка я копилку безответных вопросов.

Адонай махнул рукой и опять повернулся к мониторам.

— Вот тут следы войны с использованием ядерного оружия, вот тут и тут остатки взлетно-посадочных полос для явно тяжелой орбитальной техники, вот тут постройки с использованием молекулярного пластификатора, а здесь еще совсем недавно пользовались мощными антигравитаторами… — Ха-Шем крутил панораму планеты, тыкая в нее пальцами и подсвечивая голубеньким очаги аномальной активности. — И такого добра здесь — масса! Но самое интересное не это.

— А разве что-то может быть интереснее того, что на одной полудикой планете нечто подобное происходит? — Адонай опять удивленно поднял глаза на говорившего.

— Может. А именно то, что эта вся техногенная активность принадлежит не аборигенам или какой-то одной расе пришельцев, как мы предположили с самого начала, а, как минимум, четырем.

***

"Запрещено вступать в контакт со всеми иными известными расами без специального на то разрешения или в рамках какой-либо согласованной и утвержденной миссии.

Запрещено вступать в контакт с неизвестными расами во всех случаях. Даже при авариях и если Ваша жизнь находится под угрозой — себя не обнаруживать, помощь не принимать.

При несчастных случаях, крушениях, авариях, если есть основания предполагать, что выбывшая из строя техника и/или члены экипажа могут оказаться в ситуации, предполагающей доступ к ним представителей иных рас, предписывается незамедлительно активировать модуль самоуничтожения.

В случаях выявления неизвестных ранее и некаталогизированных разумных, полуразумных и предполагаеморазумных рас и/или иных форм жизни, контакт любого рода категорически запрещен.

Запрещено..."

— Запрещено все, короче — это я понял. Так что можешь дальше мне устав не цитировать. А делать-то нам что? — Аккуратно перебил Адоная Ха-Шем.

— Думать! Эти положения устава писаны кровью! Вспомни, с чего началось вторжение роя в наши миры и чего нашим предкам стоило отбиться.

— Да помню я, — Ха-Шем отвернулся, признавая правоту приятеля, — минус четыре планеты и триста лет хаоса.

— Так, давай с самого начала. Окно входа в струну мы обнаружить самостоятельно не можем -для этого нужно отсканировать пространство предполагаемого сектора с трех точек. А у нас технических возможностей нет.

— Или с двух...

— Чего двух? Точек? — Адонай недоуменно уставился на Ха-Шема.

Тот молча кивнул.

— Меняя положение одной из точек локации от сканирования к сканированию? Знаю я эту методику, но так нам лет сто местных потребуется, пока хоть какой-то результат получим.

— А мы куда-то торопимся?

— Да все равно, у нас нет технической возможности этот процесс даже с двух точек организовать! Где оборудование?

— Если сделать — будет. Оно примитивное может быть. Правда, громоздкое — жуть. Но для этого нам придется погрузиться в тот бардак, который на этой планете твориться.

Адонай в очередной раз недоуменно посмотрел на Ха-Шема.

— Запрещено...

— Да-да, знаю. Но контакта как такового и не будет. Говоря "погрузиться" я не имел ввиду "вступить в контакт".

— Ты аферист! И просто играешь словами! Любой контакт, неважно как ты его называешь — это контакт, а он категорически запрещен.

— Да ты послушай сначала, а уж потом выводы делай!

***

Спор шел уже неделю, с перерывами на сон и еду, да редкими исследовательскими вылазками на планету.

— Ну допустим. В качестве изолятора подойдет любая сухая древесина, которой внизу полным-полно. И я готов предположить, что с медью тоже проблем не будет. Но золото! И серебро! Во всех мирах и у всех рас это чрезвычайно ценные металлы, не валяющиеся под ногами, а тяжело добываемые! И те, кто внизу — не исключение!

Адонай, чрезвычайно возбужденный, мерил шагами рубку управления. Ха-Шем, давая приятелю выговориться и скинуть лишний пар, молчал, удобно устроившись в кресле второго пилота.

— Потом, эту конструкцию как таскать? — Адонай ткнул пальцем в центральный монитор, на котором медленно крутился в трех плоскостях скелет радиолокационной станции. — Она же огромная, а технику применять на планете категорически нельзя!

— Это минимально возможный размер, способный работать в нужном нам спектре частот. А таскать… Сделаем ее сборно-разборной. — Спокойно ответил Ха-Шем, просто излучающий уверенность и спокойствие.

Он уже не был похож на того нервничающего подростка, переживающего всего лишь из-за отсутствия информации на мониторах катера, так недавно вывалившегося из подпространства неизвестно где. Теперь была полная ясность, а самое главное было понимание, как из сложившейся ситуации выйти. Осталось только убедить в этом своего товарища. Видя, что тот еще не совсем согласен с предлагаемой концепцией, Ха-Шем примирительно сказал:

— Давай-ка пока остановимся на чисто технической стороне вопроса. Как известно, радиоволны определенной длинны сквозь окно струны проходят и попадают в подпространство. Именно по этому принципу работал сдохший у нас на яхте астронавигационный сканер струн и точек входа. Сканера у нас теперь нет, но приемник-то есть. Значит, сигнал надо отправлять из другого места, а принимать уже на борту. И отправлять придется с планеты — тут без вариантов, ибо на наш планетарный бот необходимое оборудование просто не влезет. Далее, если сигнал с планетарного излучателя на борт пришел, значит, по вектору сигнала никаких окон нет. А если не дошел, значит, на его пути есть окно, куда он и провалился. Потом, меняя высоту катера на орбите в пределах известного вектора, мы спокойненько нащупываем точные координаты, вешаем там маяк, собираемся и улетаем отсюда восвояси — вычислительных мощностей нам хватит, когда мы в струне окажемся. А из подручных материалов и без применения наших технологий мы можем сделать только это. — Он, не оборачиваясь к монитору, ткнул в него пальцем.

