Смерти хватит всем (соавтор Павел Журавлёв)

в выпуске 2015/02/19

24 сентября 2014 - Григорий LifeKILLED Кабанов

Рассказ написан Павлом Журавлёвым в соавторстве с Григорием Кабановым и является частью цикла «Доминион».

Обзорная рецензия Григория Кабанова.

Произведения о Винсенте в хронологическом порядке:

1. Я плююсь пеплом (начало).

2. Генератор ненависти (продолжение).

3. Когда растает дым (продолжение).

4. Мерзость (на данный момент не окончена).

5. Смерти хватит всем (этот рассказ).

Другие рассказы цикла ищите на страничке Павла!

* * *

Смерти хватит всем

-1-

В моей жизни сложилось так: если проснулся с ненавистью, то день удался.

«Доброе утро, я вас всех ненавижу и хочу убить».

Стоит лишь обронить фразу, подобную этой, то меня сразу начинают убеждать, что злость вредна для сердца, и что вообще надо быть добрым, относиться ко всему позитивно и встречать день улыбкой. Что ж, по крайней мере, с улыбкой я встречаю сии поучения, а это уже прогресс. Ибо попробуйте сами, очнувшись в холодном пыльном бункере от собственной вони, тошноты, головной боли и прочих атрибутов хороший жизни, улыбнуться. Радостно так растянуть губы в улыбке, являя миру давно не чищеные зубы, и заявить: «Здравствуй, мир! Сегодня меня ждёт ещё один замечательный день!». А потом быстро перевернуться на бок и блевануть.

Ну и, разумеется, ещё одна сентенция, которую, как мантру, повторяют (но которой не следуют) адепты ложной мудрости: «Относись к проблемам легко и спокойно». Даже если отбросить мысль, что «легко и спокойно» эти мудрецы относятся только к чужим проблемам (но не к своим), то, всё равно, смысл этого учения являет у меня перед глазами следующую картину: человека в яме заливает дерьмом, а он относится к этому «легко и спокойно». Или по-другому: человек творит то самое дерьмо себе и другим, но вместо извинений или простого раскаяния талдычит с умным видом: «Относись к этому легко и спокойно». Боюсь, что «легко и спокойно» я отнесусь только к вашим похоронам, простите мой сухой юмор.

Так вот, ты просыпаешься, а точнее, продираешь глаза. И первое, что ты видишь – это унылая пыльная серость. А всё потому, что ты спишь на бетонном полу, да ещё и рожей вниз, чтобы не захлебнуться, если блеванёшь во сне.

И вот, кое-как оторвав морду от пола, ты откидываешь с лица отросшие немытые патлы и встречаешь новый день. Вместе с тобой просыпается и твой запах – вонь немытого тела, которое так и зудит под бронежилетом и грязными штанами. А ботинки ты уже третий день не снимаешь, потому что от их запаха даже крысы дохнут.

Этот утренний букет ароматов тут же включает новый спектр ощущений: головокружение, боль в желудке, слабость в мышцах и вообще ощущение того, насколько прекрасной может быть жизнь. Сейчас она настолько «прекрасна», что даже не хочется думать о далёком доме и жене с детьми.

И уж тем более не хочется думать о том, где ты находишься сейчас. Но нет, боец. Слабость тебе не к лицу. Вставай и встречай новый день в заброшенном городе, где осенний ветер вместо листьев гоняет по улицам пепел. Пепел… В чём дело, боец? Ведь именно с пеплом ты ассоциируешь себя ещё с шестнадцати лет. Так почему сегодняшний день должен быть другим?

-2-

Мы распрощались пару месяцев назад, хотя сейчас кажется, что с тех пор минул год. Наше военное фиаско разворачивалось медленно, со всей помпезностью, давая возможность солдатам и командирам в полной мере почувствовать безысходность. Нас было много, но врагов оказалось больше. Мы сражались, но не могли держаться вечно. Нас оттеснили. Нас окружили. Нас отрезали от остального мира.

Как же хочется в такое время верить, что помощь рядом, что помощь обязательно придёт… Но помощь буксует где-то там, в космосе, под густым огнём вражеских кораблей. А здесь, внизу, остаёшься лишь ты и стремительно тающая группа солдат. Сколько ещё можно продержаться? Наверное, неделю или две. А потом погибнет последний защитник, и спасать будет больше некого.

По этому поводу командование собралось за столом. Я, как ответственный за дисциплину офицер, тоже присутствовал. Разговор вышел коротким, но ёмким; у командиров не было настроения спорить. Все сошлись на мнении, что необходимо следовать директиве: в подобной ситуации предписывалось рассредоточиться по территории и начать партизанскую войну. Оставалось лишь решить, кого куда отправить.

Я не вмешивался в беседу. Для меня всё было решено заранее, ещё даже до собрания. Как офицер-особист, я в любом случае должен был взять на себя самое трудное и ответственное задание. Не потому, что кто-то прикажет, а потому, что это мой прямой долг. Особисты всегда лезут тигру в пасть и выполняют самые невыполнимые задания. И смертность среди них самая высокая.

— … уходить следует завтра же, пока есть лазейки, — закончил свою мысль полковник Ро́ссон.

Остальные согласно закивали. У некоторых на лицах застыло кислое выражение – отряды под их командованием отрядили в довольно опасные места, и теперь каждый сидел с тяжкой думой о том, как быть дальше. Тем не менее, когда полковник обратился ко мне, их гримасы разбавило любопытство.

— Капитан, вам поручается возглавить восьмой отряд и отвести его на линию старых укреплений, — сказал Россон.

Я вежливо поинтересовался:

— Разрешите внести предложение?

Россон чуть помедлил, а затем согласился:

— Разрешаю.

— Командование восьмым отрядом можно доверить Ди́ллону, он ответственный человек, — сказал я. – Предлагаю отправить меня в Тихий Рассвет вместо пятого отряда.

Россон снова задумался. Я, разумеется, не мог приказывать полковнику, однако опыт подсказывал ему, что к словам офицера-особиста стоит прислушаться.

— Вы собираетесь пойти туда один? – спросил он. – Без поддержки?

— Туда уже отправлялись целые отряды, и заканчивалось это плачевно, — ответил я. – В одиночку будет проще.

— Вы хотите использовать оборонные системы Тихого Рассвета против противника? – спросил один из командиров.

— Да, — подтвердил я.

За столом снова повисло молчание. Наконец, Россон принял решение.

— Если в одиночку… То на такое способны только вы, капитан, — он задумчиво кивнул. – Хорошо. Вы отправляетесь в Тихий Рассвет.

-3-

А ведь когда-то Тихий Рассвет был очень милым городком. Небольшое колонистское поселение, низкие здания, широкие улицы. Я бы здесь жил.

