Капкан для гиены (Закрыто для критики)

Часть первая.

— Привет, Армен-бармен.

— Здравствуй, Ги.

 Я облокотился на стойку и, не спеша, оглядел помещение. Народу в баре было немного. Только столик в углу, слева от входа, был занят четырьмя молодыми парнями, да так еще, там и тут, сидело человек шесть.

— Что будешь пить? — спросил Армен, болтая в термосе свой вечный коктейль.

— «Наш», — коротко заказал я.

— И охота тебе, — пробурчал Армен, отставляя термос в сторону. Из-под стойки он достал свою знаменитую реторту и начал по очереди осторожно заливать в нее ингредиенты напитка, который на сухом казенном языке назывался: "витаминно-гормональный нектар", а любой, мало-мальски прослуживший в СОПРе именовал, не иначе, как "НАШ".

— Надолго к нам? — спросил Армен, внимательно следя за поведением жидкости в реторте.

— Уже, — ответил я, что означало, что комиссию я уже прошел. Точнее — не прошел. Если бы меня признали годным, черта с два я бы сейчас по барам расхаживал.

— И сколько тебе не хватило? — поинтересовался Армен.

— Двадцать пять, — буркнул я.

Армен присвистнул.

— И стоило пытаться?

— Стоило, — ответил я, стиснув зубы.

Армен пожал плечами, мол, дело твое. Он перелил содержимое реторты в обогатитель и нажал несколько клавиш, задавая режим. Обогатитель коротко прогудел свои положенные полминуты, Армен подставил высокий конусообразный бокал, и в него потекла густая жидкость насыщенного изумрудного цвета с мерцающими в ней золотистыми искорками.

— Прошу, — он придвинул бокал. Я не спеша отпил пару глотков и поморщился. При всей своей полезности, "Наш" был на вкус что-то наподобие горчицы с уксусом.

В это время от столика, где сидела четверка парней, к нам подошел один из них, высокий, "накачанный" без меры, блондин в жилетке на голое тело и спросил, обращаясь к бармену:

— "Верона" или "Триумфатор" есть?

Тот отрицательно покачал головой:

— Мне не нужны неприятности с законом.

В ответ на мой вопросительный взгляд, он пояснил:

— Префектура объявила 3-хнедельный мораторий на продажу сигарет с наркотическим содержанием.

Блондин простучал пальцами по стойке бара некий мотивчик, смерил меня оценивающим взглядом и, презрительно усмехнувшись, вернулся к своему столику. Усевшись на стул, он, видимо, нажал клавишу вызова, потому что к нему тут же подошла официантка, хорошенькая девчушка по имени Мария, и стала принимать заказ.

— Армен, что -"Вероны" у тебя совсем нет? — понизив голос, спросил я.

— Не волнуйся, — подмигнул бармен. — Для тебя найдется.

Я еще отпил из своего бокала и снова поморщился.

— Пил бы залпом, чего мучаешься, — посоветовал Армен и, тут же меняя тему, спросил. — Новости сегодня слушал?

Я отрицательно покачал головой.

— Марсель Тубо согласилась-таки дать показания в Верховном суде, — сообщил Армен, снова берясь за свой термос.

— Ну и что?

— Да так, — он пожал плечами. — Просто я подумал, что тебе это будет интересно. Ты ведь с ней знаком...

— Так как на счет сигарет? — перебил я его.

— Семь крон, — обидевшись, сказал бармен и, незаметно для остальных посетителей, сунул мне в руку пачку "Вероны". В это время с улицы в бар зашли две молоденькие туристки, которые, не переставая щебетать, подошли к Армену и стали, путано заказывать какой-то уж слишком мудреный коктейль.

Я положил на стойку "двадцатку" и, пройдя  в зал с недопитым бокалом, сел за столик, автоматически выбрав тот, из-за которого просматривалось все помещение. Глянув на свои руки, я увидел, что мои пальцы начинают дрожать противной мелкой дрожью. Начинался очередной приступ — последствие недавнего ранения. Что бы там не говорили медики, а "Верона" с ее легким наркотическим опьянением, помогала мне справиться с ними гораздо эффективнее, чем все их хваленые лекарства.

Подавляя в себе желание, сделать это побыстрее, я, не спеша, распечатал пачку и стал вынимать сигарету. Угловым зрением я заметил, что от четверки, в которую входил давешний блондин-культурист, ко мне направляется невысокий, коротко стриженый парень, лет 25-ти, одетый в летный комбинезон с широкими карманами и серьгой в левом ухе. "Не дам," — с неудовольствием решил я, подумав, что он собирается "стрельнуть" у меня сигарету.

— Свободно?

Не дожидаясь ответа, парень бесцеремонно уселся напротив меня и смерил оценивающим взглядом, таким же, как ранее на меня посмотрел тот блондинчик.

— Что, Гиена, надеешься добрать недостающие проценты? — спросил он, кивнув на мой бокал.

Я, разминая сигарету, сделал пару глотков "Нашего", в ожидании продолжения. Парень поймал за юбочку проходившую мимо Марию и, когда она обернулась, заказал, показывая на меня:

— То же самое.

— Ну что, Гиена, -  обратился он ко мне, когда Мария отправилась выполнять заказ. — Каково это — чувствовать себя дохлым львом?

— Ваше звание, — потребовал я.

По уставу СОПРа знать, и уж, тем более обращаться ко мне, используя мою полную оперативную кличку, мог только представитель высшего командования, командир моего подразделения или кто-либо из ветеранов, знавших меня лично. Пацан, сидевший напротив меня, был "зеленым" до тошноты и, ясное дело, ни под одну из этих категорий не подходил.

— Вообще-то, я мог бы и не отвечать. Мы не на плацу, — заметил парень. — Но, из уважения к твоим сединам… Капрал Ребус, с дозволения бывшего лейтенанта Гиены, а нынче — простого гражданского Гилберта Рекса.

— Вот что, капрал, — медленно, с расстановкой, сказал я. — Или ясно изложите мне суть вашей проблемы, или катитесь к черту.

— Проблема не у меня, Гиена, — со злобой в голосе прошипел Ребус, — проблема у тебя.

— Ну, — подбодрил его я, допивая содержимое своего бокала. Ребус наклонился вперед и, глядя мне прямо в глаза, тихо спросил.

— Как на счет охоты на кубарусов?