— Я понимаю, — чуть успокоившись, сказал Адонай, — но проблема в том, что мы не сможем ни раздобыть всех необходимых ресурсов на подобную конструкцию, ни перемещать ее, а уж тем более не сможем делать это самостоятельно.

— А кто говорил про самостоятельно?

Ха-Шем широко и авантюрно улыбался.

***

Внутренний створ шлюза отъехал в сторону, впуская в катер Адоная, прибывшего с планеты.

— Уф! — Выдохнул он, снимая планетарный скафандр. — Как же мне не хочется всем этим заниматься!

— А придется, если ты здесь навсегда поселиться не надумал. — Ха-Шем протянул руку принимая шлем и помогая приятелю расстаться с планетарной экипировкой. — Ну и как там?

— Пока все идет по плану. Правда, я даже сейчас не уверен, что выбор именно этих туземцев правильный.

Он, наконец, стянул углекожу и направился в сторону ультразвукового душа, бурча себе под нос на ходу:

— Не говоря уж про то, что сама идея крайне спорная с точки зрения устава и регламента, так еще и эти гастарбайтеры… Полно менее диких и более образованных народов!

Он захлопнул дверь кабины душа и оттуда раздался характерный шум.

— Так в том-то и дело, — Ха-Шем все еще держа планетарную экипировку в руках, прислонился к стене рядом с дверью душа, заговорил, перекрикивая доносящиеся оттуда звуки, — они идеальные кандидаты. Вот с другими как раз из-за этого и были бы проблемы, а с этими — нет.

— Выбрал я там одного, — донесся голос из-за двери, — самого харизматичного с задатками лидера. Долго наблюдал, выждал удачный момент и предстал перед ним в сиянии силового кокона. Фиг его знает, чего ожидать, вдруг ножом ткнуть попытался бы. А у нас же планетарная экипировка ни разу не бронированная — легкий туристический комплект.

— Ну да, никто не предполагал, что на спортивной прогулочной яхте полноценная защита контакта может потребоваться. И что он?

— А ничего. — Сказал Адонай, выходя из душа. — Я вообще не уверен, что лингвомодуль личкома скафандра адекватно работает. Таким слогом он мной сказанное аборигену переводит, что закачаешься. Ничего не понятно, одни намеки и возвышенные формулировки.

— То что надо!, — расплылся в улыбке Ха-Шем, — по-твоему, как боги должны разговаривать?

— Не, знаю, со мной не разговаривали. — Адонай облегченно плюхнулся в кресло главного пилота и улыбнулся. — А там вообще казус вышел: с бота джамп-модулем приземлило меня в какие-то кусты. Застрял я в них, копошусь и нечаянно контур оптической невидимости активировал. Есть там для охотников такая функция — правда ее поискать пришлось, и я на всякий случай ее в основное меню вывел. Но в визуальном-то диапазоне силовой кокон все равно видим! А меня не видно! И это все в кустах! Представляешь? Подходит мой горемыка — любопытно ему стало, что это за возня в кустах, с голубым пламенем, но при этом сами кусты не загораются. Тут я наконец вылезаю, модуль невидимости отключаю и — опа!, предстаю перед ним во всей красе! А он как будто родственника увидел — обниматься полез. "Тапки сними" говорю, "а то током жахнет — мало не покажется".

***

Воспоминания...

Вижу свет. Там, вдалеке, в темноте ночи. Не к добру свет, ой, не к добру, не иначе, как меня ищут. А найдут — совсем не к добру будет.

Прячусь за камнями, надеюсь, так не увидят, мимо пройдут. И Звёздочка, как назло, отбилась от стада, окаянная, ко мне пришла, тычется мордой в колени, ну что, что тебе, пшла, пшла ко всем, тебя еще не хватало…

Свет разгорается. Не иначе, как Звёздочку углядели, а где Звёздочку углядели, там и меня углядят, вот и вся недолга. И забьют, до смерти забьют, даже судить не будут, окаянные…

Видела же сволочь какая-то, как убил тауийца, шуточка ли дело – убил человека хозяина, и вроде бы в земле зарыл, всё при всём, а нет же, узнал кто-то, а у молвы – сорок сороков крыльев, сорок сороков уст, вмиг разнесет вести…

Или этот же и донес, которого я защищал, вот ведь бывает, я его, считай, от верной смерти спас, а он вон какой черной неблагодарностью мне ответил…

Нет, не могу, душа болит, душа болит за глупый народ, и так от тауийцев натерпелись, нет, мало им — еще друг с другом лаются. Давеча прохожу по улице, сцепились, как звери дикие… Я им говорю, что делаете, хозяев вам мало, еще друг на друга лаетесь? Тут-то один мне и ляпнул, мол, ты государева человека убил?

