Семён завёл Дмитрия в просторное помещение мрачного вида с одним единственным маленьким окошком под самым потолком. Этот крохотный зарешёченный кусочек неба да несколько факелов чадящих на стенах давали совсем мало света, но позволяли разглядеть обстановку и то что увидел Сафронов ему очень не понравилось. Это была настоящая пыточная камера из фильма про средневековье, он сам никогда не заходил сюда в виртуальности, но кто-то из его коллег потрудился на славу, создавая это жуткое место.
Вдоль стен устрашающими монстрами выстроились всевозможные пыточные приспособления: дыба, нюрнбергская дева, пыточное кресло с шипами, жаровня, кресло Иуды на деревянных столиках чья-то заботливая рука ровными рядами разложила всевозможные клещи, пилы, крюки, иглы и прочие кошмарные инструменты. Деревянные части пыточных устройств почернели от крови, пролитой в застенках.
― Проходи, садись! ― стражник указал Дмитрию на грубо сколоченный табурет, стоящий в центре пыточной камеры. ― Мастер допроса скоро подойдёт, а мне некогда ребята уже, наверное, обед доедают, пока я тут с тобой таскаюсь. И Семён вышел, закрыв за собой массивную деревянную дверь. С обратной стороны камеры щёлкнул засов.
«Из огня да в полымя», всплыла в памяти Дмитрия старинная пословица, очень точно отражающая его незавидное положение. Он осторожно присел на краешек табурета и стал ждать, стараясь не смотреть по сторонам. Соскучиться Сафронов не успел, дверной засов снова лязгнул и дверь отворилась. На пороге стоял мужчина лет сорока, ухоженный и опрятно одетый. Чёрный костюм из качественного дорогого сукна и красные кожаные полусапожки придавали входящему щеголеватый вид. Тенью за мастером допросов, а это мог быть только он, следовал огромный детина с безразмерным животом. Здоровяк был одет только в грязные мешковатые штаны, заляпанные бурыми пятнами и короткие сильно растоптанные сапоги чёрного цвета. Оголённые телеса колыхались в такт шагам, порождая волны волнующейся плоти. На лице бугая сияло счастливо-придурковатое выражение свойственное очень недалёким людям.
Допросный мастер деловито подошёл к Дмитрию, ногой подвинул к нему свободный табурет и сел перед своей жертвой, проницательно заглядывая в глаза.
― Рассказывай! ― проникновенно предложил он.
― Что рассказывать? ― опешил Дмитрий.
― Всё рассказывай, как на кривую дорожку стал, как до жизни такой паскудной дошёл.
― Я не совершал ничего преступного.
― Да? Ну, это вряд ли. Ты лучше сам признавайся, всё равно ведь всё расскажешь. Кока, проверь пока инвентарь!
Помощник мастера плотоядно улыбнулся, показав кривые чёрные зубы и сняв с гвоздя огромный кожаный фартук, напялил его на себя.
― Так откуда ты говоришь пришёл? ―как бы невзначай поинтересовался допросный мастер.
― Из Сангира, ― ответил Дмитрий, специально называя самый удалённый город от Вастабана. Эта крепость стояла у границы пустыни и была крайним южным поселением Конунгии. Программист очень надеялся, что здесь уличить его во лжи будет некому.
― Ого, куда тебя занесло! И чего ты тут забыл.
― Я путешествую, собираюсь написать книгу о природе Конунгии.
― Достойное занятие. А ты знаешь, у меня ведь дядя в Сангире живёт, он держит гончарную лавку возле рыночной площади.
Дмитрий уже почти было ответил, что прекрасно знает эту лавку, но вовремя почувствовал подвох и прикусил язык. Он сосредоточился и попытался воспроизвести перед своим мысленным взором схему Сангира, которую раньше видел не однажды.
― В Сангире нет гончарной лавки на рыночной площади, ― ответил Сафронов.
― Да? Ну, может я чего перепутал, ― легко согласился мастер. ― Но вот чего я никак не возьму в толк. Как ты прошёл такой долгий путь без вещей, еды, одеяла? У тебя нет даже наплечной сумки, без которой никто не отправляется в дальнюю дорогу.
За спиной у Дмитрия что-то громыхнуло, заставляя его подпрыгнуть от неожиданности. Он обернулся и обмер. Кока проводил ревизию своего пыточного инструмента. В руках он держал устрашающего вида клещи и любовно смазывал их какой-то коричневой субстанцией.
― Ну, ты чего занервничал-то? ― участливо спросил мастер. ― Может вспомнил чего?