Нет, вру, я бы отсюда смылся. Продал бы дом, машину, одежду и свалил бы за десять звёздных систем отсюда – причём ещё в то время, когда здесь жили люди, здания не лежали в развалинах, а утром по улицам не кружились пепельные смерчи.

Не надо обманываться спокойствием, что здесь царит. Согласен, в руинах и пустых улицах есть некоторое умиротворение, но загляните-ка лучше под землю. Там вы обнаружите восемь бункеров, кольцом смыкающихся вокруг последнего, девятого. Этот бункер не предназначен для людей. Там царит искусственный интеллект, в чьей власти находятся все оборонные системы Тихого Рассвета. У этого компьютера есть своё имя, но я его позабыл за ненадобностью. Ибо любое имя померкнет перед названием серии логических систем, которые используются в таких компьютерах: Программируемая Система Инвариантных Характеристик. Или, сокращённо, П.С.И.Х. Вот это мне нравится больше.

Не такой уж он и псих, этот П.С.И.Х. Самый обычный военный компьютер, выполняющий заложенную в него программу. Но, поскольку эта программа уже пятнадцать лет как устарела, в Тихом Рассвете приходится несладко. И волей-неволей, украдкой ползая по руинам, представишь себе чокнутого робота, который неусыпно бдит и изыскивает самые изощрённые способы истребления живого. Настоящий П.С.И.Х.

Но со мной по ненормальности он не сравнится. Есть тут, конечно, и другие, у кого отказала голова, но они уже спокойно жили в своих видениях и мыслях. А вот я ещё не свихнулся окончательно. Так что в дырявой голове вашего покорного слуги кипят такие страсти, что другим ненормальным и не снилось.

Итак, просто представьте моё утро. Я совершаю подвиг – отрываюсь от пола. Сознание возвращается в мутную голову, но лишь для того, что вспомнить, что мне нечего пить. Вслед за этим приходит страх, о котором во время сна удалось забыть. Страх того, что я снова увижу себя. И отнюдь не отражение где-нибудь в луже или грязном металле. А самую настоящую галлюцинацию, поганого доппельга́нгера, порождённого моей больной головой. Он уже стоит рядом со мной и кривит губы в издевательской усмешке.

— Привет, я! Это снова я! – радостно здоровается он.

Какой же у него гнусный голос. Неужели у меня он такой же?

Настоящий Я (это он себя так называет) разражается смехом, таким же гнусным. От этого звука мне становится так хреново, что я спешу к дыре в полу и опорожняю туда желудок.

— Что, башка трещит с похмелья? – интересуется Настоящий Я с фальшивым сочувствием. – Небось, вода закончилась, пришлось пить спирт, м-м-м?

— Опять ты вылез, – хрипло досадую я, шаря одной рукой в кармане в поисках таблеток.

— Что значит «опять»? – переспрашивает он с издёвкой. – Смирись уже, меня не прогонишь!

— Заткнись, — я кое-как выуживаю из кармана пузырёк, откручиваю крышку непослушной рукой. Несколько таблеток просыпаются на пол.

— Ну попробуй, заткни меня, — радостно отзывается Настоящий Я.

Я заталкиваю в рот пригоршню пилюль, судорожно пытаюсь сглотнуть сухим горлом. Но не получается: желудок скручивается в очередном спазме, и лекарства отправляются в уже привычную дыру.

— От болеутоляющих уже тошнит? – спрашивает Настоящий Я тем же насмешливым тоном. – Оно и неудивительно. Сколько можно их жрать?

Я не сдаюсь и снова пихаю в себя болеутоляющие. На этот раз получается их проглотить. Настоящий Я в это время обводит комнату немигающим взором.

— Мно-о-ого же у тебя таблеток, — протягивает он с уважением. – И спирта вчера натащил… Ты смотри! Даже наркоту достал где-то!

Он запрокидывает голову и хохочет. Я и так не люблю смотреть на себя в зеркало, а теперь и вовсе закрываю глаза, лишь бы не видеть эту пародию.

— Как там червяки в твоей башке? – спрашивает он. – Похоже, одного ты прикончил-таки своим пьянством. Но ведь остался и второй...

Я даже не пытаюсь встать на ноги. Ползу, чуть ли не на четвереньках, к ящику с едой. Пора завтракать, и неважно, что я не хочу. Нужно накормить себя чем-то ещё помимо таблеток. Где-то на дне коробки булькает пластиковый стакан с лапшой быстрого приготовления. То, что надо. Там хотя бы есть бульон – вода, а не спирт. Просто сдери мембрану, и всё нагреется само.

— И долго ты будешь разжижать себе кровь? – ехидно бросает мне в след Настоящий Я. – Червяк у тебя в голове сильный, ему надо много яду… А вот ты-то не бессмертен.

Он вздыхает с притворным сожалением:

— Эх… Вот так и умрёт отважный капитан: наделав в штаны, пьяный, обдолбанный. И найдут тебя такого скрюченного, синего, обгаженного, в луже блевотины...

А я молчу. Только цепляю лапшу вилкой и ем без всякого аппетита. Лицо двойника появляется вдруг совсем рядом – совсем как моё собственное, только с гадским выражением – и дышит на меня смрадом:

— Я в твоей башке надо-о-олго...

И так каждое утро.

-4-

Крысы здесь особенно наглые. Ходят вразвалку по моей берлоге, иногда пытаются помародёрствовать в контейнере с едой. Но я пока не гоняю их, не запугиваю. Они нужны мне. Только крысы знают, где в этом городе есть вода.

На старый водопой можно уже не соваться – там завелись черви, и в большом количестве. Те самые черви, которые залезают людям в головы и растут прямо там, в мозгах. Те самые черви, что забрались в череп и ко мне. Мне следовало насторожиться тогда, в последний раз, когда я не обнаружил крыс в подвале с насосом. Они тоже боятся червей. Но я тогда слишком торопился, всё хотел успеть разобраться с канистрами до начала «комендантского часа». И двое паразитов прогрызли мне череп.

Я был не один такой: здесь ходило довольно много людей, которым черви забрались в голову. Это были солдаты или не успевшие эвакуироваться гражданские – те, кто не выдержал партизанства на диких территориях и решил дезертировать, сбежать в Тихий Рассвет. Некоторые из них даже привели с собой детей. Теперь все они бесцельно ходили по городским улицам, глядя пустым взглядом перед собой. Изредка приходили на водопой, но практически никогда не ели. Они стали тощими, высохли до самых костей. Но пока ещё были живы.

Поначалу я путал их с патрульными – тоже бывшими людьми, которых П.С.И.Х. с началом комендантского часа посылал наружу. Эти подобия человека, позор и ужас рода людского, шаркали по улицам Тихого Рассвета и искали нарушителей. На заражённых червями они не обращали внимания. Иное же дело – я… Приходилось прятаться.