Не знаю, на какую реакцию с моей стороны он рассчитывал, но, видимо, я все же изменился в лице, так как Ребус с торжественным видом откинулся на спинку стула, упиваясь произведенным эффектом. Моя левая рука автоматически продолжала крутить сигарету, размятую уже в достаточной степени, а правая, державшая бокал, напряглась, что не ускользнуло от внимания Ребуса.

— Оставь свою стекляшку в покое! Ну! — и я увидел направленный на меня ствол "Осы", выглянувший из-под стола.

— Фокус с бокалом я знаю, — продолжил Ребус, когда я отставил пустой бокал в сторону. — Положи левую руку на правую. Быстро!

— Чего ты хочешь? — спросил я, выполняя его приказ.

— Списать тебя с довольствия, — нервно усмехнулся Ребус.

— Ну так стреляй, — сказал я безразличным тоном и щелчком пальцев послал сигарету ему в глаз. Одновременно с этим, я сильно оттолкнулся ногами от пола и, ударом колен снизу, отправил стол на Ребуса. По-моему, он в этот момент выстрелил. Промазал, конечно же. А я за это время упал вместе со стулом на спину, перекатился и, через мгновение, уже стоял на ногах.

Ребус, наполовину накрытый столом, копошился в двух шагах от меня, в баре еще никто ничего не понял, и я решил добить этого молокососа. Благо, в руке у него по-прежнему была "Оса", и определение "необходимая самооборона" мне было гарантировано. И только я вознамерился прыгнуть на Ребуса и сломать ему позвоночник, как вдруг нечто так приложило меня по затылку, что свет на время для меня померк.

Сознание вернулось сразу, рывком, в компании с адской головной болью. Руки мои оказались у меня за спиной, скованные, судя по всему, наручниками. Сама спина опиралась на спинку стула. Я открыл глаза и увидел серебристо-зеркальное покрытие потолка. Прямо надо мной висел неяркий светильник.

— С Добрым утром,- услышал я, преодолев тошноту, опустил голову и увидел, что говорит это мне молодой человек в летном комбинезоне со свежим синяком под глазом по имени… "Ребус"- вспомнил я. Левая половина лица, особенно в районе челюсти, горела огнем. Похоже, что меня только что приводили в чувство. Оглядевшись, на сколько мне позволило мое нынешнее положение, я обнаружил, что нахожусь все еще в баре "Полустанок". Правда, за время, пока я находился без сознания, в нем произошли кое-какие изменения.

Например, посетителей в нем уже не было. Но зато вместо них в помещении находилось некоторое количество вооруженных людей. Все они были молоды, вызывающе одеты и не по-хорошему возбуждены. Один из них, знакомый мне блондин, стоял за стойкой бара и возился с переключателями, из-за чего поляризация стекол витрины изменилась так, что снаружи уже не было видно, что происходит внутри. А на входной двери вместо "Зайди — перекуси", воссияло "Извини — у нас закрыто". Щелкнули замки, блокируя выходы, блондин сделал Ребусу знак, мол, все в порядке. Рядом с ним, с высоко поднятыми руками, стоял Армен и бормотал что-то о больной жене и двух дочках-малютках, что неприятности ему не нужны, и что господа-грабители могут забирать из кассы все деньги. Он играл испуганного обывателя так убедительно, что я, не знай его раньше, уж точно бы поверил, что бармен наложил себе полные штаны.

На кухне, проход в которую находился справа от стойки, что-то с грохотом упало, раздались женские визги, и чей-то бас проревел:

— А ну — на место, тварь! И не дергайся!

— " Туча", хватит,- громко приказал Ребус, оборачиваясь на звуки. Из прохода появился черноволосый парень со шрамом над левой бровью, вооруженный короткоствольной "Пумой".

— Да ладно тебе, — растягивая слова, сказал он. — Нельзя уже и с девочками побаловаться. От них не убудет.

— Я сказал — хватит, — отчеканил Ребус. Какое-то время он молча сверлил парня взглядом. Наконец, не выдержав, тот отвел глаза и, повторив «Да ладно тебе», скрылся на кухне.

Ребус повернулся к Армену.

— Да не тряситесь вы так. Никто вас не тронет, — презрительно сказал он ему. — Идите на кухню. Позже вас отпустят.

Армен бочком двинулся к проходу, но тут к Ребусу быстрым шагом подошла девушка в коротких кожаных шортах и почти полностью прозрачной футболке и что-то тихо ему сказала, помахивая у своего уха пистолетом.

— Стой, — нахмурившись, резко скомандовал Ребус.

Армен, как и полагалось ему по роли, втянул голову в плечи и испуганно обернулся.

— Вы служили в СОПРе, — полувопросительно, полу утвердительно сказал Ребус.

Тень досады мелькнула во взгляде Армена.

— Тогда останьтесь пока.

К бармену тут же подскочили двое парней и, ухватив его за плечи, препроводили к столику, стоявшему справа от меня, где усадили его на стул. После чего Армену, так же, как и мне, защелкнули за спиной руки наручниками.

— Прошу занять свои места, — громко объявил Ребус, и вся его ватага, за исключением Тучи, так и оставшимся на кухне, расселась на стулья, по обе стороны от нас с Арменом.

Ребус обменялся взглядами с блондином, и тот, по-моему, чуть кивнул ему.

— Начнем, пожалуй, — сказал Ребус, пряча "Осу" в один из своих широких карманов. Он зашел за стойку и оперся на нее обеими руками, оглядывая собравшихся в зале.

— Часть собравшихся уже в курсе, для чего мы все сегодня здесь собрались, — сказал он. — А для остальных, — он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Армена, — сообщаю, что здесь и сейчас произойдет суд над вот этим человеком.

Указательным пальцем Ребус ткнул в мою сторону.

— Все, собравшиеся здесь, включая, как оказалось, и бармена, — язвительная улыбка Армену, — в настоящем или в прошлом имели отношение к СОПРу, а потому знают, что любой из них, в случае, если он,  нарушит наш внутренний кодекс, может быть подвергнут суду чести. Со всеми, вытекающими из этого последствиями...

— Хватит лирики, — выкрикнул со своего места плотный розовощекий парень с серьгой в форме паука в левом ухе. — Давай — по существу. А лучше — спишем его и разбежимся, а то, не ровен час...