Тут я и дал деру из города, понял уже, не сегодня-завтра за мной придут, не посмотрят, что я тоже вроде как человек хозяина. Законы здесь блюдут, ох блюдут — чай не дикие земли…

А куда денешься, мы народ здесь пришлый, а потому почти бесправный, будто и не люди вовсе. Грязную работу работаем, да за скотом уж сколько лет ходим, а тауийцами так и не стали. Да и не станем. Это только в свитках старинных все так хорошо, только начинаются беды-напасти, приходит Он, и голодных накормит, и сирых призреет, и бездомных приютит, и вытрет всякую слезу с очей…

Свет разгорается…

Выглядываю. Осторожно, шепотом-шепотом, чтобы не увидели, пш-ла, Звёздочка окаянная, верно говорят, паршивая овца все стадо портит…

Пожар. Ну не пожар, а так, терновник горит, видно, глупый пастух какой костер разжигал, уголек обронил, так и оставил. Совсем ума у людей не осталось, так и дом свой запалит, не заметит.

Пастухи тут и вовсе дурные, как и нашего роду-племени, так и прочих. Вон, давеча, девушки к колодцу шли овец напоить, а эти парни здоровые их только что палками не прогнали… Я уже и забыл, что от тауийцев прячусь, вышел к колодцу, гаркнул на пастухов, самим-то не совестно, дубины стоеросовые? Думал уже, потом костей недосчитаюсь, тут один из пастухов смотрит на меня, говорит, робя, оставьте его, он человека хозяина убил, нечего связываться…

Вот так.

Как клеймо на мне теперь тауиец тот. Будто из могилы мне мстит, бедствия посылает… Воистину говорят, что закон мол, что путы невидимые — глазам ясно, а всяк стреножен. Не убий государева человека, не убий...

Горит терновник, горит, не сгорает, что за дела…

Нет, грех жаловаться. Грех. Потом уже девушки к колодцу вернулись, добрые оказались, пойдем, говорят, в дом отца нашего…

Так что и хуже бывает, мне вообще грех жаловаться, уберегся я, а ровесники мои давно уже в сырой земле лежат все…

Не сгорает терновник… Да что ты будешь делать? Иду к нему, посмотрю, что за чудо, жалко только, не поверит никто.

Слышу голос…

Что? Ах да-да, что ж я делаю, священное место оказывается, а я в сандалиях, как был, на святую землю шагнул…

Воспоминания…

Снова жгу лампаду, снова зову Его, еще надеюсь на что-то…

На что?

***

— "… Пока папы дома нет,

Мы возьмем мурфуз трофейный,

Антиграв, пластификатор,

Пока папы дома нет.

Пока папы дома нет,

Мы занудному соседу,

Создадим букет проблем,

Замуруем гада в доме,

Пока папы дома нет...." — Ха-Шем, напевал старинную детскую хулиганскую песенку, сидя перед экраном монитора и составляя карту экологической ситуации региона, наиболее подходящего для передвижения их радиолокационной антенны.

— Действительно, пока "папы дома нет". — Сказал Адонай, входя в рубку. — Кстати, а где "папа"? Как думаешь?

— Не знаю. И даже предположить не могу. Ни одно из наших наблюдений ни в одном из диапазонов не дало никакого результата. Но аборигены, этим "папой" колонизированные, ведут себя так, как будто он где-то рядом. Что очень напрягает и стимулирует, как минимум, не высовываться.

— А ты знаешь, ведь мы с их расой, скорее всего, никогда даже и не контактировали. Гуманоиды такого роста, с такой характерной формой черепа и с транспортом крови не на железе функционирующем, а на меди, как следствие — голубокровие… Это такая редкость! Я ни одной лекции по истории контактов не пропустил, а ничего подобного не помню.

— Ага. Библиотека борткома тоже, судя по всему, лекции не пропускала, но там про них тоже никаких упоминаний нет. Но меня больше рептилоиды волнуют. С кем они там недавно воевали? Применение тактического ядерного оружия — их лап дело.

— Они далеко, — отмахнулся Адонай, — и воевали они сами с собой. Все как обычно — во всех ими колонизированных мирах рано или поздно чешуйчатые начинают решать свои внутренние проблемы именно таким образом. Да и знаем мы их как облупленных. Короче, им в любом случае не до нас.

— Ладно, — быстро согласился Ха-Шем, — парней, делающих свои дела на других континентах, мы тоже трогать не будем. Лишь бы они нас не тронули.

— Ну, учитывая какой проходной двор на этой планете, у нас есть шансы не привлечь их внимание, так что давай перейдем к нашим аборигенам.

Ха-Шем приосанился и с выражением лица, как будто он уже получил диплом с высшим допуском, вывел на центральный экран несколько графиков и схем.

— Вот! — Самодовольно сказал он. — Это было не просто, но у тебя есть очень эффективный инструмент убеждения. Смотри. На подходе засуха, которой здесь не видели лет пятьсот. Из-за нее река, центральный мотор жизни всего этого региона, обмелеет, и течение ее замедлится. В медленно текущей грязной воде разовьются красные водоросли в таком количестве, что даже цвет воды станет красным. Пошатнётся вся экосистема реки и как следствие — абсолютной всей жизни от нее зависящей.

