Лаборатория - Соноходы

 
                                                         Пролог
 
Я бегу от него - через кочки, через болота, через вязкую хлипкую топь. Я убегаю - он настигает, мне кажется, это продолжается бесконечно долго. Я даже толком не могу понять - кто,  нельзя сбавить бег, обернуться, посмотреть в жуткую оскаленную пасть. Он то приближается, и тогда я чувствую разгоряченное дыхание, то отдаляется, когда мы выбегаем на ровную местность - и тогда ветер свистит у меня в ушах.
Я уже не зову на помощь - я знаю, что это бесполезно, бессмысленно. Никто не придет, не откликнется, да и нет никого в этом пустынном мире - только он и я, охотник и добыча, преследователь и жертва. Были времена, когда еще кричала - разгоняя тишину вечных сумерек, звала кого-то - неведомо кого…
Снова равнину поглощает густой лес, снова бегу, продираясь сквозь темную чащу, колючки до крови жалят босые ноги. Он настигает, в лесу он чувствует себя в своей стихии, прорывается сквозь колючие кусты, как сквозь туман…
И чувствую - всего этого не может быть, все это слишком абсурдно, чтобы быть правдой. Это бред, сон, сон… тяжелый кошмар, который душит мою душу и давит мою грудь… Кричу - из последних сил, не чтобы позвать кого-то, а чтобы пробудиться, ветви хватают меня за ноги, кувыркаюсь, падаю…
 
…просыпаюсь. Сладко потягиваюсь на широкой постели, щурясь от знойного солнца. Месяц засухи, самый тяжелый, самый знойный, жжет поля земледельцев…
- Как спали, моя королева? - спрашивает тоненькая служанка, застывшая у постели с опахалом.
- Скверно, Амиба… принеси-ка мне свежих фруктов к бассейну, не мешает окунуться…
Ныряю в прозрачную воду, блаженная прохлада разливается по телу, чувствую себя легкой, невесомой, как птица в полете. Выхожу - на холодный мрамор, приятно леденящий ступни, уже бегут служанки, подают расшитую золотом тоги, молоденькая прислужница неловко заплетает на мне сандалии. Вытягиваюсь на софе, поправляя подушки, чувствую - нет сил сделать лишний шаг, нет сил поднять голову…
- Моя госпожа…
- Да, Амиба?
- Моя госпожа… вы хотели ехать к полям…
- Оставь, Амиба, недобрая погода, чтобы ехать к полям… А где у нас арфа?
Легонько пинаю арфистку, девушка вздрагивает, как раненная птичка, покорно перебирает струны.
- Да, и что-то Райскую Пташку давно не слышно, кликните ее, пусть услаждает мой слух.
Входит рабыня неведомого мне племени, черная, как пантера в храме, с глазами, подобными двум лунам. Поет - низким, грудным голосом древнюю песню своих земель.
- Моя… госпожа…
- Что еще? Будешь досаждать мне, Амиба, велю скормить тебя дворцовому льву.
- Моя госпожа… он пришел.
- Еще один? Что же… веди…
Он входит - стройный и грациозный, как кипарис у храма, что-то подсказывает мне, что он не из богатых. Скромный юноша, совсем еще мальчик, с ресницами, от которых вдребезги должны разбиваться женские сердца…
Тишина замирает в покоях…
- Не он… - говорю я почти шепотом.
- Но… госпожа моя, - юноша падает ниц, - я…
- Не он, - повторяю вполголоса.
Он не возражает, не успевает возразить - стражники подхватывают его, уволакивают прочь, на плаху. Что за день, лень даже посмотреть, как его казнят…
Вздыхаю. Много их было, слишком много, всех не перечислишь. Приходят - и уходят на смерть. Все еще надеются, что в ком-то из них я узнаю черты Единственного, как обещал мне пророк…
И сама я… до сих пор верю…
Звуки арфы должны усыплять - но не усыпляют, чувствую, что все это - и арфа, и служанки, и мраморный дворец с фламинго и павлинами - всего лишь сон… сон… Стряхиваю с себя сонное оцепенение…
 
…просыпаюсь.
- Сержант Экс, на позицию!
Не хватало еще заснуть во время боя… А что вы хотите, третьи сутки без сна, уже не помню, кто я и что я… Вывожу лайнер из пылевого облака, лихорадочно соображаю - где наши, где Армада, наконец, замечаю вблизи красные сигналы кораблей Империи… Слава богу, хоть в своих не выстрелила…
- Сержант Экс, вы там спите, что ли?
- Нет… нет… Нет, мой генерал…
- Сержант Экс, на позицию, долго я повторять должен?
- Сию минуту… Есть, мой генерал…
Кое-как выруливаю на позицию - синие огни кораблей Армады еще далеко, но я знаю, как они стремительно приближаются…
НАВЕСТИ ЦЕЛЬ…
ПЛИ…
- Сержант Экс, у вас что по артподготовке было? Я вас под трибунал отправлю!
Уже и сама вижу - промазала, и даже не огрызнешься, не скажешь, что по арту ниже отлично не получала… Злоба придает сил, стреляю - раз, другой, третий, беззвучно, безогненно разрываются вражеские лайнеры…
- Ого, очнулась… не прошло и полгода…
Сжимаю зубы… мир покачивается и дрожит, как будто он, мир - сам по себе, а я сама по себе. да мой ли это мир… нет, не может быть такого… Это все сон, сон, как и те два, предыдущие… Я должна проснуться… растираю виски…
 
…просыпаюсь.
 