— Заткнись, Нильс! — гневно оборвал его Ребус. — Мы не убийцы! Все должно быть по правилам.

— Ты даже не знаешь, за что его судят, — с укоризной сказала толстяку девушка в полупрозрачной футболке.

— Значит есть за что, — пробормотал Нильс. — Ребус зря собирать не станет.

— Вот опять, — с досадой покачал головой Ребус. — Сколько вам говорить? Я вам не бог, а вы не моя паства. Вы же не бездумные механизмы! Что это за раболепие! Что за комплекс овцы, нуждающейся в пастухе! Или это просто трусость?

Нильс покраснел и не знал куда девать глаза. А Ребус продолжил:

— Каждый вправе, прежде чем спустить курок, узнать в кого и за что он стреляет. Мало того, если он свободный, по-настоящему свободный, человек, а не овца — он обязан это сделать…

Таким же, наверное, тоном зачитывал Моисей десять заповедей, данных ему Иеговой на горе Сион.

— И наоборот, каким бы тяжким не казалось преступление этого, — Ребус опять указал на меня, — человека, он вправе рассчитывать на честный и справедливый суд. Нужно дать ему возможность высказаться. А вдруг я ошибаюсь? Вдруг у него имеются смягчающие обстоятельства, о которых нам пока ничего не известно? Верно я говорю?

Аудитория согласно загудела.

— А теперь — по существу. Я нарочно не стал никого посвящать в обстоятельства дела, что бы ни у кого из вас не возникло предвзятого отношения к обвиняемому. Сделаем так: я буду обвинителем, вы — присяжные, а этот господин, — опять указующий перст в мою сторону: — будет обвиняемым и, в то же время, собственным адвокатом. В прочем, если кто-либо из присутствующих захочет ему помочь, я возражать не буду.

Последние слова Ребус произнес, глядя на Армена.

— Судьей, разумеется, будешь ты? — неожиданно спросил тот, но Ребус, похоже, ждал этого вопроса.

— Судьи вообще не будет, — торжественно объявил он. — В виду того, что возможны только два приговора: жизнь или смерть, судьба обвиняемого будет решаться простым голосованием.

Слева от него возник большой ГЭК, на котором высветилась моя 3-хмерная фотография 10-летней давности.

— Коротко о подсудимом, — начал Ребус, и на экране замелькали файлы, взятые, видимо, из моего личного дела. — Лейтенант Гилберт Рекс, кодовый номер..., личный номер..., статус: специалист высшей категории. Максимальный балл: 91,17...

При его последних словах среди слушателей прошелестел уважительный шепот. Я же лишь горько усмехнулся. При проходном — 74, на последней медкомиссии я едва дотянул до 49 баллов. Где они сейчас, мои звездные 91,17?

А Ребус продолжал:

— Землянин, родился в 62 году в Мюнхене. Место учебы: Пхеньянская школа спасателей, затем курсы доподготовки на Луне. В звании сержанта СОПРа 6 лет работал в Северо-Западном секторе. Неоднократно поощрялся. За участие в подавлении Кислородного бунта в Третьем Поясе  награжден медалью "За доблесть". В 88 году, по направлению, поступил в офицерскую академию на Медее, по окончанию которой, служил в КоБРе. После ранения и переаттестации переведен в Службу сопровождения рейсовых звездолетов "ССРеЗ". Лично предотвратил два терористических акта. За участии в спасательной операции на Лоране награжден орденом Мужества. Несколько дней назад признан негодным для дальнейшего прохождения службы и отправлен в отставку.

На ГЭКе объемные фотографии, иллюстрировавшие мою биографию, сменились изображением звездолета среднего класса, типа "Касатка".

— Перед вами та самая "Шпага", — прокомментировал Ребус. — Этот звездолет находился ближе всех от Лораны, когда с нее пришло сообщение об эпидемии рваной или, как ее еще называют, "конопатой", лихорадки. Капитан "Шпаги", как это и положено по уставу, отстрелил пассажирский модуль, обозначив его местоположение тремя маяками, и поспешил на помощь. По выходу на орбиту Лораны, звездолет подвергся атаке некоего небесного тела, по заключению экспертов — метеорита, потерял герметичность, управление и сгорел в атмосфере планеты. Перед самой катастрофой экипаж "Шпаги" обнаружил на орбите спас бот, пассажирами которого являлись умершая от лихорадки женщина и двое, еще живых, детей, мальчика и девочку. Лейтенант ССРеЗа Гилберт Рекс и старший корабельный врач Марсель Тубо как раз помещали их в карантинный блок медицинского отсека, когда звездолет столкнулся с метеоритом. Автоматика сработала, задраив переходный шлюз, поэтому все четверо, находившиеся в карантинном блоке, успели добраться до капсулы аварийного катапультирования и покинуть разваливавшуюся на куски "Шпагу".

Аварийные капсулы на звездолетах среднего класса не предназначены для сложных маневров, так что о попытке найти орбитальный порт не могло идти и речи. Поэтому Гилберт Рекс принял единственное на тот момент разумное решение — идти на посадку. Без маяков, не имея наземного сопровождения — это был смертельный риск.

Надо отдать подсудимому должное: посадка была классной. И, хотя часть аппаратуры при ударе о поверхность вышла из строя, никто из пассажиров серьезно не пострадал.

Не скажу, что Ребус был хорошим рассказчиком, но собравшиеся слушали его внимательно. Некоторые потягивали пиво из запасов Армена, другие курили какую-то гадость, дым от которой, сладковато-горький, свидетельствовал о наличии в ней наркотика, типа "Прана". Но, не смотря на это, в баре стояла напряженная тишина. Кое-кто из слушателей даже понимающе кивал головой — вероятно уже успел "понюхать пороху" и теперь сопереживал, представляя себя в обрисованной Ребусом ситуации.