— Интересно. А дальше?

— А дальше еще интересней. Из-за большой заболоченности территорий, могу с высокой степенью вероятности прогнозировать чрезвычайное размножение жаб, мошки, мух и прочей паразитарной дряни. Это, в свою очередь, не может не привести к быстрому распространению инфекционных заболеваний, из-за чего резко возрастет смертность и животных, и людей. Причем у наших гастарбайтеров, по сравнению с коренным населением, шансов продержаться дольше — больше, так как и иммунитет у них сильнее, и питаются правильнее.

Ха-Шем победно посмотрел на задумавшегося Адоная и продолжил:

— Что же касается финального аккорда, то он тоже есть. Анализ тектонической активности показал, что вот здесь, — он ткнул пальцем в карту, подсвечивая голубеньким один из островов, расположенный относительно недалеко от ими выбранного региона, — скоро должно случиться извержение вулкана. Не фатальное, но достаточно мощное. По крайней мере спецэффекты, в виде огненного града и тьмы дней на несколько, оно обеспечит. При необходимости же, мы сами можем спровоцировать это извержение в нужный момент. Причем никто нашего вмешательства в естественные процессы и не заметит, ибо оно всё равно вот-вот должно случиться — лишь бы, раньше времени не жахнуло.

***

Воспоминания…

Утешаю себя, что тогда я его тоже не чувствовал, а он был…

— Иди ко мне… иди ко мне…

Он вспыхивает, меркнет, вспыхивает снова, манит к себе. Он что-то задумал, что-то страшное. Мне боязно подойти к нему, и в который уже раз появляется поганенькая мыслишка — уйти, убежать, спрятаться. Что-то подсказывает мне, что он не будет меня догонять.

 

И ещё что-то подсказывает мне, что я в жизни себе этого не прощу…

— Иди ко мне, — повторяет он, уже резко и нетерпеливо.

Иду. Опускаюсь на колени, наклоняю голову. Он касается меня. Как всегда ощущаю это прикосновение не кожей, как-то иначе.

Боль… Боль разрывает голову, жжет, душит, давит, хватаю воздух, не могу схватить, слепящий свет разливается перед глазами…

— …вот так… что чувствуешь?

Хочу сказать — больно, не говорю. Уже не больно. Что-то случилось со мной, понять бы еще, что…

— Вот так. Ступай к Небтауи. Теперь сможешь с ним говорить… И дана ему была вся мудрость тауийская…

***

— Нет, надо это заканчивать и другие варианты искать.

Адонай нервно мерил шагами рубку катера.

— Ты понимаешь, что предлагаешь немыслимое — убедить целый народ, чтобы он обобрал другой народ!

Ха-Шем аж взвился в кресле:

— Да что ж ты такой щепетильный! Здесь, — он возбужденно несколько раз топнул ногой, явно подразумевая планету, находящуюся под ними, — принято воевать за ресурсы, грабить, убивать, воровать и так далее. И общественно осуждаемо это действо только в том случае, когда оно происходит внутри какого-либо социума! Если же геноцид, кровопролитие или грабеж, совершается в отношении других племен или народов, то это уже доблесть и повод для гордости! И не только не осуждается, но и всячески поощряется! Каким бы бредом или абсурдом это не казалось, но для них это норма! И если уж ты хочешь считаться с чужими алгоритмами совместного сосуществования, то тогда воспринимай их полностью, а не избирательно! Или не считайся с ними вовсе.

Дав выход эмоциям, он бросил беглый взгляд на Адоная, опустился в кресло и уже спокойнее продолжил:

— Ты пойми, что нового мы ничего не придумываем. Даже более того, выбираем самый бескровный и гуманный вариант. Куда проще было бы дать нашим туземцам в руки какое-либо оружие и отправить их грабить своих работодателей.

— Не лукавь. Ты сам прекрасно понимаешь, что при таком раскладе риск себя обнаружить и столкнуться с тем, кто колонизировал этих аборигенов и построил пирамиды, возрастает до неприемлемого.

— Это да. Посему останавливаемся на бескровном варианте. Альтернатив всё равно нет, а нужной длины волны нашей РЛС без использования этой кучи золота и серебра все равно другими способами не получить.

— Но всё равно — ограбить целый народ! Последствия сложно себе представить!

Ха-Шем отмахнулся:

— Да ладно! Мы же с собой ничего не унесем. Всё у них же и останется. Если повезет — послужит фундаментом их благосостояния. Не повезёт — их тоже кто-нибудь ограбит. Или сами растранжирят. Или приумножат. В любом случае — это уже не наша забота.

***

Воспоминания… В который раз говорю ему, что ты делаешь, на что тебе я, у меня вообще язык не тем концом не к тому месту приделан, вон, хоть брата моего возьми, он говорун-оратор что надо, бывает, как рот раскроет, так уже и не знаешь, как его остановить. А то я… Он вроде бы понял, согласился братца моего в помощники взять…

— …и к самому Небтауи пойдешь!

— Я? К Небтауи? Да ни в жизнь, он же меня на смех поднимет, с крыльца спустит, и правильно сделает, кто ж мне поверит…

— Поверят. Видишь посох?