Почему-то я не нравился и заражённым. В этом они походили на патрульных – едва завидев меня, они начинали истерично орать, словно в ужасе. А шуметь в Тихом Рассвете опасно, очень опасно. Здесь повсюду были уши. Я прятался и от них.

В приличном обществе меня посчитали бы безбожником, но в подобной ситуации я никогда не стал бы носиться по улицам, размахивая руками, и тем более не задумался бы о «лёгком выходе из игры». Я просто делал то, что должен был делать. Пусть мыслительные процессы и притупились, но остатков разума мне хватало, чтобы не броситься в могилу, которую с таким рвением роет общественная «мораль».

Как-то раз, во время трудного задания, один мой очень раздражительный коллега спросил: «И как ты ещё не устал читать свои проповеди? Ты вообще можешь думать о чём-нибудь другом?». А я ответил ему, что это его «думать о чём-нибудь другом» больше напоминает прятанье головы в песок, а не трезвое мышление. Если он придерживается таких «принципов», то пусть уж я стану беспринципным гадом и выберусь из самой глубокой ямы. Обмануть себя можно. Жизнь – нельзя.

Вернёмся к крысам. Братья наши меньшие, в отличие от людей, выживали в городе гораздо успешнее. Повсюду проходили их ходы, норы, тропы (я бы сказал даже, «магистрали»). В некоторых местах, подальше от оборонных систем, нельзя было и шагу ступить, чтоб не раздавить ботинком хоть одну тварь. Скажу честно, меня их общество не слишком смущало. Во многом они вели себя подобно людям: жрали друг друга, забивали слабых, жертвовали одним во имя остальных. Особых отличий от homo sapiens не наблюдалось.

Я смотрел, в какую щель забегает крыса, и шёл выламывать дверь (если там вообще была дверь). Поначалу план казался провальным. Часто бурые зверьки приводили меня к еде, то есть к человеческим костям, которые они с аппетитом обглодали. Но вскоре я заметил, что крыс становится всё больше. Значит, где-то рядом у них водопой.

После скитаний по хламным завалам, я забрёл в неказистое здание – какой-то завод. Обыскав все помещения наверху, спустился в подвал. И обнаружил там приятный сюрприз: система кондиционирования по-прежнему работала.

Я так и не понял, что здесь производили – возможно, потому, что умел только убивать (ну и ещё читать «проповеди», само собой). Но скажу честно: меня это и не заботило. Куда больший интерес представляла чистая вода, да ещё и не связанная с канализацией.

Конденсат от системы охлаждения скапливался в специальном резервуаре. Из него торчал кран со шлангом, уходящий другим концом в канализацию. И некий благодетель (да не постигнет его импотенция) закрыл кран. Сам резервуар оказался не таким надёжным: в боку чернела дыра, разъеденная ржавчиной.

Из неё на пол капала вода. От неё шёл неприятный запашок, но крысы с таким упоением лакали хрустальные капельки, что все мои опасения моментально забылись. Беспощадно пиная конкурентов, я пробрался к заветному крану. Пустая канистра с вожделением зазвенела в руках. Я отвинтил крышку, оставил её болтаться на проволоке, и, отсоединив от крана шланг, повернул вентиль. Вода умиротворяюще загремела о металлическое нутро канистры. Наконец-то. Я набрал немного влаги в ладонь, жадно выпил. Божественно.

Когда ёмкость наполнилась до нужного объёма, я перекрыл воду и закрутил крышку на канистре. Развернулся, готовясь встать.

...

Она крикнула мне прямо в лицо. Я попятился и упал. Сбитая мной канистра тяжело бухнулась о пол.

Мерзкая, изъеденная струпьями — она издавала пронзительный визг, брызжа слюной мне в глаза. Девочка в грязных лохмотьях стояла надо мной и вопила во всю мощь лёгких. От этого крика раскалывалась голова; меня будто саданули гвоздодёром по черепу, да так, что потемнело в глазах. Это червяк в голове почувствовал близость сородича.

Я схватил канистру, толкнул нежданную гостью – прямо в лоб, опрокинув маленькое тельце на землю – и пустился наутёк. На визг вот-вот придут киборги, и вот тогда станет по-настоящему плохо. Вода тяжело бултыхалась в канистре; ноша оттягивала руку, а я бежал, как мог, стараясь не терять равновесие. Не так уж много у меня сил, чтобы ладить с новыми ушибами.

Я мог бы её спасти. Мог бы схватить и утащить с собой. Но бросил; фактически, убил. Хотя, возьми я её с собой, смог бы уследить за ней, если даже насчёт собственной жизни не уверен?

Нет. Я бы её не спас. Отмерянное ей судьбой время почти истекло. Это было очевидно, с её-то по язвами и синяками. Черви пожрали её разум. И это маленькое худое тельце доживало свои последние дни. Может быть, стоило её пристрелить и оборвать мучения… Но как поднимется рука, когда у меня самого дома растёт дочь? Нет, детских смертей мне не вынести – ни в юности, ни теперь, когда я стал отцом.

Пусть хотя бы сегодня я никого не убью. Никого из людей. Даже бывших людей.

-5-

Нет, я уже не могу терпеть. Пусть мне стало лучше, я протрезвел и взбодрился, но жар и дурнота никуда не делись – это червь в голове медленно съедает мой мозг, растёт и набирает силы. Чем ты трезвей, тем страшнее это осознавать. Более того, в ясную голову лезет всё больше и больше навязчивых мыслей. Они разнятся: от паранойи до бредовых идей, их объединяет общая горячность. Я не могу выкинуть их из головы. Это верный признак того, что червь крепчает. Пришла пора очередного сеанса самоотравления.

Я сел подле стены, облокотившись о канистру, и полез в сумку за бутылкой. Запах спирта, едва я открутил крышечку, вызвал очередной приступ тошноты. Желудок просто отказывался принимать в себя ещё хоть каплю. Я попытался переселить нежелание, заставил себя выпить глоток… но поперхнулся и выплюнул большую часть себе на грудь. Организм отвергал алкоголь всеми способами.

В отчаянии, я наглотался каких-то анальгетиков, которые держал как раз на такой случай. Оставалось надеяться лишь, что галлюцинаций не будет. Мне и двойника хватает с запасом, зачем ещё видения?

Ноги онемели сразу, глаза начали слипаться. Где-то в горле появилось неприятное ощущение, но я быстро погружался в медикаментозный дурман, и дискомфорт отступал. Я уснул с надеждой на то, что меня не найдут в этом убежище. И что анальгетики притравят червя не хуже алкоголя.

Впервые мы познакомились с червями во время бегства из Тихого Рассвета. Один из пехотинцев, Джул, свалился в яму, пробираясь через разрушенный дом. Наверное, он угодил в бойлерную – по крайней мере, там стоял разбитый котёл, а пол по щиколотку был залит водой. Джул пожаловался с омерзением, что в воде плавают какие-то черви. Он даже успел подпрыгнуть и схватить меня за руки, чтобы я его вытащил. А потом заорал так, что зазвенело в ушах. Это огромные тёмные черви, как пиявки, вцепились ему в лоб и в висок. Один из них моментально проел кость и скользнул внутрь головы жертвы. Второй не успел; я вырвал его и раздавил.