― Всё у меня было, и еда и одеяло. Но у самого Вастабана на меня разбойники напали и ограбили. Старшего у них Пафнутом звали.
―Вот сволочь! ― мастер вскочил, опрокидывая табурет. ― Всё никак не угомонится лиходей! Ну, ничего, доберусь я до него. В следующий раз одной поркой он не отделается, на кол посажу!
― Кока! ― всё больше распалялся мастер. ― Ты помнишь Пафнута? Как он скулил на дыбе, когда его прищучили в прошлый раз! Тогда он купил себе свободу, выдав всех своих подельников. А разбойники были нечета ему, все как один по локоть в крови. А этот шестёркой у них был, а теперь смотри, Кока, атаман!
― Ыыыы, ― широко заулыбался помощник мастера, сжимая и разжимая в воздухе успешно смазанные клещи.
― Дебил, ― беззлобно бросил мастер в сторону своего помощника и как-то сразу сник. ― Племянник мой, хорошо хоть куда-то удалось пристроить. Работёнка конечно грязная, но зато всегда под моим присмотром.
Ладно, дружок, посиди пока в камере, а там решим, преступник ты или нет.
В пыточную, как по команде вошёл стражник, очевидно дежуривший с той стороны двери и увёл Дмитрия. Через три лестницы и два коридора конвоир велел пленнику остановиться и открыл какую-то дверь, отодвинув засов.
― Заходи! ― велел охранник.
Сафронов неуверенно шагнул через порог помещения и упругая волна спёртого воздуха, пропитанного запахами пота и мочи едва не сшибла его с ног. Даже полутёмный коридор показался ему хорошо освещённым местом по сравнению с мраком камеры, крошечное зарешёченное окошко под самым потолком почти не давало света. Дверь закрылась за его спиной, лязгнул засов и Дмитрий замер на месте, ожидая пока его глаза привыкнут к темноте.
― Ну чего стал в пороге? Подходи сюда здесь шконка свободная есть, ― прозвучало из темноты.
По мере того, как глаза привыкали к мраку, из глубины камеры проступали очертания двухъярусных нар с людьми сидящими и лежащими на них. Один из заключённых махал ему рукой, и Дмитрий подошёл к нему.
― Вот эту занимай! ― указал весёлый мужчина лет сорока на грубо сколоченный настил прикрытый соломой. ― Я Егор, плотник, один из лучших во всём Вастабане.
― А здесь ты чего делаешь в таком случае? ― зачем-то поинтересовался Сафронов и вспомнил, что забыл представиться. ― Дмитрий меня зовут.
― Понимаешь, Дмитрий, я тут выпил немного, да жену погонял. Она взяла и стражников позвала и вот я здесь.
― Да, не повезло тебе.
― Да ладно, чай не в первый раз! Отдохну два три дня, а потом она сама за мной придёт. Понимаешь, хмель у меня дурной, как выпью себя не помню.
― Так может тогда лучше вообще не пить?
― Как это?! ― искренне удивился Егор, но Дмитрий пропустил вопрос сокамерника мимо ушей, он изучал обстановку камеры и её постояльцев.
― Ну, а ты-то за что к нам? ― снова напомнил о себе новый знакомый.
― Стража у ворот задержала, а за что даже не объяснили.
― Тут таких как ты пол камеры. Серьёзных преступников сюда не сажают, в основном сидят мелкие воришки, дебоширы да подозрительные личности вроде тебя.
― Пол камеры?! Хороши же у вас в городе порядки, если людей среди бела дня хватают на улице и сажают в тюрьму.
― Так было не всегда. Беда у нас, друг, люди пропадают.
― Это как?
― А вот так, вышел человек из города, и нет его, ни следов, ни вещей, ни трупа.
― Разбойники?
― Навряд ли, у некоторых и взять-то было нечего, а счёт пропавших уже на десятки идёт. Солдаты везде искали да всё без толку, вот и издал правитель указ, задерживать всех подозрительных до выяснения дела. Я думаю, что это жест отчаяния у него такой.
― И давно это у вас?
― С неделю.
Потянулись долгие часы заключения, а наблюдать за сменой времени суток помогало маленькое окошечко под потолком. Народ в камере подобрался мирный, никто не шумел и не скандалил, заключённые сидели в одиночестве или тихо общались, собравшись в небольшие группы. Иногда охрана уводила кого-то из обитателей временного жилища, порой ряды тюремных постояльцев пополнялись. Каждый раз, когда открывались двери, Дмитрий с замиранием сердца ждал, что его уведут, но его персоной пока никто не интересовался. Ожидание становилось мучительным.
