Киев окутала крыльями ночь. Сквозь пролетающие облака холодным светом мерцал шар луны. Ветер гнал по улочкам пыль и сухие листья. Ярополк зябко поежился, звякнув кольчугой и перехватив сулицу, потер веки. Нелегка караульная служба, особливо в ночи. Град во мрак погружается, лишь редкие искорки факелов обходящих улицы дозорных вспыхивают на краткий миг, чтоб тут же погаснуть. Темные пятна домов, чуть поблескивающие в свете луны деревянные кровли – вот и все что видать стражнику со стены княжьего терема. Редко в каком оконце теплится огонек – вновь взлетела цена на воск, свечи экономят. Лишь в княжеской обители светлы окна – но не от щедрот владыки, нет. И не оттого натоплено жарко, что жовтень холодным выдался. Потому слуги бледны как мел, что скосила князя хворь. И по всему видать – не жилец…
— Пшел вон!!! – в стену влетел тяжелый серебряный кубок, со звоном отскочил и покатился по полу, оставляя за собой темную дорожку вина. Стоящий в дверях черноризец с достоинством поклонился и вышел. Зело сердит княже, гонит прочь священников, а сам все братьев зовет. А толку? Некому на зов прийти, сам же всех порешил… Протоирей Василий раздраженно дернул себя за длинный ус – недавно еще ходил по терему как хозяин, а теперь того и гляди на плаху пошлют. Плох стал княже, ой плох… А ведь почти в руках Церкви был: всему внимал, Василию даже казалось иногда, что он, а не Владимир правит Киевом. И вот пошло все прахом! Ну ничего, ничего… Все в руках Божьих. Ну и еще немного в его, Василия. Злата он успел скопить немало… С такими думами черноризец отправился в келью.
Нынешний Владимир стал тенью себя прежнего. Недавно еще статный муж, широкий в плечах, жилистый как ремень, теперь превратился в дряхлого старца. Обтянутый бледной кожей череп с запавшими тусклыми глазами, высохшие руки… Вторую неделю не встает он с ложа. И почти все время бредит…
В комнате жарко натоплено, окно с дорогим заморским стеклом в раме, вместо обычной слюды, приоткрыто. Круглый глаз луны заглядывает в комнату, оставляя на полу дорожку серебристого света. Обессиленный вспышкой гнева, князь откинулся на устеленном рысьими шкурами ложе, левая рука свисает почти до пола. Вдруг, за окном раздался шорох крыльев и в комнату влетел здоровенный ворон. Уселся на высокую резную спинку кресла, скосил на князя черную бусину глаза. Владимир моргнул, отгоняя видение и тут ворон пропал. Вместо него в кресле сидел высокий человек. Огненно-рыжая окладистая борода покоилась на могучей груди, покрывая нарядную белую с вышивкой рубаху. Шириной плеч ночной гость мог поспорить с самим Добрыней, старым богатырем, наставником князя. Широкие, будто вырезанные из мореного дуба ладони покоились на подлокотниках кресла. Гриву волос стягивал на высоком челе простой кожаный шнур, глаза льдисто поблескивали из-под кустистых бровей. Орлиный нос, чуть вытянутое суровое лицо, правую щеку от виска до уголка губ пересекал белый рубец.
— К… Кто ты? – с трудом молвил Владимир, горло моментально пересохло.
Незнакомец улыбнулся. Из-под верхней губы на миг показались волчьи клыки.
— Почто хрипишь? Аль не признал, княже?
Голос рыжебородого тяжел, слова с губ срывались каменными глыбами. Князь с трудом приподнялся на локте, почему-то ему казалось что именно сейчас его разум вновь обрел былую ясность. И все происходящее вовсе не очередной бред.
— Мстиша? – голос владыки Киева сух, как опавший лист и почти так же невесом – Тебя же…
Названный Мстишей вновь улыбнулся, теперь совсем уж недобро. На миг князю почудился волчий оскал.
— Не ждал гостя, убивец? Да не дрожи так, не стану тебя давить. Хоть прибить тя сейчас легко, что котенка.
Владимир с удивлением осознал, что он, воин, дрожит как собачий хвост.
— Зачем тогда явился, волхв?
— Да на рожу твою поглядеть, пока жив. Недолго уж осталось-то. Аккурат до зорьки. А еще судить тебя будем.
— Меня, князя, судить?! По какому праву? – Владимир чуть не задохнулся от возмущения, но закашлялся, прикрыв рот ладонью. Когда отнял, на коже блестели почти черные в лунном свете пятна. Но князь знал, каковы они на самом деле.