А тот, между тем, продолжил свой рассказ:

— Планета Лорана, если кто не знает — место мало подходящее для курорта. Открыта в 32-ом году экспедицией Абеля Лорана. Сила тяжести и давление на поверхности — в пределах нормы. Состав атмосферы пригоден для дыхания, правда, в кислородной маске, так как кислорода все же маловато. 85 процентов суши Лораны занимают пустыни с выходами скальной породы. Остальное — непроходимые джунгли, населенные крайне враждебной фауной. В пустынях живности поменьше, но и там тоже — не сахар. Там обитают ядовитые жуки и гигантские богомолы-попрыгунчики. Один из них, кстати, и прикончил Абеля Лорана. В общем, в виду вышесказанного, до 65 года Лорана проходила по 4-ой категории — не рекомендуется для колонизации. И только когда разразился Ютанский кризис, и цены на марганец подскочили до заоблачных высот, о ней вспомнили. В свое время, экспедиция Лорана обнаружила на планете залежи марганцевых руд, но тогда их разработка была признана малорентабельной. Теперь же "Ли-Пай Консалтинг Груп" основала на Лоране рудник по добыче марганца. Лейтенант посадил капсулу у перевала через Северный хребет, всего в 150 км от поселка шахтеров. Фантастика, что, ориентируясь по картам пятидесятилетней давности, ему удалось сесть так близко. До поселка было каких-нибудь 5 — 6 дней пути...

Ребус замолчал, выдерживая паузу, потом обратился ко мне:

— Может, вы сами расскажите, что случилось дальше?

— Обо всей этой истории, в свое время, достаточно было написано в газетах, так что я вряд ли смогу сообщить вам что-то новое, — ответил я.

— На сколько я знаю, вы не дали ни одного интервью с тех пор, — сказал Ребус.

— Я давал показания следственной комиссии, — возразил я.

— Я имею в виду — вы не выступали в средствах массовой информации.

— Не люблю репортеров.

— Я смотрю, что даже сейчас, когда на кону ваша жизнь, вы тоже не особо распространяетесь о том, что случилось на Лоране.

— Это не те воспоминания, которые могут доставить удовольствие.

— Да уж, — криво усмехнулся Ребус. — Вряд ли вам будет приятно вспоминать, что вместо спасения пассажиров, вы заботились только о спасении собственной шкуры.

Я скрипнул зубами, но промолчал.

— По уставу СОПРа, если подсудимый не отвечает на обвинения, он их признает, — напомнил Ребус. — Означает ли ваше молчание, что вы признаете себя виновным?

— Виновным в чем? — спросил я.

— Хорошо, — кивнул Ребус, — давайте по пунктам.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Сколько длился ваш переход от места падения до шахтерского поселка?

— Двенадцать дней.

— Вот как? — деланно удивился мой обвинитель. — А почему так долго?

— Часть пути, до хребта, мы шли через джунгли. Потом перевалили через горы и еще 50 км двигались по пустыне. С двумя детьми, раненой женщиной, Марсель получила при посадке ушиб позвоночника, и, имея при этом только две кислородные маски на четверых — попробуй сам пройти быстрее.

— Почему же вы не оставили женщину с детьми в капсуле? Ведь в одиночку вы бы двигались гораздо быстрее.

"Какого черта я буду тут отчитываться перед этим молокососом?!" — подумал я. Но, вместо того, чтобы промолчать, ответил:

— Ты же сам только что тут пел, что Лоранские джунгли — чрезвычайно враждебная среда. Без меня они бы вряд ли продержались до прихода помощи. При посадке герметичность входного люка была нарушена, и, рано или поздно в капсулу пробралась бы какая-нибудь псевдоулитка или трехрогий паук.

— И вы решили, что снаружи им будет безопаснее, — подытожил Ребус с сарказмом. То, что я упорно отказывался называть его на "вы", похоже, его ни капли не задевало.

— Я решил, что со мной им будет безопаснее, — закипая, сказал я, делая ударение на слова "со мной".

— А вам не приходило в голову, мысль о том, что кроме "Шпаги" сигнал бедствия могли принять и еще какие-нибудь звездолеты? Да и сам экипаж "Шпаги" наверняка продублировал "форс-мажор" с Лораны. В таком случае, не проще ли бы было вам включить аварийные маяки и подождать спасателей? Куда вы вели своих спутников? В поселок, охваченный эпидемией смертоносной болезни?! И это вы назвали в своем отчете спас- мероприятием?

Ребус явно старался вывести меня из себя. Умом я это понимал, но сдерживаться мне становилось все труднее.

— При посадке мы только чудом уцелели, — сказал я ему сквозь зубы, борясь с накатывающими волнами гнева. — Аппаратура вышла из строя не частично, как ты тут болтал, а полностью. Это, во-первых. Во-вторых, да будет тебе известно, что аварийных маяков на нашей капсуле вообще не было. За три дня до катастрофы их сняли для плановой профилактики. Кто бы нас стал искать?! И, в-третьих, Марсель Тубо была дипломированным врачом, а в поселке 176 шахтеров умирало от "конопатки". Пускай при посадке большая часть медикаментов пришла в негодность, но хоть кого-то она могла еще спасти!

— И вы решили рискнуть жизнью троих ради спасения кого-то из 176-ти, — опять подытожил Ребус.

— Ты что, Ребус, идиот?! — сорвался я на крик. — Ты не слышал, что я только что говорил?! У нас не было другого выхода!

— Не надо брать на голос, — поморщился Ребус. — Это ты девочкам будешь рассказывать о том, какой ты герой. В отличие от них, я-то знаю, что, планируя свой маршрут, ты не мог не прикинуть вероятный процент потерь. Ты еще из капсулы не вылез, а уже знал, что дойдете вы не все. Ведь так?

— Я надеялся, что такого не случится.

— Но ведь случилось же.

Я почувствовал, что голова у меня стала слегка кружиться, и меня снова стало слегка поташнивать. Черт! Несколько затяжек "Вероны" были бы для меня как нельзя к стати.

— По заключению экспертной комиссии… — начал было Ребус, и его голосу, почему-то, вторило эхо.

— Подотрись ты этим отчетом! — перебил его я. Эхо повторило и мои слова: — Что они — штабные крысы, понимают в "форс-мажорах"!

— Тогда, может быть, вы сами расскажите о том, что произошло на 9-ый день вашего героического похода?

— Напрасно ты слово "героический" произнес с таким сарказмом, — сказал я. Эхо вызывало странную щекотку у меня в затылке, и я, не сдержавшись, хихикнул: — Дайте кто-нибудь мне сигаретку из моей пачки.

— Потом — после рассказа, — пообещал Ребус.

— А что рассказывать… Это случилось, как правильно ты заметил, на девятый день пути. Мы уже перевалили через хребет и, хотя теперь дорога все время шла под уклон, нас шатало от усталости. На высоте с кислородом было совсем плохо. Марсель и дети пользовались масками по очереди...