Джул выжил. Я тащил его, потерявшего сознание, на себе. Когда нас встретила высланная с базы помощь, ему сделали операцию прямо в машине. Я ещё долго смотрел, как извивающаяся, покрытая кровью тварь пытается прогрызть стенки сверхпрочного контейнера. И не знал тогда, какое у этих существ тёмное прошлое. Не знал и того, что именно мне через несколько лет придётся это прошлое ворошить.

Но это уже отдельная история. А пока что мы знали одно: из подвалов Тихого Рассвета пришла новая чума.

-6-

Ненавижу эти руины. И так еле стою на ногах, а тут ещё бесконечные кучи обломков, ямы, арматура, битое стекло… Борясь с приступом тошноты, я в очередной раз вписался ногой в какую-то хрень, торчащую из земли, и кубарем полетел прямо в кишащую крысами колдобину. От сотрясения боль в висках только усилилась. Я выругался, пнул ненавистный предмет, а когда пригляделся, то увидел, что это застрявшая среди кирпичей, вертикально торчащая из бесформенной кучи железная вывеска: «Отдел управления киберсистемами, Тихий Рассвет». Ага. Я пришёл по адресу.

Я заполз в полуразрушенное здание. В уцелевшем крыле удалось отыскать более-менее сохранившийся (если не считать резкого запаха плесени, насквозь пропитавшей отсыревшую отделку) кабинет. Здесь было полно хлама – какие-то измерительные приборы, электрические платы, запчасти. В раскуроченном компьютере ковырялась здоровенная крыса. Я прогнал её, огрев по хребту прикладом.

Моё внимание привлекла полка с папками. Целый десяток неприлично широких корешков, подписанных одной и той же аббревиатурой: «П.С.И.Х.». Не полка, а дурдом какой-то.

Я полистал бумаги, вытаскивая одну папку за другой. Сначала попалась документация по механике: «Закрепите шток А на эксцентрике Б винтом В...». Затем электроника: схемы, графики, таблицы, почти без текста. В последних двух папках я обнаружил инструкции для программистов. «Средства разработки доступны лишь в виде простого объектно-ориентированного интерпретируемого языка с минимальными функциями наследования ради поддержки основных паттернов, инкапсулирующих...». Тьфу.

Но в последней папке печатного текста оказалось мало. Пролистав примеры кода, я наткнулся на заметки. Жёлтые листочки, неаккуратно исписанные чёрным фломастером. Запись о проблемах с турелью, сообщение о перегреве узла… И вот – жемчужина в груде навоза:

Компьютер работает на нейросети П.С.И.Х. и потому способен обучаться и адекватно анализировать информацию. Так что, ребята, защитите-ка его от «вредных идей» — а именно прекращайте с ним болтать и учить всякой чуши. Голосовую систему диалогов установили не для этого.

Голосовая система диалогов, значит… Я присел на край стола и поскрёб небритый подбородок. В мутной голове, из-под пелены анальгетиков вынырнула недоношенная идея. Я поместил её в воображаемый инкубатор, чтоб доросла до нужного состояния. Ибо переговоры с П.С.И.Х.-ованным компьютером требовали хоть какого-то плана.

***

Когда я более-менее протрезвел (то есть, стал слышать шуточки Настоящего Я ещё более отчётливо), тени на асфальте стали длинней. Где-то вдалеке заскрипели металлические двери. Крысы, пировавшие на мусорных кучах, бросились в щели, уловив знакомый запах. На улицы вышел патрульный.

Уставившись под ноги, он брёл средь руин, раз за разом исторгая хриплые вздохи. Ковылял, как сломанная кукла, спотыкаясь, и, казалось, был готов рухнуть в любой момент. Шаркал ногами, поднимая пыль. Жёлтая и сухая, как бумага, кожа висела мешком на старом теле. Казалось, он вот-вот развалится на куски. Полз и полз, патрулируя город, где не было ничего, кроме мусора.

Если ты вдруг повстречался ему, лучше беги, не кличь беду. Иначе, увидев тебя, он поднимет руку, наставит на тебя обвиняющий перст и закричит. И от этого вопля пробудятся все оборонные системы. Все беды, что только существуют, обрушатся на тебя разом. Да, таков закон здешних сумеречных улиц: спрячься, если слышишь шаги.

Я вышел ему навстречу. Патрульный замер. Затем его лицо скривилось, совсем потеряв человечность, а рот вырос в огромный кратер и исторг пронзительный визг. Я словно воочию услышал, как ноги киборга с лязганьем крошат раскиданные кирпичи. Как просыпаются турели, выбираясь из своих бетонных нор, как сонно зевает их гидравлика.

Я прострелил патрульному голову. Хлопок, брызги – и крик обрывается. Какое же это блаженство.

— Заткнись. И без тебя мерзко.

Я подошёл к телу и посмотрел в объектив камеры, что крепилась над его дымящимся лбом.

— Эй, компьютер. Предлагаю переговоры. Ты меня всё равно не достанешь, а вот с врагами на рубеже я действительно могу тебе помочь.

Тихий Рассвет был оборудован системой репродукторов, через которые автоматическая система делала рутинные оповещения. Каждый день я засыпал под сообщения вроде «Внимание, система энергоснабжения отключается в целях светомаскировки». Однажды специально для меня было передано требование о сдаче, но звучало оно казённо и пусто, будто читалось по какому-то старому полицейскому протоколу. Тогда у меня и мысли не возникало, что П.С.И.Х. способен на диалог. Теперь же я ждал ответа.

Репродуктор на одном из уцелевших зданий заговорил со мной – неживым синтезированным голосом:

— Чем ты можешь помочь?

Я воспрянул духом. Мне дали настоящий ответ – никаких больше казённых фраз.

— Если ты поможешь мне, то я смогу заманить их в город, прямо к твоим киборгам, — сказал я. – И тогда ты сможешь всех их уничтожить, не распыляя силы.

П.С.И.Х. думал не в пример быстрее меня. Он отвечал моментально:

— Как ты заманишь врага?

— Перестань меня обстреливать, — сказал я. – Усмири своих киборгов. Враг наблюдает за нами, ты сам это знаешь. И, если они увидят, как я спокойно разгуливаю по городу, то решат, что ты уже не опасен.

Компьютер не задал глупых вопросов вроде «Какие у тебя гарантии?» или «Почему я должен тебе верить?». Вместо этого он заявил:

— Выдвигаю следующие условия.