Егор оказался весёлым общительным человеком, который помог Сафронову в первый и потому самый трудный день заключения отвлечься от мрачных мыслей. Плотника действительно освободили на следующий день.
― Не скучай, Дима! ― пожелал он ему на прощание. ― Всё обязательно наладится. Надумаешь ставить дом или баню, обязательно обращайся ко мне, да и так просто заходи, посидим, выпьем!
После ухода Егора Дмитрий остался совсем один. Заводить новых знакомств не хотелось, и невесёлые мысли нестройным хороводом завертелись в его голове. Первым делом Сафронов корил себя за непредусмотрительность. Почему ему совсем не пришло в голову сменить одежду? Наверняка, если бы он оделся, как простой крестьянин охрана не обратила бы на него никакого внимания. Только дурак мог переться в Вастабан в джинсах и белой рубашке с коротким рукавом.
Совсем рядом находился его схрон, прямо под тюрьмой в извилистых туннелях городской канализации. Там он мог укрыться надолго, не опасаясь ни Крюкова, ни стражников Вастабана, но до него ещё нужно было добраться.
Озадачивало известие о пропаже людей, в том Вастабане, который знал и помнил Дмитрий, предпосылок для подобного явления просто не было. Конунгия имела свою чётко прописанную программу развития, которой, судя по всему, она и должна была придерживаться, будучи реализованной в реальность. Сафронов хорошо представлял себе основные события, ожидающие новый мир, никаких потрясений в ближайшем будущем не планировалось.
В Конунгии что-то пошло не так, Дмитрий чувствовал это почти на физическом уровне, но пока не мог себе объяснить причину этому явлению. Возможно, в программе реализовавшейся реальности произошёл сбой, и она отклонилась от намеченного разработчиками курса, не исключено, что вмешался какой-то не учтённый до сих пор фактор и нарушил одну из базовых установок. В этом можно было попытаться разобраться, но сначала нужно было обрести свободу.
Как не странно, но через несколько дней Дмитрий успокоился, откуда-то возникла странная, но твёрдая уверенность, что вся эта история закончится для него благополучно. Временами ему казалось, что он чувствует какие-то физические процессы, происходящие во внешнем мире, их отголоски докатывались до него в виде едва уловимых тонких вибраций улавливаемых его психикой, как антенной. В такие минуты Сафронов закрывал глаза и часами сидел неподвижно, прислушиваясь к себе и своим ощущением.
Прошла почти неделя в заключении, когда Дмитрию, сосредоточенному на своих мыслях показалось, что кто-то назвал его фамилию. Он насторожился, но потом решил, что это ему просто послышалось.
― Сафронов! ― прозвучало совсем рядом, и Дмитрий подпрыгнул на своём топчане от неожиданности. Ошибки быть не могло, кто-то звал именно его.
― Кто здесь! ― напрягся Дмитрий, отлично понимая, что за ним могли прийти убийцы, пущенные по его следу Крюковым.
― Дима, Сафронов, ты тут?! ― лязгнул засов, дверь в камеру открылась.
― Да, а ты кто?
― Я Игорь, я помогу тебе выбраться отсюда.
― Тебя Крюков послал?
― Я не знаю никакого Крюкова, пойдём быстрее, охрана может нагрянуть в любой момент, а поговорить и потом можно, ну же?
И Дмитрий решил, что убийца не стал бы выводить его из камеры, а убил бы на месте, едва удостоверившись, что он и есть его жертва. Снова всё выглядело очень странно, но Сафронов решился и быстро вышел в коридор.
Человек, вызволивший его из заточения, был одет в доспехи стражника Вастабана, но носил он их как-то неумело и неловко.
― Быстрее, ― снова поторопил его Игорь, ― тут где-то должен быть спуск в канализационные стоки.
― Я знаю, где это, пойдём за мной, я покажу.
Они вынули факелы из настенных держателей и, освещая ими дорогу, устремились в указанном Дмитрием направлении. Бежали не долго, Сафронов остановился у лестницы идущей вверх.
― Здесь, ― указал он на сваленные в кучу пузатые мешки накрытые соломой.
Молодые люди принялись разгребать завал, под которым обнаружился люк. Игорь потянул его на себя и до ушей беглецов донёсся звук журчащей воды, а носы уловили характерный запах, присущий канализационным водам во все времена.
Они спустились вниз по шаткой лестнице и закрыли за собой люк.
Это надо увидеть))) Плюсик 