Я чувствовал, что начинаю терять контроль над собой. Зрение стало каким-то нечетким, и я уже с трудом различал детали. Казалось, в бар заползает облако сизого тумана, и все предметы тонут в нем, оставляя вместо себя неясные тени. Эхо от моих слов звучало все громче, и мне даже приходилось делать паузы, чтобы оно не заглушало моего голоса.

— … Ребус, ты когда-нибудь пробовал идти девять дней, получая при этом только половину необходимого для нормального дыхания кислорода? Легкие начинают гореть, будто их натерли наждачкой, уже на первый день пути. А в дальнейшем, при каждом вдохе ты начинаешь испытывать невыносимую боль. Хочется вообще не дышать! Прибавь к этому то, что ни на секунду нельзя расслабиться, потому что джунгли там так и кишели всякого рода мерзостью, которая только и ждала, когда ты совершишь ошибку. Прибавь голод, потому что на девятый день мы уже третьи сутки голодали. У нас был недельный паек, рассчитанный на двоих, но нас-то было четверо! Чтобы хоть как-то подкрепить силы, я во время привалов кипятил воду, и мы пили ее просто так, горячую. В конце концов, я не выдержал...

Я замолчал, хотя далось мне это с трудом.

Вокруг меня повсюду уже был туман и тени в нем. И эхо, эхо, эхо, от которого было так щекотно в затылке.

— Дальше, что было дальше, — потребовал продолжения голос Ребуса: — Говори, не молчи.

— Я… пошел… на охоту, — эти слова дались мне трудно. Они будто застревали во рту, цеплялись за мой язык, и я выплевывал их по одному.

— На охоту? — переспросил Ребус.

— Да, — Чтобы справиться с головокружением я закрыл глаза. Стало темно, но голос Ребуса настиг меня и в темноте:

— И как — охота была удачной? Не молчи — говори.

— Я… убил… Мне… удалось… кубаруса. Я накормил Марсель и девочку. Мальчик… исчез. Когда… я вернулся… уже не было. А Марсель и Герда были без сознания. Я накормил их. Сам пошел… искать Питера… Не нашел.

Челюсти сводило судорогой. Вдобавок, мой голос становился все тише. Последние слова я произнес почто шепотом.

— Что за зверь — кубарус? — у Ребуса, когда он задавал этот вопрос, я слышал, дрогнул голос.

— Плохо помню… Устал… Я тогда очень устал.

— И ты не побоялся использовать в пищу неизвестное животное?

Я, как мог, тянул с ответом.

— Отвечай!

— Другого выхода не было. Без еды мы бы все погибли.

Ребус зачитал: "… Я отрезал немного сырого мяса и съел его. Пока я возвращался к месту привала, ухудшения самочувствия, соответствующего отравлению, не последовало, поэтому, учитывая "форс-мажорные" обстоятельства. Я рискнул предположить, что мясо убитого мной животного пригодно в пищу..."

— Это слова из вашего отчета? — спросил он у меня, снова переходя на "вы".

— Да.

Я открыл глаза. Туман вокруг меня сгустился еще сильнее и струился во всех направлениях, принимая причудливые формы...

— Вам известно, что Даккарское географическое общество организовало на Лорану научную экспедицию, с целью изучения местной флоры и фауны?

Я не отвечал.

— И что они не обнаружили на этой планете, в том числе и в районе Северного хребта, ни одного животного, пригодного в пищу для человека? — продолжил Ребус. — Откуда же тогда взялся ваш кубарус?

— Его привез один из шахтеров...

— А-а! Вы имеете в виду барсука, который сбежал у Арчибальда Ролтона? Следственная комиссия сделала вывод, что именно его вам удалось подстрелить. Неправда ли — вам сказочно повезло. Зверьку удалось не только выжить, но и, преодолев около пятидесяти миль, попасться вам на пути.

Я молчал, стиснув зубы.

— За что вы получили свою кличку "Гиена"? — неожиданно сменил тему голос Ребуса.

Я не хотел отвечать, но все же пробормотал:

— Это к делу не относится.

— Не за то ли, что вы убили своего напарника, служебную собаку по кличке "Хан"? Сколько вы до этого проработали вместе? Год? Полтора?

-  Что ты во всем этом понимаешь, салага?! — закричал я, не слыша своего голоса среди раскатов эха. — Что ты во всем этом понимаешь?!

Головокружение опять усилилось, меня чуть не стошнило. Рот наполнился горько-кислой слюной, и я с трудом выплюнул ее.

— Ну да! Конечно же! Интересы человека выше интересов какой-то собаки! Только вот скажи нам, Гиена, что ты сделал после того, как убил Хана?

— Я выполнил задание и вернулся на базу.

— Нет! Это было потом! А до этого ты съел своего напарника! Ведь так?!

— Так было надо! Если бы я подох тогда там, кто бы...

— А так подох Хан, — не дал мне договорить Ребус. — Я хочу повторить вопрос. Откуда взялся странный зверь кубарус? И куда делся мальчик по имени Питер?

У меня сдавило виски, мышцы начали судорожно сокращаться, и я задергался, будто сквозь мое тело пропустили электрический ток. А вопросы Ребуса не исчезли. Они кружились вокруг меня, ища лазейку в мою голову, чтобы потом взорвать мой усталый от сопротивления мозг. Они требовали, умоляли, приказывали, и им вторило тысячекратное эхо. А следом, за всей этой какофонией спешил голос Ребуса:

— Отвечай! Ну! Отвечай же!

И я ответил, погружаясь во мрак.

 

Часть вторая.

Сначала включился звук.

— Сволочь!

— Стервятник!

— Гиена!

— Списать его, падлу, чего там!

Это только часть услышанных мной выражений. Остальные, я опускаю по этическим соображениям. Кто-то вроде бы лупил кулаком по столу, а кого-то, похоже, тошнило то ли от выпитого, то ли от излишней впечатлительности.

Следом за звуком появился цвет, и мир передо мной замельтешил разноцветными пятнами. Одно из них метнулось ко мне. БАМ-с! — и яркие искорки запрыгали перед моими глазами. БАМ-с! — обожгло верхнюю губу, и я почувствовал во рту привкус крови.

А удары уже сыпались градом.

— Прекратить! — раздался громоподобный голос Ребуса, а следом громыхнул выстрел.