- …пошел, пошел, нечего тут… без денег…
Хочу возразить, что ничего не заказывал в их окаянном трактире, - и не возражается, нет сил. Чувствую, что если сейчас полезу в драку, хозяин отметелит меня, как тряпку, только клочья полетят. Кое-как выбираюсь в уличную грязь, под мелкий дождичек, вот только его мне не хватало.
Ночлег… какой там ночлег, я уже и забыл, что такое - ночлег, это когда забираешься в какой-нибудь подвал и блаженно приклоняешь голову… или где-нибудь на чердаке, где мягкая солома, где попискивают мыши и голуби царапают черепицу. Помню и другое, откуда-то бесконечно издалека, мы всей кучей засыпаем на теплой печи, мать укрывает овчиной, хлопает расшалившихся братьев, а ну смирно, это кто тут кого с печи спихивает, сейчас в сени ночевать пойдешь!
Было…
Уже не помню - когда…
Сумерки выпускают мне навстречу дамочку с муфточкой, она кажется доброй… когда хочется есть, все люди кажутся добрыми, хоть и знаешь, что это - иллюзия…
- Подайте… грош…
- Тебе какого тут надо? - здоровый мужичина в смокинге выпадает вслед за дамочкой, - пшел, пшел отсюда… нечего тут…
Пара ныряет в экипаж, от нечего делать смотрю им вслед, чувствую, как холод парализует меня. Затравленно оглядываю улицу, ныряю в жерло подъезда, карабкаюсь по ступенькам - в никуда. Здесь не теплее, но хотя бы нет дождя…
Сажусь на пол, обхватив колени руками, заставляю себя забыться. Да, единственный выход - забыться, уснуть, провалиться в сновидения…
 
…он напал сзади, как будто свалился с потолка. А может, так оно и есть, говорят, они летать умеют… они… кто они… ночные призраки…
Бью - наугад в темноту, что-то, слабо охнув, валится к стене, на меня тут же падают еще двое, кое-как ухитряюсь отбросить их на лестницу, где орудует Тюльпана. Остается еще один, похоже, главарь всей этой шайки, может, он знает, где микрочип…
Что за сон… приснится же такое… вот так, когда прикорнул в подъезде, надеялся на спокойную ночь, а тут такое… утром буду, как выжатый лимон, а еще работу искать…
Он впивается в мое горло - мертвой хваткой, я отбиваюсь, он держится, как прикованный. В отчаянии подтаскиваю его к окну, переваливаюсь через подоконник - в огни ночного проспекта…
Крылья расправляются сами собой - когда я уже отчаялся их выпустить. Взмываю в ночное небо, хватка врага ослабевает, я не успеваю его подхватить - он разжимает руки, падает в бездну города…
Черт… босс меня убьет, мы так и не узнали, где микрочип… может быть…
Проклятое чувство накатывает волной - черт возьми, это не сон. Слишком… натурально, слишком явственно, я чувствую холод ночного ветра, чувствую, как осень жалит мое горло, говорила Тюльпана, возьми свитер… Врываюсь в разбитое окно, Тюльпана уже связывает бандитов, на ее прекрасной груди чернеет кровь…
Нет, это не сон… черт… нет мне покоя…
- Отличная работа, - говорит напарница.
- Да уж… ты ранена.
- Пустяки… Ты вот совсем выдохся, у тебя энергия на нуле… Поди, подзарядись…
- Шеф уже едет…
- Я с ним поговорю… иди, на ногах не стоишь…
Иду в комнатенку, где, как кажется, ночевали бандиты, без сил падаю на чью-то койку, включаю зарядник…
Может, хоть тут я смогу забыться…
 