Посох, какой посох, а я уже и забыл, что в руках дрын этот, я уже про все забыл, от стада, поди ж ты, рожки да ножки остались, ан не-ет, вот они, стоят смирно, Звёздочка, негодница, и та присмирела, чуют что-то… чуют… Даже кусты не щиплют, стоят, как вкопанные…

— Брось посох.

Бросаю. Еще толком ничего не понял, ноги уже сами несут прочь отсюда, скорей, скорей, шуточное ли дело, гюрза в кольца свилась, вот так тяпнет, и поминай, как звали…

— Не бойся.

Легко сказать.

— Возьми за хвост.

Хватаю за хвост, что я делаю, что делаю, гюрза выпрямляется… …что я говорю, какая гюрза, сжимаю в руке посох — померещилось…

Воспоминания… Стараюсь почувствовать его рядом с собой – не чувствую. Это еще ничего не значит, тогда я тоже не чувствовал, когда стоял в хозяйских покоях, склонил голову, два стражника по сторонам, вот сейчас они мне голову эту и отрубят…

— И снова прошу: отпусти нас.

— Да идите куда хотите. Вы не хемуи и не живые убитые, нет у меня власти вас силой держать. Но идите как есть — без скарба, имущества, детей и оплаты.

— Так нельзя, нам всем народом надо, действо святое свершить.

— Да? А работать кто будет? Мы с вашими старейшинами на этот период чётко договорились и этот договор никаких отлучек не предусматривал. – Небтауи хоть и серьезен, но все равно смеется, трясется жирный подбородок.

— Отпусти нас…Богу нашему помолиться в пустыне. Золота дай нам, женщинам нашим, золота, драгоценностей побольше, чтобы перед Богом во всей красе…

— Да ты себя со стороны послушай! О чем просишь! Пришлому народу, договор не выполнившему, вручить собственными руками золота больше чем все это племя стоит, да еще и бесконтрольно не в наши земли отпустить? С ума сошел? Да и потом, мы сами-то с чем останемся?

— Так мы же вернемся и отдадим всё.

Чувствую, что краснею. Не умею я врать, ох не того Он выбрал…

— Так я тебе и поверю.

Бросаю посох на землю, снова шарахаюсь, когда появляется змея, уже не гюрза, на питона похоже, только питон и тот помельче будет.

Жрецы хихикают тонкими голосками, бросают оземь свои посохи, неужели…

Пол шипит, извивается, только бы не убежать, только бы не поднять ноги, только бы…

Питон глотает чужих змей, ловко у него получается, гордо поднимаю голову, будто это моя заслуга…

— Отпусти.

— Идите в чем есть на все шесть сторон! С золотом вас не выпущу, не проси даже… Выдумали тоже, у соседей золото-серебро выпрашивать…

Понимаю, что ничего не добиться. Выхожу из покоев, стараюсь не слышать смешочки за спиной, черпаю воду в реке. Почему так дрожат руки? Выплескиваю воду на песок, вместо неё растекается черная кровь.

Девчонки в реке визжат, бегут на берег, ай-й-й, мама, боюсь, да я уже и сам боюсь, запах от реки, как от мясобойни…

***

Воспоминания…

Утешаю себя, что тогда я Его тоже не чувствовал, а он был…

— Вас сколько в доме?

— А вам зачем?

— А нас двое, я да Рахиль моя, ищем, с кем бы ягненка поесть…

А-а, так нас тоже двое — я да Роза, вот и поужинаем… как оно там велено… мясо сварить, а кровью двери помазать…

— Говорят, ночью Сам спустится, ходить будет…

— Глянуть бы… в щелку…

— Он тебе потом так глянет, без глаза останешься…

…на рассвете смуглая женщина рыдает над мертвым сыном, Атон, Атон, за что, за что, за что, и правда, за что, нет, чтобы сам Небтауи вот так мертвый лежал, или жаб на него, и побольше…

И ближе к полудню крик над землей:

— Свобо-о-о-да-а-а!

Уходим из города, скрипят повозки, волы покачивают рогами, где-то надрывный детский плач, люди идут за повозками, женщины украшены золотом, за золотом не видно самих женщин… Не нашего народа с нами тоже увязалось, такого же, в землю Та-уи пришлого… Хорошо ль это, али плохо — не знаю, но не гнать же их… Нескончаема река людская… Крепко солнце палит, клубится на горизонте столп облачный, знаю – это Он…

Выходим из города, всю дорогу заполонили Филистимскую, торговцы рвать и метать будут, не проехать, не пройти…

— Стой! Куда людей повел?

— Как Ты велел, прочь от земли тауийской…

— Нет, нет… в пустыню веди, подальше от дороги Филистимской, чтобы тауийцы не сцапали…

К вечеру дым поутихает, сменяется огнем, в отблесках пламени лица людей кажутся призрачными. В тишине ночи стараюсь нащупать его — я уже это умею, чувствую, когда он рядом…

— Погоня.

— А?

— Погоня. Ох, злится Небтауи, рвет и мечет…

Погоня… так и думал, не оставит нас хозяин, разорили его дочиста, поколениям цари тауийские золото собирали, и на тебе. Погоня… Даже оружия никакого толком нет, и мужчин хрен да маленько, многих государь перебил, его был указ…

— Скорее, скорее, погоня!