Резкость постепенно возвращалась, и я различил его фигуру, с поднятым пистолетом в руке. Своим выстрелом он разбил одну из зеркальных панелей на потолке, и теперь стоял, осыпаемый осколками, которые со звоном посыпались на пол в наступившей внезапно тишине.

— Кто считает, что Гилберт Рекс заслуживает смерти?

Все, кто находился в баре, почти одновременно подняли вверх руки. Ребус посмотрел на Армена и вдруг спросил:

— Желаете принять участие в голосовании?

Вместо ответа тот продемонстрировал свои закованные наручниками руки. По знаку Ребуса, наручники с него сняли, и Ребус повторил свой вопрос:

— Кто за смертный приговор?

Лес рук, однако Армен руки не поднял. Удивленно хмыкнув, Ребус подошел к нему и, наклонившись, спросил:

— Так вы голосуете или нет?

— Сейчас — нет, — спокойно ответил Армен, растирая запястья.

— Я тебя следом "спишу", козел, — громким шепотом зашипел на него блондин. — Поднимай руку! Ты!...

— Закрой рот, недоделок, — сказал ему Армен.  - А то дыра в мозгах отсвечивает.

— Что?! Да я тебя!...

— Успокойся, Немец, — вмешался Ребус.

Блондин демонстративно плюнул на пол, но заткнулся, сверля Армена недобрым взглядом.

— Немец, — хрипло позвал его я и, когда он удивленно обернулся, спросил: — Что ты подсыпал мне в бокал?

Губы блондина расплылись в довольной улыбке.

— "Говоруна", — ответил он, подмигивая.

Так оно и есть. Пока я трепался с Арменом у стойки, этот подонок подсыпал мне в "Наш" транквилизатор, по-простому называемый "Говорун" или "Порошок правды".

— Сука, — сквозь зубы сказал я.

А Ребус в это время снова заговорил с Арменом:

— Вы считаете, что этот человек должен остаться безнаказанным?

— Продолжите голосование, — вместо ответа предложил Армен.

— Хорошо, — Ребус выпрямился и, ни на кого не глядя, громко спросил. — Кто за то, чтобы Гилберт Рекс был оправдан?

Никто не шевельнулся. Все смотрели на Армена, а тот вновь не поднял руку.

— Да он издевается! — снова заревел Немец.

— Слышишь, козел, — подал голос тот, которого Ребус назвал Тучей. Он стоял в проходе, ведущем на кухню, поигрывая своей "Пумой". — Кончай выстебываться. А то мы с ребятами в раз тебя в спагетти настругаем.

— Шел бы ты, сопля зеленая, назад к девочкам, — спокойно сказал ему Армен. — А то они без тебя скучать начали.

— Грубишь, — глаза Тучи зловеще сузились.

— Спокойно, Туча! — нервно окрикнул его Ребус.

— Чего вы хотите? — спросил он у Армена. — Я предложил вам проголосовать за его оправдание, а вас опять что-то не устраивает.

— Вы не закончили голосование.

— Вы воздерживаетесь?! — дошло наконец до Ребуса.

— Воздерживаюсь, — подтвердил Армен, встал, поднял руку и громко повторил. — Воздерживаюсь.

— И все?

— Вот именно — все. Если вы знакомы с уставом СОПРа, по которому вы якобы судите Рекса, то должны знать, что решение о вынесении смертного приговора, принимается только при единогласном голосовании. В случае, если кто-то из голосовавших хотя бы воздержался, приговор отменяется, после чего дело или закрывается или передается на рассмотрение в более высокие инстанции. Так что попрошу освободить подсудимого и очистить помещение.

Можно и не говорить, что речь Армена вызвала бурю возмущений.

— Заткнись, урод!

— Ты сильно умный?! Да?!

— Щас выпустим! На тот свет! И тебя следом!...

Армена обступила толпа орущих и размахивающих перед его носом оружием.

— Тихо! — рявкнул Ребус. — Тихо, я сказал!

И вновь, повинуясь ему, крики смолкли.

— Прежде, чем мы решим, как рассматривать ваше заявление, я бы хотел, чтобы вы, сначала прокомментировали свое решение.

— В каком смысле? — сделал вид, что не понял его Армен.

— Вы не голосовали за смертную казнь. Но и за оправдание вы тоже не голосовали. Так виновен этот человек или нет, по-вашему?

— Молодой человек, — покачал головой Армен. — Вы еще слишком молоды, поэтому не знаете, что бывают ситуации, когда какой бы выбор не был сделан, он будет неверным. И даже отказ от выбора не спасет. Да, Гилберт Рекс сделал то, что он сделал. И теперь вы, полные праведного гнева, хотите призвать его к ответу. Но задумывался ли кто-нибудь из вас, что бы было, если бы он поступил иначе? Что ему оставалось? Идти дальше, видя, как с каждым часом слабеют, умирая от голода, женщина и двое детей? Рекс — лейтенант СОПРа, тренированный мужчина. Он наверняка бы выдержал остаток пути. А женщина и дети — нет. И это еще не все! Впереди его ждал поселок, полный умирающих от "конопатки" людей. Рекс не медик, он ни чем  не смог бы им помочь. И вновь, ему бы пришлось просто смотреть, как они, один за другим умирают...

— Когда они пришли в поселок, там уже не осталось ни одного живого человека, — тихо сказал Ребус. — Они опоздали.

— Но Рекс-то об этом не знал, когда принимал решение! Он не мог знать, что у шахтеров была быстротекущая форма лихорадки!

— Значит вы считаете, что он должен остаться безнаказанным после того, как… — Ребус запнулся: — После всего, что он сделал?

— Я считаю, — Армен устало сгорбился на стуле, — он сам себе судья. И, поверьте, его суд — построже вашего.

К моему удивлению, после окончания речи Армена новых возмущений не последовало. Угрюмые взгляды буравили его со всех сторон, но никто не говорил ни слова. Наступившая тишина, казалось, звенела от напряжения, как струна, которая вот-вот лопнет.

Все решила истерика, которая началась у девицы в полупрозрачной майке. Пошатываясь, она подошла ко мне и стала требовать, чтобы я что-то ей сказал. Что-то на тему, каково это было на вкус...

