Зарисовки

Солнце медленно продиралось через паутину стволов, выглядывая сквозь прорехи стен, словно задерживалось в них, и снова исчезало, рождая тень. 

Мы стояли на холме.

Лицо горело. Одежда промокла насквозь. 

У нее был нежно розовый респиратор. Закрывал все лицо. И глаза над ним. Огромные темные, что даже  не понятно какого цвета, на бледном лице.

-От тебя странно пахнет.- Она улыбнулась.

-Это резиной.- Голос, какой хриплый, словно сто лет не говорил. Конечно, будет пахнуть, когда сутками не снимаешь общевойскового костюма химической и радиационной защиты, когда следы от противогаза не проходят, даже если его не носить неделю. Будет пахнуть. Откуда-то из глубины накатила злоба, темная пелена.

-Сидите тут… респираторы у них розовые,- сплюнул.

-Извини. Обидела тебя? Извини.- Глаза стали еще больше. Просто чудовищные глаза. И я упал, упал в них и утонул.

Час сидел в парящей ванне. Отводы шел какой-то давно забытый аромат. Грязь с рук не смывалась. Неистово натирал их пока не покраснели и не начали зудеть, но на фоне бледного тела все  равно казались почти черными. Осторожно понюхал ладони – резина…

Оделся. Форма стала как чужая. Мешковатая зеленая, уже начавшая менять цвет на какой-то грязно синий – кафель, на котором она лежала, нежно-голубого. Нет наверху таких цветов, вот и форма их не понимает, но старается. Молодец.

Солнечный свет заливал аэродром. Ни тени. От горящих белым бетонных плит поднималось зыбкое марево. Ан 26 изнывал от жары. Автобус подьехал к самолету. Жалобно завыли тормозные колодки, двери с лязгом распахнулись  и люди повалили из его исходящего жаром нутра. Молодой лейтенант с хмурым лицом выпрыгнул из автобуса. Рывком накинул лямку камуфлированного рюкзака на плечо.

Я сидел за столом в кабаке. Слабый мертвый свет, лившийся с проходов раздачи, днем это заведение превращалось в офицерскую столовую, казалось, нагнетал еще больше тьмы. Музыка. Тени пьяных танцующих людей. Налитая желтым бликом бутылка с пивом и сальные на ощупь граненые стаканы. Объедки салата. Лужицы пролитой водки на столе. 

Валера облокотившись на стол спал.

Растолкал. Он подняв голову посмотрел на меня мутным взором.

-Пойдем, я отведу тебя домой?

Валера кивнул, и начал копаться в карманах куртки, по-моему, не совсем осознано. Поднялся. Я поддерживая за локоть повел его к выходу. Вышли на улицу. Вдохнул свежего ночного воздуха, почувствовал себя лучше. Обхватив Валеру за поясницу, повел по бетонке. Это было не простым занятием, учитывая сто двадцать килограмм Валериного веса, против семидесяти моих. Мимо прошел патруль, не проявив к нам никакого интереса. Пройдя метров сто, я понял, что лучше идти ко мне домой, так как я жил гораздо ближе, а, ведя Валеру к нему домой, пришлось бы пройти через весь городок.

Зашли домой. Валера не снимая ботинок прилег в коридорчике.

Я постоял, выключил свет и вышел. Тополя низко нависали над бетонкой, кроны светились желтым мутным, принимая свет от фонарей.

- Как в сказке, -подумалось мне. 

Бескрайняя пустошь. Солнца нет. Все заливает мертвящий лунный свет. До самого горизонта пустота, равнина заросшая ледяными кристаллами. Цепочка человеческих следов. Нет, лед не сломить, и капли крови застыли на острых гранях, отмечая путь ребенка. След рвется.  Девочка с золотыми распущенными волосами в славянской рубахе, разведя ладони, взмывает в черно-синее небо. По изрезанным стопам бегут и срываются вниз капельки крови.  

Будучи в патруле, сидел я и грелся в месте с моими солдатами у дежурного по станции.  При свете  сороковатной  лампочки я поглубже забился в шинель и  погрузился в приятную теплую дремоту. Но не долго продолжалось мое счастье, проклятая луна – ни что под ней не вечно. В теплый сумрак дежурки ворвался новый начальник боевой подготовки. От его явления света сразу стало больше, с улицы ворвалась суета, приказы и не понятные движения. Сон ушел оставив после себя лишь тоскливую горечь.

Полная темнота. Смутные тени домов, черные – соблюдают светомаскировку. На противоположной стороне хлебный киоск, горит после авионалета. Огонь освещает часть улицы – противотанковые ежи, грязные лужи, хлам, брошенный беженцами. Из темноты появляется маленькая девочка лет двенадцати. Смешно торчат косички, худая, под глазами синяки. Камуфлированная куртка размера на четыре больше, рукава закатаны, на руке повязка гражданской обороны. Идет тихонько – тяжелый автомат на каждый шаг стволом бьет по ноге. Ладошки перед собой, словно горсть воды несет – а над ними висит маленькая светящаяся пирамидка. Горит белым огнем, лицо девочки неестественно бледное в этом свете. Сосредоточена. Губы плотно сжала. Знаю. Донесет.

Теперь я вспомнил. Этот образ ведать, запал мне в голову из Пересадочной станции Саймака, потом забыл и интерпретировал.