Собираются люди, где-то кричит женщина, зовет свою дочь, Сара, Сара, да как таки можно убегать… Люди устали, а не объяснишь преследователям, что люди устали, гонятся за нами, окаянные…

Шум моря вдалеке…

— Прямо к морю идем, — говорю Ему, чувствую, Он слышит.

— Знаю.

— Свернуть?

— Нет, нет… иди. А теперь раздвинь воды… вот так…

Расставляю руки, как будто собираюсь взлететь. А что, все может быть, от Него всего ждать можно.

Ничего не происходит.

— Иди… иди вперед…

Иду вперёд, ниже, ниже по склону, ну хорошо, к морю идём, а что дальше, ступаю по острым влажным камням, чуть не падаю, мокрый песок чавкая хватает за ноги. Ползают под ногами разлапистые каракатицы, молодые девушки визжат, стряхивают с подолов крабов, еще какую-то нечисть, ребятишки таскают рыб, откуда они их взяли, волнами на берег, что ли, выбросило. Обходим мокрый остов разбитой галеры, парни выволакивают из пробоины в трюме бочонок с золотом, одергиваю людей, чш, чш, некогда, вы еще тут ночевать останьтесь, погоню дождитесь. Тощий мальчонка рвётся в трюм, ну ма-а, ну я только посмотре-еть, нельзя таки, Ося, тебя крысы съедят…

Море…

Где оно, море…

Пора ему уже быть.

Что-то шумит справа от меня, влажное, высокое, протягиваю руку, это еще что…так и есть, море, вон оно — справа и слева от нас, идем между двумя водяными стенами. Кто-то из парней, идущих за мной, тоже видит вертикальную стену воды, бледнеет и как куль мякины падает в обморок. Живы, ох живы еще сказания, как жрецы Великого гладь озёр пополам делили и одну половину на другую сверху клали. Неужели Он смог для нас их колдовство применить? Ох, могуч Он, ох могуч!

Поднимаемся на берег, скользим по мокрым камням, люди волокут корзины, доверху набитые рыбой, морскими гадами, мальчишка сует девочке за пазуху каракатицу, у-у-у, ур-родище, да чтоб тебя обратно забрали, одергиваю детей, чш, чш, хороши уже цапаться, как такие хорошие дети могут творить такие глупости…

А вот вам и тауийцы, легки на помине, вся дорожка между водных стен ощерилась факелами. Догадываюсь, что дальше, скрещиваю руки, море с низким гулом схлопывается, только пена на воде…

Прощай, Небтауи, надеюсь навсегда…

***

Воспоминания…

Мелькает на горизонте облако, выбегаю из шатра, неужели… нет, померещилось, столб дыма от костра, зажженного молодым пастухом, куда ж ты сырых веток в костер навалил? Дыму много, жару мало… Молодой еще, неопытный, созывает овец, Зве-ё-ё-ёздочка, Зве-ё-ё-ёздочка, куда попёрла, да как таки можно, в пустыню…

Возвращаюсь и падаю устало на стопку шкур. Может, Он еще услышит меня. Я же все правильно выстроил, сколько раз переделывал…

— Не так.

Смотрю на жертвенник, ну что не так, что не так, из дерева правильного, ширина пяти локтей, длина пяти локтей, высота пяти… а-а-а, а высоту надо было трёх локтей, виноват, виноват, все по новой.

— Роги на четырёх углах забыл.

— Роги… из золота?

— Из меди, — в Его голосе слышится раздражение, как таки можно не понимать, ну что делать, простой я человек, где мне понять великий и непознаваемый замысел Его…

Кузнецы куют решетку из меди, прилаживают к ней медные кольца. Много на работу принесли, Он сказал уже не носить больше, и этого хватит, и еще останется.

***

— Ну что, доигрался?

— Ты чего? — Адонай смотрит на друга, у того глаза злые, — чего я тебе сделал-то? Вообще твоя затея была — кататься, а-а-а, никто не узна-а-ет, а-а-а, да прокатимся и на место поста-а-авим…

— Да я про этих говорю… завёл в пустыню и чем кормить будешь? — Ха-Шем раздраженно сделал движение, будто бы суёт себе что-то в рот и пощелкал зубами.

-  Ну кто мог подумать, что они припасов с собой не возьмут? А вообще… там солнца до фига и больше, от солнца зарядились, и хорош…

— Ты чего? Совсем того? Или шутишь? Я устал, и твой юмор не понимаю.

— А что такое?

— А ничего, что у них фотосинтезом и не пахнет, и даже не воняет? — Ха-Шем, казалось, раздражался еще больше.

— Так не бывает, что ты…

— Что не бывает? Не дома, чай…

— То-то я смотрю, они ни в одном месте не зелененькие… Ладно, шучу-шучу.

— Не зелё-ё-ёненькие… ты подумай лучше, что дальше-то делать, чем кормить будешь?

— А может, ну их, еще кого-нибудь найдем…

— Что еще кого-нибудь, а с этими что? Слушай, знать тебя не хочу больше, приманил, приручил, и бросить, да? Как целатавра тогда приманил, бросил, да?

