Обнаружение

Всякий раз, привычно закрывая глаза и отходя ко сну, мы соприкасаемся с крупицами смерти.

Видения естественной дрёмы были слишком расплывчаты, чтобы их каким-либо образом очертить или охарактеризовать. Пробудившись, я боролся с головной болью, а позже осознал, что испытываю сильнейшее, неистовое желание утолить жажду. Сделать это мне помог кусок свежего апельсина. Противоборствуя внезапной бодрости, я размышлял о многих любопытных, иногда инфантильных, вещах.

В конце двадцатого столетия весь мир охватила и поглотила научная золотая лихорадка невероятных масштабов: безудержная погоня за барышами в коммерческом применении достижений генной инженерии. Названная отрасль науки развивалась столь стремительно – причём при минимальной огласке, что её истинное содержание вообще затруднительно оценить.

В том, что во всех своих областях, на всех путях и наперекор всем различиям универсальная рефлексия получает заметный импульс обеспокоенности языком, — каковая может быть лишь беспокойством языка и в самом языке — есть какое-то странное согласие, которое по своей природе не может полностью развернуться в виде зрелища для историка, попытайся тот распознать в нем знак эпохи, веяние моды или кризисный симптом. При всей скудости  знаний в этом отношении, ясно, что вопрос о знаке сам по себе есть то ли нечто большее, то ли нечто меньшее, во всяком случае, нечто иное, нежели знак времени. Мечтать свести его к этому — значит мечтать о насилии. 

Помещение одиозных фраз в новейший контекст. Ошибочное рукопожатие и невразумительное ядро. Тушь для пышных ресниц. Остовы ностальгических кроватей. Живительные разряды электричества и бананы, вылепленные из промокшей насквозь муки. Запасные доктрины и приёмы убеждения. Речь адвоката, похожая на блеяние простодушной овцы. Дрожжи растущих железных дорог и мода на путешествия. Хандра и сплин, не поддающиеся просветительской классификации. Секунда, растягивающаяся дольше аморфной недели. Катализаторы общественных игрищ. Раскрашивание морально устаревших ран и стремящийся под гладкость плинтуса паук. Бытовая символика, грызущая  нейтральные почки и пожелтевшую печень. Раздувание мерцающего в темноте пня и воск автоматизированных эмоций.

Мрамор и муштра. Семантика шпионажа и гипноза. Сеансы героиновой ремиссии. Наждачная бумага и клонирование доисторических амфибий. Инцест и сумрак. Шнуровка на запястьях. Браслеты и топонимы. Тучные кувшины и усталость от маскарада. Канкан и кошачья кастрация. Режим ускорения и критерии конфликтов. Яблоки и зыбкие утюги. Лицевая хирургия и кредитные сперматозоиды. Вечные ухмылки. Поиск ковчегов и пяточных гранул. Шалаши в лесах и густота грибниц. Пророчества и конвейеры. Фанатизм и точечные аплодисменты анархии. Пусковые панели и сентиментальные объяснения. Жертвенность и кожаные станки.

Тигр грустил, заточённый в камеру зоопарка. Вольнолюбивой твари было слишком тесно в неуютном вместилище. Но однажды отчаянный хищник всё же убежал, заранее подготовив либеральный подкоп.

Я сопоставил младенческие кроссовки и белые шнурки. Однотонные шнурки на моей обуви отчего-то слабо завязываются. Кроме того, меня интересуют развесистая клюква и нелепый антураж.  

Гуманизм и сторожевой туалет. Сложные раскраски и утомительные собеседования.  Пианино в кустах. Демаркация здорового носа. Отмирание негласных договорённостей. Дрожь в желеобразной пастиле. Платина и корпускулы. Разведённые мосты и просительницы у царского трона. Нарушенный принцип героики. Консультант, зевающий от желания искупаться. Перинатальные центры и вотчины именитых баронов. Жизнь вне пульсирующей каймы. Окладистая щетина и щепетильная брутальность. Тренировки на охладевающих пятачках. Грёзы под стеклом и красное сукно на мэрском столе. Котлованы безмерной пылкости. Дезертирство и мундирские гильзы. Трели соловьёв и вороньих эльфов. Потребительский фетишизм и самосохранение в резервациях.

В старом, видавшем виды шифоньере я обнаружил лазейку, портал в другой Универсум. Я неспешно прохаживался по сказочной тропе, созерцая пестроту исполинского попугая. Сливаясь с нутром наступавшей здесь ночи, я нырнул в жерло вулкана, заставив огнедышащую гору активно фонтанировать.