И начал деловито перечислять:

— Ты должен постоянно находиться в поле видимости сенсоров. Ношение и использование оружия запрещается. Любая разрушительная деятельность по отношению к оборонным системам запрещается. Доступ к оборонным системам запрещён. Выход за пределы городской черты запрещается.

И вердикт:

— Нарушение любого вышеуказанных условий карается смертью.

— Разумеется, — отозвался я голосом, каким отвечал на капризы жены. Бросил на землю пистолет, затем отстегнул пояс с остальным оружием и бросил туда же. И улыбнулся дружелюбной улыбкой педофила-насильника:

— Видишь? У меня самые добрые намерения.

-7-

Итак, клоун как следует выпил; теперь можно выходить на сцену. Всё ещё кривя морду от вкуса спирта, я вылез из своей норы и, держась почти прямо, зашагал к пригородной зоне.

Этот город, будто чёрная дыра, засасывал весь ненужный хлам. Прежде чем найти что-то полезное, я натыкался на горы всякого мусора. Ракетки для тенниса. Целый ящик биллиардных шаров. Мешок, набитый жуткими плюшевыми куклами. Однажды я даже нашёл ракетницу. Ни еды, ни воды, ни техники – только вот эта бесполезная вещь, а рядом с ней сразу четыре ящика снарядов. Как будто рекламный слоган: «Найди что угодно, но не то, что нужно! Умри с шиком в окружении бесполезных вещей!». И этот хлам был повсюду.

Ракетница всё же пригодилась. Мне, как ребёнку, всё хотелось выстрелить из неё, и вот, наконец, представилась возможность. Почти как ритуал – поднимаю руку, целюсь в небо, и… Пффф. Одна за другой — разноцветные ракеты взмыли над городом. Салют! Здравствуй, мир! Меня ждёт ещё один замечательный день!

После такого многоуважаемые инопланетные зрители точно не должны пропустить представление – всё ведь для них, любимых. Я знал наверняка: они наблюдали за городом, наблюдали за мной и всё пускали слюни, не в силах перейти городскую черту. Наверное, они здорово удивились, увидев «фейерверк».

Дальше – гвоздь программы, старенький грузовик в одном из подземных гаражей. Он походил на военный: тупая угрюмая кабина, огромный крытый кузов, зелёный окрас. Для меня он никакой ценности не представлял, хотя и был на ходу, а теперь вот пригодился. Я залез в кабину, едва не свалившись с подножки. Скоро Тихий Рассвет увидит мастер-класс пьяного вождения.

Машина завелась с третьей попытки – то ли я был слишком пьян, то ли в технике имелись неисправности. Но разбираться я уже не хотел. Главное – проехать из точки А в точку Б, а там хоть потоп. Медленно и осторожно я вывел грузовик из гаража.

Огромные колёса с лёгкостью переваливали через кучи обломков. Но, если учесть, в каком состоянии я вёл, то удержать грузовик на прямой было просто невозможно. Кабину качало из стороны в сторону – может, и не сильно, но мне, вечно немолодому, но вечно пьяному капитану, много не требовалось. Вскоре мой желудок заявил: «Да пошёл ты со своим спиртом!», и мне срочно пришлось тормозить. Открыл дверь, сблевал, закрыл. Порядок. Можно ехать дальше. Только медленно.

Я выехал на окраину и притормозил у одной из турелей, торчащих из бетонированной ниши в земле. Вылез из грузовика, подошёл и коснулся чёрного от сажи дула. Затем и вовсе взгромоздился на турель – правда, тут же оттуда свалился. Встал, упёрся в громадный ствол и постучал кулаком по орудийной башне (пушка жалобно затряслась). Если наблюдающие враги и этого не поймут, мне их жаль.

Но торжество лицедейского искусства продолжалось. Я проехал по шоссе и остановился у невзрачного одноэтажного склада. Вот здесь охрана П.С.И.Х.-а была плотнее, и, уверен, инопланетяне затаили дыхание. А я нагло вскрыл входную дверь и вошёл, включил фонарик.

Итак, что мне подарил новый радостный день в чудесном мире? Посмотрим… Теннисные ракетки? Беру. Крысиный яд? А это идея. Слабительное? Для полного счастья не хватало только его. Полный комплект барахла: теперь можно поиграть в теннис, занюхать крысиный яд, как кокаин, и совершить самоубийство пургеном.

Я несколько раз ронял ящики, рассыпал их содержимое, с руганью собирал обратно и, кряхтя, заталкивал тару в кузов. А потом, закончив, вытащил из кармана нерабочую рацию, пробормотал что-то в неё, деловито оббежал грузовик и залез в кабину. Должно выглядеть убедительно: поддатый солдафон, убедившись (а главное, уверившись) в безопасности Тихого Рассвета, сваливает в грузовик барахло, явно готовясь везти его в новый лагерь, и зовёт своих.

— Приходите, сладкие мои, — буркнул я, пытаясь справиться с тошнотой и рулём одновременно. – Ведь я тако-о-ой беззащитный.

— Ты прямо как сорокалетняя баба, которая мечтает об изнасиловании, — заметил Настоящий Я.

***

Затишье. И вот она – тысяча и одна мысль в прояснившейся голове. Теперь, когда у меня не осталось дел, Настоящий Я снова полностью завладел моим вниманием.

— А помнишь, как в школе у тебя выпал зуб, прямо на уроке? — вспоминал он, пока я ел консервы. – Ты побежал из класса, чуть парту не опрокинул.

Он хихикнул:

— Господи, каким же придурком ты выглядел! У тебя же всё время кровь из носа шла, тебя все считали слабаком...

Я вздохнул и полез в сумку. Пальцы нащупали привычную округлость бутылки, но желудок тут же взбунтовался. Никакого алкоголя. Что ж, хорошо. Значит, снова таблетки. От них, по крайней мере, нет похмелья.

— Опя-я-ять, — раздражённо протянул Настоящий Я, увидев анальгетики. – А ты знаешь, что эти пилюли вызывают привыкание? Скоро будешь биться в ломке, пускать слюни, прокусишь себе язык...

Он начал кататься по земле, изображая припадок. Потом замер и расхохотался:

— Ну вот, опять сейчас нажрёшься и вырубишься… А кто будет выполнять свой воинский долг, а, капитан? Если бы кое-кто не пил, как бомж, то давно уже выполнил задание… Сколько уже народу смогли убить ваши враги, пока ты тут морил червяков?

Я проглотил сразу горсть таблеток. Настоящий Я, ощутив близость бесчувствия, поспешил оставить за собой последнее слово:

— Тебя убьют во сне, наркоман чёртов. И задание своё ты тоже не выполнишь, потому что жрёшь отраву и лежишь в отключке. Нет, не выполнишь.