Адонай подскакивает, только бы не сцепиться, не сорваться, а то черта с два до дома когда доберутся.

— А что предлагаешь? Не растет на этой планете в пустынях ни хрена!

— Чш, дай глянем… вон, смотри, к северу дрянь какая-то проросла…

— Это что…, лишайник какой, что ли…

— Похоже на то… а если его народу нашему подкинуть, может, сгодится? Ну сдобрим слегка вкусовым и белковым концентратом...

— Они тебе что, козы, что ли, лишайник щипать?

— Ну не козы… а мало ли…

— Еще бы птичек каких перелетных им пригнать….

— Ну это ты займись, с магнитным полем там пошукай, твоя все-таки компетенция, примани перепелов каких…

***

Воспоминания…

Выхожу из шатра, вся пустыня усеяна чем-то белым, золотистым, сверкающим. Спросонья почему-то кажется — перепела, вон их сколько летало вчера над ночлегом, надолго запаслись мясом. Нет, то не перепела, то…

Он обещал хлеб.

Неужели…

Пробую на вкус, так и есть, сладко, как хлеб с медом, чуть-чуть отдает оливками, хлеб ангелов Его…

***

— А роги жертвенника покрой кровью…

Еще живой кусок мяса укрывает медь кровью. Вырывается в подпространство энергия крови, могучая, сильная, неукротимая. Адонай и сам пугается этой энергии, кто бы знал, что в гемоглобине может быть такая сила… Так и непонятно до конца, откуда такая энергия, то ли от самого факта смерти, то ли от крови, то ли от всего вместе взятого, когда жгут на жертвенниках мертвое мясо, перерезают глотку еще живому мясу, выпускают кровь… Дикость конечно, но как эффективно!

Адонай прислушивается к собственным ощущениям, приборы молчат, подпространство тоже молчит, видно, не там взяли. Севернее надо, или к западу…

Адонай жмет на кнопки, из планетарного бота вырывается столб дыма, знак народу идти дальше…

— Не, не поймет, — Адонай смотрит на человечков внизу, таких смешных и жалких, — надо бы с ними лично поговорить…

— И что, всю ораву эту к себе подпустишь? — Раздается в ушном чипе взволнованный голос Ха-Шема.

— Зачем всю ораву… вон, главного ихнего с приближенными евоными…

***

Воспоминания…

Он зовет людей на гору, кажется, хочет говорить лично. Готовится что-то особенное, и боязно идти на гору, и надо идти, и как всегда не оставляют мысли, кто ОН, и кто они все, здесь, внизу…

Что-то происходит там, на горе, что-то не пускает людей. Вернее, пускает только одного, единственного избранника, остальные ждут, не доходя до вершины…

— И дам я тебе двенадцать камней…

Он видит ЕГО, на чем-то эфирном, сияющем, подобно сапфиру, как он стоит, как он держится…

***

— …силовое поле подправить-то не судьба было?

— Да поправил я, мышь на гору не проскочит.

— Да я не про гору говорю, а про это — я, блин, на честном слове стою, упаду, ты виноват будешь, понял?

— Сейчас, сейчас, сделаю. Плоскость поля почему-то от плоскости ландшафта отклонилась. Хотя вроде всё правильно отрегулировал...

— Ты тихонько, аборигена-то не пугай…. Э-то что?

Валит густой дым, обволакивает все вокруг…

— Ну а что ты хочешь? Техника на ладан дышит — регламентное обслуживание вон на сколько просрочили. Да и батя вообще катер в ремонт хотел… И за то спасибо скажи, что хоть как-то работает…

— Да уж спасибо… дым коромыслом… Этот-то как перепугался…

— Ничё, им полезно пугаться, вообще распустились… на тридцать три раза просил оникс принести, каких только камней не понатаскали, ни разу не оникс…

— А с барашками что?

— Ну тебя, и не напоминай… за скотиной за своей уследить не могут, ясно сказал — без порока, сколько ни приводили, все уже порченные…

— И что? Тебе-то что, ты что, с ними…

— Да тьфу на тебя, балда стоеросовая, у них же пэ-аш не в ту сторону, как портал-то откроешь?

— Слушай, а я и не подумал… ну голова у тебя…

— Да уж, не жалуемся…

— Только ты это, каждый день-то их не гоняй, портал раз в семь местных дней открывается, получается в субботу…

— Ты откуда знаешь?

— В школе надо было слушать, а не в воздушный бой играть…

— Да ну тебя, сам будто больно грамотный… табель свой покажи, плакать хочется…

— А теперь этот рассчитай… как его… эксцентриситет…

Адонай смотрит на Ха-Шема, тот не реагирует.

— Не слышишь?

— Слышу, слышу… ты тут не командуй, кончилась твоя власть.

— Ты чего?

— А ничего… вниз посмотри… Мне теперь подчиняются…

— Да что тебе, вон, посмотри, как он передо мной на коленях пластается!

— Аг-га… один человечек, а эти-то, глянь…

Адонай смотрит, не верит своим глазам, Ха-Шем вообще рехнулся, или как? Вон он, Ха-Шем, отлитый из золота, двуногие склонились перед ним в поклонах, славься, славься, Великий наш…

Офигеть, не встать… Адонай бросается с горы, сейчас он им покажет, в пыль сотрет, чтобы неповадно было, кто-то путается под ногами, отойди, человече, пришибу…

— Не губи! Не губи наш народ!