— Вот и кровушка уж горлом идет – кивнул волхв – Говорю же: недолго тебя осталось. А что князь ты, так и повыше тебя есть.
— Кто????
— А хоть бы и мы! – громовым раскатом раздалось в комнате.
Владимир озирался вокруг диким взором. Подле ложа сидели люди. Языки пляшущего в очаге огня, бросали отсветы на суровые лица. Но… Люди ли? Нееет. Как можно спутать с человеком звероподобного Велеса, чью мохнатую голову венчают тяжелые рога? Или огнеглазого Перуна? Стривер, Троян, Лада, Световит, расселись на скамьях возле князя. И возвышалась среди них могучая фигура Рода.
— Узнал ли нас, отступник?
Владимир молча кивнул.
— То добре. Как Мстиша сказал, жить тебе мы отмеряли лишь до зори, так слушай же. За то, что от веры отцов отрекся, бездомен и безроден ты отныне, словно пес. Так сказал я, Род! То-то посмеется твой Христос иудейский. Ты хоть гутарить по-ихнему можешь княже?
— Господь мой да не оставит меня…
— Ну-ну – пробасил Перун насмешливо – И где он? Почему не пришел, раба своего защитить?
— Да кто ж рабов защищает? – отозвался стройный как юноша Стривер – Скот, он скот и есть. Свое дело сделал, и будя с него.
— Отож! – наставительно поднял палец громовержец – А был внуком нашим. На что волю променял, пес? На рай иудейский? Так нет тебе дороги туда, ибо гой еси.
— Но я же во славу ЕГО храмы строил!
— И рощи братовы на них рубил – подала голос Лада – Мокошь по сию пору плачет.
— Я веру ЕГО аки свет людям принес!
— И погасил огни в капищах – буркнул Велес – А люд простой, как крестил? Кровушки сколько пролил? А ведь защищать их должон был. Ибо на то и князь, чтоб Правду хранить и землю с людьми беречь. Эх ты, пес…
— Мое дело люди помнить в веках будут… — в голосе князя не было прежней уверенности. В самом деле, где его новый Бог? Прежние вон, приперлись. А Христа нет. Почему?!
— А нас значит, забвению предать решил? Идолов по реке кто сплавлял? – это уже Световит – Перунова идола как раба, плетями высек.
Громовежец яростно сверкнул очами и погрозил князю зажатой в кулаке молнией.
— Ты еще за волхвов моих ответишь. Ночью вырезал, на корню!
— Сами виноваты! Супротив воли князя рекли! Народ будоражили, непокорность являя!
— Кто ты таков – нахмурился Велес – чтоб волхвы пред тобой спины гнули? Они не князьям, нам служат. А ты их за то под нож, как баранов. Так где Правда?
— Жаль не всех.
Владимир злобно глянул на Мстишу, но тот и бровью не повел.
— Не всех – подтвердил Род – Да и народ нас не забыл. Дерево с корнями, и то корчевать тяжко, а у людей корни покрепче будут. Так-то.
— Нешто все прахом пойдет? Все, что сделал?
— Даже не надейся. За все ответишь. Однако, зорька близится, пора решать. Виновен ли князь в том, что веру отцов попрал?
— Виновен!
— Виновен ли князь, что ярмо раба иудейского на народ свой вздел?
— Виновен!
— Но…
— Молчи пес! Сейчас я говорю!
— Виновен ли князь, что кровью народа своего умылся, аки росой?
— Виновен!
— Виновен ли князь, что на богов руку поднял?
— Виновен!
Род простер над Владимиром длань, и будто обручем стальным сковало грудь – ни вздохнуть. Внутри же, все сильнее разгорался жар, сжигавший его последнее время. Ртом хлынула кровь.
— Так внемли же, Владимир, князь Киевский! Нет тебе пути ни в рай, куда ты рвался, ни в ад! И душу твою кошмары мучать будут, и не будет той муке предела. А чтоб дух твой не развеялся, пусть все помнят тебя. Да будет так!!!
Скорчившийся на ложе Владимир видел как боги разом встали и растворились в воздухе. Поднялся со своего места и Мстиша. Склонился над умирающим.
— И от меня тебе подарочек будет. Чтоб горше тление твое было, зреть будешь по смерти, как Перуна люди чтят!
Мутнеющим взором князь видел, как волхв обернувшись снова вороном, вылетел в окно.
Лишь только заалела зоря на востоке, как до Ярополка донесся истошный крик из княжеского окна:
— Князь умер!!! Князь умер!!!!!
Караульный сдвинул на затылок шлем и смачно сплюнул вниз.