Я не дал ей договорить, ударив тройным: голова — подбородок — пах, и тут же "закрутил юлу". Я еще не пришел в себя после "говоруна", да и левая рука, которую я повредил, освобождаясь от наручников, пока Армен заговаривал им зубы, плохо слушалась. Поэтому меня спасло лишь то, что в команде Ребуса были сплошь желторотые юнцы, которые излишне суетились и палили куда попало. По большей части — друг в друга.

Ну и конечно Армен, начавший почти одновременно со мной, тоже здорово мне помог, "сделав" Ребуса, а за ним и стоявшего в проходе на кухню Тучу.

Как и я, он бил на поражение, поэтому все кончилось меньше, чем за минуту.

Кислый пороховой дым, от которого у меня першило в горле,  клубясь, завис над уцелевшими столиками бара. Я посмотрел на свои руки — они были в крови и противно дрожали. Я похлопал по своим карманам в поисках пачки "Вероны", которую мне продал Армен. Пусто. Наверное, ее у меня сперли, пока я был без сознания. Козлы!

Я двинулся к стойке, опершись на которую стоял тяжело дышавший Армен, но тут наткнулся на одно из тел, лежавших на полу. Склонившись над ним, я увидел, что это Ребус, еще живой, не смотря на сломанную шею и шампур, воткнутый в область сердца.

— Ребус, это ты "увел" мои сигареты? — спросил я у него, шаря у него по карманам, липким от крови.

— С-сука, — еле слышно простонал Ребус.

— Раз ты пока еще живой, — сказал я ему, доставая у него из кармана старомодное портмоне из дешевого кожзаменителя. — Скажи мне одну вещь. Зачем ты все это устроил? Откуда у тебя мое досье? Где ты взял заключение по Лоране?

Ребус никак не отреагировал, и я пнул его ногой.

— Я кажется задал вопрос!

Ребус застонал и закашлялся. Из уголка его рта тонкой дорожкой потек по щеке кровавый ручеек.

— Оставь его, Ги, — сказал мне все еще никак не в силах отдышаться Армен. — Дай человеку спокойно умереть. А лучше — добей, чтобы не мучился.

— Я просто ищу свои сигареты, — ответил ему я, и он, осуждающе покачав головой, отвел глаза.

— Так о чем это я? Ах — да! — я снова пнул Ребуса. — Так на кого ты работаешь?

В его портмоне я  обнаружил Г- фотографию, инициировал ее и в ужасе отшатнулся. Передо мной материализовалось объемное изображение улыбающегося лица маленького мальчика.

— Сгинь! — я, с размаха, бросил карточку об пол, и она с треском раскололась. Трехмерное изображение исчезло, и я вытер проступивший пот со лба.

Я помолчал, пытаясь успокоиться, а потом заговорил снова:

— Вот что, Ребус… Предлагаю тебе сделку: твой рассказ о том, зачем тебе понадобилось устраивать это представление, в обмен на легкую смерть. Ну а если у тебя есть какие-то просьбы, которые я смогу исполнить — деньгами помочь кому-то, ведь есть же у тебя близкие, или, там, "списать" кого-нибудь, я готов пообещать исполнить твою последнюю волю. Если же ты откажешься… — я присел рядом с Ребусом и, слегка, пошевелил торчавший из него шампур. Ребус вскрикнул и опять закашлялся.

— Поверь, Ребус, — сказал я ему. — Я сумею превратить твои последние минуты в ад… Итак, вопрос остается прежним. Зачем ты все это устроил?

Ребус что-то неразборчиво пробормотал.

— Что-что? — переспросил я, наклоняясь к самому его лицу.

— "Панатинаикос", — я скорее не услышал, а разгадал его прерывистый шепот.

— Это они тебя наняли?

— Нет… Я сам… Потом продать… Мать болеет… Деньги нужны… Пятьдесят "кусков"...

— Ты хотел что-то продать "Панатинаикосу"? Что?

— Запись...

— Запись? Какую запись?

— Запись с видеокамер слежения, — подсказал мне вдруг заговоривший Армен. Я посмотрел на него, и он выразительно указал на стену, где, под потолком, виднелся блик одного из видоискателей.

— Они записали все, что здесь произошло?

Армен молча кивнул.

— А зачем "Панатинаикосу" эта запись? — вернулся я к допросу Ребуса. — С чего бы они отвалили тебе за нее такую кучу денег?

— М-марсель Тубо, — прошептал Ребус.

— Что?!

Я любил Марсель. С первого взгляда, когда я впервые увидел ее во время предстартовой подготовки, я понял — это та, которую я искал всю свою жизнь. Она была такая… красивая.

Нет, я не был навязчив. Просто в ходе полета часто стало случаться так, что Марсель и мне приходилось выполнять какую-либо совместную работу. Постепенно мы сближались. Особенно после того, как красавчик бортинженер, возомнивший себя моим соперником, покалечился на спортивном тренажере и перестал маячить у Марсель перед глазами. Когда бедняга сломал себе позвоночник в двух местах, я первым прибыл на место трагедии и успел все так обставить, что ни у одного человека, включая самого потерпевшего, не мелькнуло и тени сомнения, что это был не несчастный случай. Бортинженер отправился в анабиоз до ближайшей планеты, где имелась аппаратура для спасения его жизни, а мы с Марсель впервые пошли в кафе для командного состава. В этот же день, поздно вечером, она в первый раз меня поцеловала...

Но тут грянул "форс-мажор" с Лораны, и события закрутились с головокружительной быстротой. Спас-бот, истощенные и напуганные до полусмерти дети, сумасшедшая посадка, адский марш-бросок через джунгли, а потом… Потом я понял, что больше никогда не смогу смотреть в голубые глаза Марсель. Никогда.

После Лораны, когда я лежал на реабилитации в госпитале, она трижды навещала меня. Трижды она садилась у моей кровати, и, пытаясь поймать мой взгляд, что-то говорила. А я так ни разу на нее не посмотрел и не сказал ей ни слова.

Она ушла и больше не вернулась. А я остался наедине с собой...

— При чем тут Марсель?!

Ребус попытался ответить, но тут тело его изогнула судорога, а изо рта хлынула кровавая пена.

— Отходит, — прокомментировал Армен.

— Куда?! — я схватил Ребуса за одежду и притянул к себе: — Стой! Не смей умирать! Скажи, скажи, при чем тут Марсель?!

Голова Ребуса безвольно моталась из стороны в сторону, из-под прикрытых век потянулись кровавые дорожки.