Ха. Если Настоящий Я должен был символизировать мои потаённые страхи, то слишком уж эти страхи напоминали речи некоторых людей. Знакомая болтовня: зачем, дескать, надрываться? Всё равно, дескать, ничего не выйдет. И попробуй скажи, что это только с их точки зрения. Заклеймят идиотом, как пить дать. Впрочем, заклеймят и так. И ведь ты, пытаясь преодолеть порог своих «невозможностей» и выйти на новый уровень, будешь волей-неволей ощущать свою глупость и ограниченность. Похоже, на это обречён любой, кто бьётся головой о свой «потолок». Но это хорошо. В конечном итоге, начинаешь мыслить куда трезвее всяких «трезвомыслящих». И преград уже не существует.

-8-

— А это ещё что? – Настоящий Я объявился, стоило содержанию алкоголя в крови упасть до определённого процента.

Я вздохнул и опустился на сиденье, чтобы передохнуть. В глазах плыло, а все звуки (даже те, что издавала галлюцинация) глушились, как ватой. Даже произнесённые слова забывались через секунду или две.

— А ты не замечал одну странную вещь? – поинтересовался Настоящий Я светским тоном, усаживаясь рядом. – То, что вся твоя жизнь – это сплошь идиотские поступки?

Его голос хоть и был навязчив, но не имел прежней силы. Это обнадёживало.

— Возьмём хотя бы сейчас, — Настоящий Я начал загибать пальцы. – Согласился придти в Тихий Рассвет. Зазевался и позволил червякам залезть тебе в мозги. Пьёшь и упарываешься вместо того, чтобы выполнять задание. Пошёл на сделку с чокнутым компьютером. И...

Он посмотрел на меня с торжеством, словно готовясь представить гвоздь программы:

— … и чинишь вагон метро! Да это даже по нашим с тобой меркам идиотизм, а?

Назло ему я снова приложился к бутылке. Рот обожгло, тело сковало отвращением, но я почувствовал злорадство.

— Ну-ну, — сказал Настоящий Я, снова начиная слабеть под действием алкоголя. – Посмотрим, чего ты нахимичишь с пьяной рожей.

Я встал, чуть не свалился, и, держась рукой за стену, снова потащился в кабину машиниста. Вагон был весь в пыли, однако при нормальном освещении казался даже уютным. Главное было не споткнуться о ящики со взрывчаткой, которые я выстроил здесь неровными (а что вы хотели от вдрызг пьяного?) рядами. Головной вагон был уже отсоединён от состава, и мне осталось лишь починить рычаг управления, чтоб не болтался туда-сюда.

Чтоб я ещё раз взял отвёртку в подпитии… Настоящий Я захохотал, когда меня стошнило в очередной раз.

— Господи, у тебя что ни день, то блевотина! – радостно констатировал он.

Я отполз подальше от лужи и опёрся спиной о пульт. Мир кружил вокруг меня каруселью; даже Настоящий Я казался размазанным пятном.

— Что, опять? – спросил он даже обиженно, увидев, что я вытаскиваю из кармана анальгетики. – Нет, ты точно сдохнешь. По-твоему, можно мешать эту дрянь со спиртом?

Голос его был глух, больше походил на жужжание. Я уже знал по опыту с первым червём, что это хороший признак. Паразит ослаб, и галлюцинация слабела вместе с ним. Нужно добивать, пока есть возможность. Я проглотил таблетки с жадностью самоубийцы.

— Вот же идиот, — констатировал Настоящий Я, надувшись. – Ты же проспишь вторжение. П.С.И.Х. тебя убьёт, пока будешь спать. На кой чёрт было готовить вагон с взрывчаткой, если сейчас вырубишься и ничего не сможешь сделать?

Я опустился на пол и повернулся на бок, подложив руки под голову. Снова наркотическое беспамятство. Либо я, либо он.

***

Этот дурман был тяжёл, в нём колыхалось слишком много боли и тревоги. Я не мог ни проснуться, ни забыться. Невидимые руки рвали меня на куски. Боль и тревога, обида и слёзы. Я вспомнил всё то, что происходило со мной. Всё то, что довелось пережить. Вспомнил с невероятной чёткостью свою жизнь в тихом рассвете в Тихом Рассвете: боль и муки изо дня в день, глухое и навязчивое отчаяние. Я должен был сбежать. От всего этого – сбежать. Сбежать от этой жизни, от этих воспоминаний, забыть всё напрочь. Пусть кто угодно говорит, что только слабый человек пытается сбежать от жизненных проблем и старается забыть всё плохое… Но я не останусь в чумном краю, где умрут мои ум и душа. Я тороплюсь жить, умирать мне незачем. Смерти хватит всем, так зачем о ней молить?

Я метался в тёмной буре отчаянья, и твердил себе: «Ни о чём не думай, ни о чём не думай...». Пустая, лишённая мыслей голова быстрее привела меня к забвению.

А когда я проснулся, весь скрученный болью, то Настоящего Я рядом не оказалось. Он не пришёл.

Червь умер.

-9-

Жизненная мудрость: ты понимаешь, что план, которому ты фанатично следовал, туп, как бьющий в рожу приклад, только воплотив его в жизнь. А то и вообще через несколько лет после этого – если тебя ещё не убили.

Как и ожидалось, с вражеской стороны пришёл разведотряд – три высоких твари с длиннющими ногами. Эти особенно были похожи на пауков. Они шли осторожно, с явным страхом. Оно и понятно: только на моей памяти П.С.И.Х. выжег два их отряда, случайно перешедших черту города. Но ксеноморфам нужен был город, нужен любой ценой… Если бы они пересекли Тихий Рассвет, то им досталась бы наша покинутая база, а вместе с ней и возможность отправиться в погоню за рассеявшимися человеческими отрядами, ничего не боясь. Ради такой возможности они были готовы рискнуть.

Твари забрели совсем недалеко, я даже не успел отлежать себе бок, наблюдая с биноклем. Они остановились перед пересечением улиц и начали что-то обсуждать. С моего места ничего расслышать было нельзя, но я много раз слышал их голоса: как прерывистое гудение пчелы в пустой бочке. И никаких жестов, кроме мелких движений головой. Издалека казалось, будто они просто стоят и смотрят друг на дружку.

Затем один из них вдруг напал на второго. К нему присоединился третий. Я даже растерялся, ничего не поняв поначалу. Обычно они не дрались между собой, а всегда действовали слаженно и самоотверженно. Но здесь – нет. Двое беспощадно били третьего, вжав его в землю. А затем, словно сосчитав до нужного количества ударов, слезли с него и пихнули вперёд. Забитый ксеноморф, прихрамывая, попятился прочь от «друзей». Ему здорово досталось. Поняв, что выбора нет, обречённый двинулся на охраняемую территорию.

Я усмехнулся. Похоже, инопланетный противник тоже исповедовал двойные стандарты. Понятия «честь» и «долг», как и у нас, трактовались ими в зависимости от ситуации. Забавное сходство с людьми. На ум пришёл классический сюжет: двое школьников отправляют третьего в заброшенный дом ночью, чтобы тот якобы доказал своё право вступить в их компанию. Несчастного ксеноморфа ждало боевое крещение.