Это этот… прижимает к себе скрижали, падает на колени…

— Не губи… Как не губить, сам видишь, что устроили…

— Не губи! Дай… дай, разберусь с ними…

Голос Ха-Шема в ушном чипе просто надрывается от смеха:

— Да ладно-ладно, пошутил я, а то скукотища же жуткая...

***

Воспоминания…

Он бросает скрижали на землю, разбивает вдребезги. Вот черт, психанул, святую святых погубил… Хватает Аарона за грудки…

— Ты сдурел, или как?

— Я-то что сразу…

— Твоя затея была… с тельцом…

— Так ты же народ наш знаешь, ты ушел, Его нет, они тут вообще бы нас на клочки порвали… дай им Его, и все тут…

— Быстро этого сожги, — показываю на золотое изваяние.

— Как? — Аарон сдерживает улыбку.

— Ну, не сожги… не знаю я, что…

На горе громы и молнии — ох, прогневался Он, ох прогневался...

***

— Ты дурище, вообще соображаешь, нет? — Адонай набрасывается на Ха-Шема, лупит наотмашь магнитными волнами.

— А чего, тебе, значит, можно царствовать, а мне нет? Скучно же было! А так развлеклись.

— Да не царствую я, идиотище, я бьюсь, чтобы они антенну сделали… Нашел царя, блин…

— Уже и поиграть нельзя…

— Ты, может, здесь насовсем останешься, в бирюльки играться и дальше будешь? Пожалуйста, только без меня, я домой хочу, в отличие от некоторых… не будем называть имен… Катер разрядиться, мало не покажется, блин…

***

Воспоминания…

— Может, совет какой дашь, о, Великий?

— Да какой там совет, вы сами все знаете…

Как всегда вижу только контур лика Его, между златыми крылами. Его нельзя полностью видеть, только так. Ну и чувствовать.

— Ну вот… если кто кого убьет, что с ним делать?

— Казнить, что же еще…

— А если не нарочно убьет?

— Ну… для таких найдем укрытие. Город специальный построй, например.

— А вот если пожар кто устроит, как с таким быть?

— А пусть заплатит за ущерб, да и все.

— Мягко как-то… хоть бы камнями забить…

— Нечего, перетопчитесь. Всех камнями забивать, народу не останется…

— А если вол чей кого забодает? Вон, давеча приходили ко мне два соседа, у одного вол сына другого забодал…

— Вола камнями забить. Мяса не есть, псам кинуть.

— А сосед?

— Не виноват.

— Так знал он, окаянный, что вол у него бодучий, со двора выпустил…

— Тогда соседа казнить.

— А вот если парень девицу необрученную соблазнит, что с ним делать?

— Ничего не делать, пусть женится, охальник.

— Приходили тут ко мне разбираться… только у парня уж больно ветер в голове, сам отец девицы такого в мужья ей не хочет…

— Ну пусть парень серебром откупится… девице на свадьбу. И ей в грехи это не считать!

Зажигаю лампаду. Над скинией поднимается облако, выше, выше, так всегда бывало, когда надо отправляться в путь. Но что-то подсказывает мне, на этот раз Он не вернется…

***

— Вот оно! Есть точка входа!

Адонаю казалось, что своего товарища таким взволнованным он никогда ранее не видел. Тот был спокойнее даже после охоты на броненосцев планеты Шакро, биокерамическую чешуйчатую шкуру которых было не пробить ни одним портативным плазматроном. Поэтому охотились на них изнутри: охотник в легком скафандре обмазывался специальным составом, позволял броненосцу себя проглотить, находясь внутри него, активировал таймер нуль-трансформатора (нехитрого устройства, выворачивающего пространство вокруг себя наизнанку) и выходил из броненосца..., естественным образом, так сказать.

Адонай потряс головой, отгоняя от себя видения того, что оставалось после той охоты, по какому-то недоразумению считающейся в его среде популярной.

— Сработала наша РЛС, сработала! — Ха-Шем продолжал ликовать, наслаждаясь эффективной работой устройства, самое место которому в каком-нибудь музее технического антиквариата.

— Угомонись. Маяк повесил?

— Конечно, висит родимый. Ну что, домой?

Адонай задумался буквально на секунду и кивнул головой.

— Попрощаться со своими питомцами не хочешь?

Было непонятно, серьезно говорит Ха-Шем или опять шутит. Адонай задумался еще на секунду.

— Нет, — наконец подумав сказал он, — что я им скажу? Всем спасибо, все свободны? Уходим тихо, ничего после себя не оставляем и делаем вид, что нас здесь никогда и не было.

Ха-Шем кивнул и решительно вдавил в панель центральную кнопку перехода в подпространство.

***

Воспоминания...

— А земля?

— Какая земля?

— Обетованная наша…

— Там, за рекой. Ты не увидишь ее, не ступишь на землю… прощай…

Воспоминания…больно сжимается сердце, похоже, и правда не переживу я эту ночь, и правда, ушел он, с ним ушли все силы. Снова и снова взываю к Нему, снова и снова Он меня не слышит. И я не слышу его, зову, за что Ты нас оставил…

Бог ушёл.