— Говори! — орал я на него. — Говори, сука! Ну, пожалуйста! Армен, ну сделай же что-нибудь!

Армен только развел руками.

Из кухни на мои крики выглянула Мария, и Армен зашипел на нее:

— А ну — пошла отсюда! Сидите на кухне и не рыпайтесь.

— Но… Может нужно вызвать полицию? — запинаясь, предложила Мария, глядя округлившимися от ужаса глазами на следы побоища в баре.

— Я — твоя полиция! — заревел Армен, и она юркнула обратно на кухню.

В этот момент Ребус пронзительно вскрикнул, открыл глаза и вдруг, как-то по-детски, заплакал:

— Мама! Мамочка!..

Плач его прервался и, вздрогнув всем телом в последний раз, он обмяк в моих руках. Я отпустил его, и тело Ребуса упало на пол.

— Отмучался, — сказал Армен.

— Что он хотел этим сказать? — спросил я у него.

— Ты о чем?

— При чем здесь Марсель?

— А я почем знаю?

Я взял лежавшую рядом с мертвым Ребусом 12-зарядную "Осу" и поднялся на ноги.

— Не юли, Армен. Ты что-то говорил про то, что она согласилась выступать свидетелем.

— В новостях сообщали, — как мне показалось, нехотя подтвердил Армен, неотрывно глядя на "Осу" в моей руке.

— Против кого она будет давать показания?

И опять мне показалось, Армен медлит с ответом.

— Против кого? — повторил я свой вопрос.

— Линь Бао, — наконец пробормотал он.

— Максимилиан Линь Бао? — переспросил я. — Это же сын владельца "Индастриал Панатинаикос"!

Армен, молча, кивком, подтвердил мои слова.

— Что ему "светит"?

— Прогулка без скафандра, — криво усмехнулся Армен. — Если послезавтра Марсель Тубо выступит в Верховном суде с показаниями, этого золотого мальчика ни один адвокат не отмоет.

Я помолчал, пытаясь привести свои мысли в порядок.

— Как ты думаешь, если она увидит запись того, что я здесь наболтал под воздействием "говоруна", она будет в состоянии отвечать на вопросы? — спросил наконец я и, так как Армен промолчал, сам ответил. — Она легко отделается, если после увиденного сойдет с ума. Вот зачем была нужна вся эта "бодяга". Конечно же — за такую запись "Панатинаикос" вполне могла бы отвалить 50 "кусков". А-то и больше.

— Ладно, — с шумным вздохом сказал Армен. — Все равно у этих малолеток ничего не выгорело. Ну что — будем вызывать "краповых"?

— Сперва надо поговорить с теми, кто сидит на кухне.

— Гилберт, я прошу тебя… Хватит уже крови.

Я остановил его жестом.

В помещении кухни находились четыре человека обслуги, включая Марию и чернокожего повара, и трое случайных посетителей, которых ребята из команды Ребуса загнали сюда на время, пока их шеф играл в баре в суд.

Мария в полголоса что-то им рассказывала, но как только Армен, а следом и я, вошли, она замолчала, и все уставились на нас.

Не знаю, как Армен, но я, с разбитой физиономией, весь заляпанный кровью, да еще и с пистолетом в руке, был, наверное, страшен.

— Все в порядке, — сообщил им Армен. — Бандиты обезврежены. Скоро приедет полиция, и все будет хорошо.

Он подошел к шкафчику, висевшему на стене у старинного буфета, и открыл его.

— Так ты нашел свои сигареты? — спросил он бодрым голосом у меня, выглядывая из-за открытой дверцы.

— Нет, — ответил я, с трудом разомкнув, вдруг ставшие такими липкими, губы.

— Держи, — он бросил мне новую пачку "Вероны".

— Спасибо, — сказал ему я, подхватывая пачку левой рукой, и дважды в него выстрелил. Обе пули, пробив дверцу, попали Армену в голову, и он кулем рухнул на пол. Не обращая внимания на тех, кто еще был в помещении, я подошел к раскрытому шкафчику и заглянул в него.

Бедный старый жадный Армен. Как я и предполагал, помимо начатого блока "Вероны" и нескольких безделушек, там, на полке лежал и 8-зарядный "Люггер".

Пятьдесят "кусков" и в самом деле — большие деньги.

Следующими выстрелами я "уложил" всех остальных на кухне, кроме толстяка-повара, на котором моя "Оса" дала осечку. Я как раз передергивал затвор, когда он, от отчаянья, схватился за нож для разделки рыбы, и бросился на меня. Я позволил ему полоснуть себя пару раз, для правдоподобия. Ведь придется же мне потом как-то объяснять "краповым" все происшедшее. Впрочем, повар быстро выдохся, и я отправил его следом за остальными. После этого я вложил нож в руку блондина, пистолет вернул Ребусу и обошел помещения в поисках живых. К счастью, добивать никого не пришлось.

Подобрав валявшуюся на полу "Пуму", я стер запись, сделанную с видеокамер слежения, а потом выпустил рожок по системному блоку. Причем сделал я это с разных точек, создавая видимость случайных попаданий.

Голова от потери крови снова начала кружиться, и я почувствовал слабость в ногах. Кое-как я доковылял до барной стойки и нажал на пульте сигнальную клавишу вызова полиции.

" Сейчас, сейчас", — уговаривал я себя: — " Потерпи, Гилберт. Потерпи, старая развалина".

Наконец, добравшись до ближайшего стула, я сел и стал искать по карманам, куда же я дел "Верону", которую мне бросил Армен.

Похоже, в этот момент я потерял сознание. Потому что, прикрыв глаза, и, через мгновение, как мне показалось, открыв их, я обнаружил, что в баре полно людей в полицейской форме, которые суетливо и бестолково бродили по помещению, считая убитых и собирая разбросанное оружие. Заметив, что я живой, в меня тут же вцепился один из них, по-моему, инспектор, и попытался выяснить, что же здесь "черт возьми!" произошло. Однако судебный мед эксперт, благодарный мне за то, что я живой, и ему не придется возиться с еще одним "жмуриком", объявил, что допрашивать меня, пока, нельзя. Мол, я в шоке от потери крови и нервного перенапряжения. Инспектор оставил меня в покое, и я, наконец, закурил, чтобы снять, это самое, дурацкое нервное перенапряжение.