Неказистые фигурки инопланетян, как небрежные росчерки карандаша, пачкали монотонную серость улиц, усеянных песком и ошмётками бетона. Ветер неторопливо гонял пепел по растрескавшемуся асфальту. Побитый ксеноморф, продвигаясь вперёд, в страхе метался от стены к стене, как паук от фена. Своими перебежками он спугнул очередного «червивого» безумца, прикорнувшего на сырых картонных коробках. Человек заорал во всю мощь лёгких. Пришельцы порскнули в стороны, как тараканы, а их избитый товарищ набросился на крикуна. С отчаянным исступлением он разорвал человека на куски – беспощадно искромсал, словно распрощался с жизнью и решил забрать с собой побольше врагов. Как же смешно смотрятся трусливые мальчишки, пытающиеся выглядеть воинами...

Повисла звенящая тишина. Ксеноморф, покрытый кровью жертвы, забился в тень от полуразрушенного дома. Для полноты картины не хватало дрожи в паучьих лапах. Его «товарищи» несколько минут простояли в ожидании выстрелов, а затем сами двинулись вглубь городских лабиринтов. Скоро они исчезли из поля моего зрения. И снова ни выстрелов, ни шума. Разве что вскрикивал очередной безумец, попавшийся ксеноморфам на пути. Похоже, что клюнули.

-10-

Без едких комментариев Настоящего Я стало даже одиноко. Но только на пару минут. А затем пришло ни с чем несравнимое чувство облегчения. Теперь я снова буду видеть себя только в зеркале. Жена с детьми, может, и привыкли, но для меня каждый день пялиться на свою рожу – это уже слишком.

Спирт и таблетки отправились в нужник, я выбросил их туда с особым удовольствием. Теперь я пил воду – воду, а не алкоголь. Какой же сладкой она казалась...

Они пришли. Их размашистые тела-пятна, серые, с фиолетовыми мазками, забрызгали сумеречный пейзаж разрухи. Прямо как опарыши на тухлом мясе. Кто-то ползал по крышам и, казалось, пытался ухватить небеса, загребая лапами воздух. Кто-то копался в обломках у подножия руин. Несколько ксеноморфов ломали неподвижную турель, облепив её со всех сторон.

Я наблюдал из убежища, готовясь уйти по заранее проложенному маршруту. Моя часть сделки была соблюдена – враг в городе, в зоне досягаемости турелей и мин. Пора уходить. Быстро и решительно. Ведь вы бы тоже не стали верить в благонадёжность военного компьютера, правда? И, если я не погибну под обстрелом, то в погоню отправится киборг. Уйти, не попрощавшись, не получится. Пусть и хотелось бы.

Турели ожили; раздался треск очередей. Огонь с одной стороны. С другой. С третьей. Трассирующие в сумраке пули пробивали вражескую броню, вырывали куски плоти, срезали конечности, словно ножом. Белые потроха взметнулись к небу, как фейерверк. Кровь лилась дождём.

Пришельцы в панике рванулись в разные стороны, отстреливаясь. Несколько особо отчаянных попытались взорвать одну из пушек. Турель, сделав несколько оборотов, стряхнула с себя ксеноморфов и расстреляла их ещё до того, как те грохнулись на землю. П.С.И.Х. веселился, как мог.

Мои злодеяния были завершены; пора и честь знать. Резво, как крыса, я поскакал по узким переулкам, ныряя в бреши и дыры. Слегка подташнивало, голова всё ещё отзывалась тупой болью, однако перед глазами больше ничего не мельтешило, и вестибулярный аппарат чётко определял, где верх, а где низ. В этот час я не мог позволить себе дурман.

На улицах всё грохотало, свистело и визжало. Несколько раз, из переулков, я видел мечущихся по асфальту ксеноморфов, хаотично палящих во все стороны. Не спешите, ребята. Время найдётся для каждого. Смерти хватит всем.

***

Когда турели и мины исполнили свою партию в первом акте концерта, в хор бодро вступили киборги. Тихий Рассвет вновь вспомнил дни боевой славы, с которых минуло уже пятнадцать лет. К старому пеплу примешивался свежий, новые воронки вспахивали асфальт, уцелевшие здания рушились. Машины вновь встретили врага.

Ксеноморфы старались преодолеть панику и смятение, они сбивались в группы и занимали оборону. Но в Тихом Рассвете выживал лишь тот, кто убегал. А среди тех, кто убегал, выживал лишь тот, кому повезло. Неоднократно повезло.

Киборги, переваливаясь, шагали по улицам. Всё, что у них могло стрелять, стреляло; стволы орудий раскалялись до красноты. Ксеноморфы пытались окружить их, обстреливали с разных сторон, но ни один их снаряд не мог пробить композитную броню. Здесь требовалось оружие помощнее, но никто такими калибрами не располагал.

На улицах царил ад, и, казалось, никому не было дела до небритого человека, куда-то бегущего, лазающего по тесным щелям и ныряющего в проломы. Но я боялся, и боялся неспроста: среди машин, сеющих смерть во вражьих рядах, я недосчитался одной. В распоряжении Тихого Рассвета находилось четыре исправных киборга. На улицах сражались лишь трое. Где-то, не вмешиваясь, блуждал ещё один – самый быстрый и опасный. И я знал, за кем его послали.

-11-

Я смотрел на заваленный проход. Не с отчаяньем – с усталостью. Закон подлости таков, что перестаёт удивлять. Признаться даже, я этого ждал. Более того – знал.

Будь у меня больше времени и сил, не копошись у меня в голове червяки – то, может, взял бы лопату да вырыл бы себе тоннель для побега. Но ничего из этого сделано не было, и мне приходилось довольствовать тем, что имелось до меня. «Крысиный лаз», по которому пятнадцать лет назад бегали обороняющие город солдаты, был хорош и даже комфортен. Но, разумеется, именно его должно было завалить взрывом.

Я выбрал обходной путь – немного вернулся назад и вылез в пролом, под пепельный ветер Тихого Рассвета. Сюда бои ещё не докатились, переулки пустовали. Я продолжил своё бегство по узким улочкам и разрушенным домам.

А потом встретил его. Иссохший урод с камерой на голове, притаившийся в углу разрушенной квартиры и похожий на кучу тряпья. Ни за что не поверю, что патрульный оказался тут случайно. Он ждал меня. П.С.И.Х. знал, что я буду отступать именно этой дорогой. Это наводит на мысль, что, возможно, именно он и устроил завал в тоннеле, чтобы вынудить меня выйти на поверхность.

Тощее тело с дряблой кожей встрепенулось, стряхивая с себя пыль. Патрульный повернул ко мне старческое лицо с высохшей кожей, а затем разинул пасть.

— Заткнись! – я в ярости бросился на него но было уже поздно.

Он заорал так, что сорвал себе голос и поперхнулся ещё до того, как я пинком сшиб ему голову с ветхой шеи. Его вопль, короткий, но такой сильный, оглушительным эхом раскатился по улице, как круги по воде. Сигнал был подан.

Минула секунда тишины. И вот где-то неподалёку раздался тот самый характерный рык, с которым киборг выходит из спящего режима. Дребезг и лязг. Сотрясающий землю топот. Машина учуяла свой звёздный час.

Три красных огонька уставились на меня – глаза убийцы, смотрящие с тупой решимостью. По сравнению со своими собратьями этот киборг был невелик – только три метра в высоту – но его гидравлика не износилась настолько, чтобы сделать его медленным и неповоротливым. У этого гада ещё имелись силы. Он уже не раз гонялся за мной; про себя я прозвал его Железным Ублюдком. Ему шло.

Он выстрелил. Уцелевший угол жилого дома, где находился я, взорвался тысячей мелких осколков. Я успел выпорхнуть из окна буквально за секунду. Так, должно быть, некоторые солдаты под обстрелом чувствуют, где упадёт артиллерийский снаряд.

Я бежал, вихлял, кувыркался и прыгал. А сзади ревело, громыхало и взрывалось, в спину бил горячий воздух, следом за ним летели осколки. Земля тряслась под ногами, я то и дело падал и врезался в стены. Но продолжал исступлённо бежать, заставляя мышцы трещать от натуги.

Ну же, станция метро… Вот она, рядом! Я совершаю новый кульбит, перекатываюсь по вздыбленному асфальту и швыряю своё тело вперёд, к покорёженному куполу станции. Следом за мной расцветают взрывы – выстрелы киборга яростно крошат бордюры, дробят асфальт и побрасывают в воздух крышки канализационных люков.

Вход – проём без дверей, за которым темнота. Я подаюсь туда, не особо уже заботясь о положении тела, и качусь вниз по лестнице. Боль, боль, боль – красные вспышки освещают мрак сознания при ударе о каждую ступеньку.

Киборг лезет следом, сминая дверной каркас неуклюжим телом. Ему тесно, но он намерен преследовать меня до последнего. П.С.И.Х. не отпустит никого. Ни один нарушитель не покинет Тихий Рассвет живым.

Я рвусь с низкого старта и несусь по проходу. Я помню эту дорогу – впереди маячит свет, льющийся с другого входа, что расположен через дорогу, а за несколько метров до него, слева, в темноте, гостеприимно открыты двери в станцию метро. Я сворачиваю, задерживаюсь на секунду, чтобы включить фонарик на поясе, затем перепрыгиваю через турникет и бегу вниз по неподвижным ступенькам эскалатора.

Как долго, Господи, как же долго здесь нужно спускаться! Внутри меня живёт робкая надежда: может, киборг застрял в узком коридоре и не сможет пойти следом? Но куда там… Вот он – сминает очередной дверной проём на своём пути, грохочет наверху и посылает мне вслед беспорядочные выстрелы. Мне приходится перескочить через последние ступеньки, чтобы избежать сыплющихся сверху обломков – кажется, от взрывов вот-вот обвалится потолок.

Я прыгаю с платформы, неуклюже приземляюсь, ударившись коленями об рельсу. Слева слепит огнём своих фар головной вагон поезда – тот самый, который я недавно чинил. Ну же, родной, не подведи. Докажи, что не зря в тебя вмонтирован автономный источник питания...

Киборг грохочет по платформе, его красные глаза жадно осматривают станцию, выискивая цель. Обнаружив меня, сломя голову убегающего в тоннель, он делает новый выстрел – мимо – и тоже прыгает на рельсы. Здесь ему уже просторнее, он не упускает возможности задействовать вторую пушку. Снаряд разрывается совсем рядом с вагоном, заставляя меня пережить небольшой инфаркт. Ведь, если эта сволочь повредит вагон, то не видать мне путёвки в жизнь.

А посему медлить нельзя. Я хватаюсь за конец верёвки, торчащий из открытой двери вагона, и изо всех сил тяну на себя. В кабине машиниста щёлкает рычаг, к которому эта верёвка привязана. Мотор издаёт натужное гудение.

— Все на бо-о-орт! – ору я, поддавшись искушению. Всегда любил уходить красиво.

Вагон трогается с места и стремительно набирает скорость, двигаясь навстречу киборгу. Тот, заметив опасность, переводит пушки на новую цель. Но столкновения уже не миновать. Удар – и вот вагон сшибает киборга с ног, подминает его под себя и, высекая искры, тормозит. Его мотор почти визжит, пытаясь справиться с внезапным препятствием. А я жму на кнопку детонатора.

-12-

Дрожь. Это единственное слово, что приходит мне на ум. Именно её, лёжа на рельсах и зажимая уши, я ощутил в полной мере. Весь мир вокруг меня затрясся, даже темнота задрожала. А потом пришло яркое пламя; оно пригнало волну горячего воздуха. Грохот взрыва буквально в одно мгновение перешёл с инфразвука на высокие частоты, заставляя всё вокруг зайтись в сумасшедшей амплитуде вибрации.

И всё. Вот так закончилась история любви. Киборг тяжело пережил скоротечный роман с поездом – остался лежать на путях, всё ещё живой, но покалеченный; без ноги и руки, с явно барахлящим гироскопом. В буквальном смысле разбит. Прямо моя история жизни.

Можно было сорваться в сумасшедший бег, преодолеть последний отрезок и навсегда покинуть Тихий Рассвет. Но я позволил себе неторопливую прогулку по тёмному тоннелю метро. Марш победителя.

Мотоцикл дожидался меня – в состоянии готовности, с полной припасов сумкой. Эта машина досталась мне от Джула в благодарность за спасение. Теперь, похоже, Джул спас жизнь мне, пусть и не напрямую. Я надеялся, что снова увижу его. И других ребят тоже.

Движок уверенно рыкнул, пробуждая старый варварский инстинкт ездока. Я включил скорость, дал газу, и мотоцикл понёс меня вперёд, к пролому в стене, что брезжил дневным светом неподалёку. Я уходил. Уходил от этой жизни и мечтал забыть её поскорей.

Сколько ещё придётся убегать? Увы, лишь глупец останется на тонущем корабле. Сколько ещё мне придётся забыть? Ведь врачи вынуждены отрезать заражённую плоть, чтобы спасти больному жизнь. И сколько ещё мне с подозрением смотреть вперёд? Много. Очень много. Все отведённые мне годы. Так будет всегда.

Я порвал цепи отчаяния, но их обрывки всё ещё звенят у меня на запястьях. Кто я, о Боже? Мрачный воин во власти голоса безумья.