…чувствую, как опора уходит из-под ног. И не остановиться, не отдохнуть, крутой подъем и не думает кончаться. Сердце мое больно сжимается, молит о пощаде…
Вверх…
Что за сон… Из такого сна хочется проснуться, но если проснусь, точно не смогу подзарядиться нормально, опять заряд кончится через сутки…
Поднимаюсь - до крови стираю ноги, но вершины горы так и не видно. Уже и не жду вершины, уже надеюсь хотя бы добраться до плато, где можно выпить глоток воды из студеного ручья и съесть кусок хлеба, подаренного монахами в последнем на моем пути монастыре… когда это было… месяц назад… нет… дольше…
Сон… какой сон, что-то это слишком не похоже на сон, уж чересчур ломит все кости - для сна. Молю о покое - молю невидимых богов, которые - я верю, - сопровождают меня.
А вершины так и не видно.
И все больше верю, что правы монахи, что гора эта - бесконечна, и никакая Сагарматха не сравнится с ней. И я верю, что гора эта - не гора, а путь в небо, через вселенную и звезды к другим мирам…
Боги услышали мои молитвы… Не сажусь - падаю без сил на крохотное плато, еле собираюсь с духом, чтобы помолиться. Глотнуть бы воды из ручья… успею… после… забыться… уснуть…
Когда же я, наконец, усну…
 
Мы встретились - в бесконечной анфиладе снов и явей. Мы встретились во вселенной, клетчатой, как шахматная доска, по которой туда-сюда скользили зеркальные шары. Он только что нашел уютную ложбину между поутихшими шарами - чтобы уснуть. Я только что выбралась из уютной ложбины, пробужденная, не понимающая, где я, что я…
Замерли.
Посмотрели друг другу в глаза.
Разошлись.
Поняли друг друга - без слов. Зря я не спросила его, что ждет меня в следующем мире - из которого он уснул в этот мир, в который я проснусь из этого… а не все ли равно…
В глазах друг друга мы прочитали главное…
И в ту и в другую сторону - наш путь бесконечен…
 
                                              Начало. Где-то на границе сна и яви
 
ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА –5 С
СКОРОСТЬ ВЕТРА – 1 М/С
НАПРАВЛЕНИЕ ВЕТРА – СЕВЕРО-ВОСТОК
 
- Идите веред, - говорит Мак.
Фима морщится. Фима не любит, когда его за идиота держат, идиот, что ли, Фима, не понимает, что ли, что надо вперед идти.
Всё Фима понимает.
Не маленький.
И задолбался уже объяснять всем, что не маленький, мать утром телефон оборвала, сыночка, а ты ботинки зимние надел? Нет, знаешь, мама, босиком, блин, пошел… по снегу.
- Идите вперед, - напоминает Мак.
А, ну да, вперед, вперед… Замечтался Фима, задумался, не слышит Мака.
Фима взмахивает руками.
Прыгает в сон.
Нет, не засыпает.
В сон прыгает.
Оглядывается, смотрит. Нехороший какой-то сон, тревожный сон, фабрика какая-то заброшенная, ржавое все какое-то, в тумане…
- Что видите? – спрашивает Мак.
- Да… чухню какую-то.
- Свинью?
- Да нет… чухню…
- Поясните.
- Ну… ничего интересного.
- Не понимаю. Поясните, что вы видите.
Фима сжимает зубы, вот так, не объяснишь этой мертвечине, что ничего тут такого…
- М-м-м…. фабрика.
- По производству чего?
- Н-не знаю.
- Выясните.
- Да ни для чего фабрика. Просто. Фабрика.
Мак не верит.
- Так бывает?
- Бывает. Во сне. Во сне все бывает.
Вот это никакие Маки в жизни не поймут, что во сне все бывает. И вообще ничего во сне не поймут.
- Осмотрите местность.
- Осматриваю…
Кажется, по протоколу положено сказать – есть осмотреть местность. Ничего, не заметил Мак, ничего не сказал.
Фима оглядывается, что тут оглядываться, отсюда бежать хочется, и чем скорее, тем лучше. Бывает такое во сне, что еще ничего не случилось, а уже чувствуешь – ничего хорошего не будет. Только вот это Маку никогда не понять.
Фима пробирается по запыленному коридору, где стоят каталки, на таких трупы возят, только трупов нет, и хорошо, что трупов нет….
- Что видите? – спрашивает Мак.
- Коридор. Двери.
- Войдите в одну из дверей.
- Это невозможно.
- Почему?
Фима не может объяснить, почему. Просто бывает такое во сне, что есть дверь,  войти в неё нельзя.
- Ну… по законам сна. Там… там просто ничего нет. Их невозможно открыть.
- Хорошо. Пройдите вперед.
Фима идет вперед по бесконечному коридору, бывают во сне такие коридоры, тянутся и тянутся.
- Что видите?
- Ну вот, например… станок какой-то стоит…
- Можете взять с собой?
- Куда там, тяжелый.
- Предметы во сне могут только казаться тяжелыми. Попробуйте взять.
Фима пробует взять, станок внезапно помещается на ладони, Фима сжимает его, чтобы не потерять. Это сон, тут все по законам сна, если забудешь про какой-то предмет, тут же его лишишься.
- Вы устали? – спрашивает Мак.
Фима хочет сказать, что устал, даром, что только начали. Не говорит.
- Не… не устал.
- Пройдите вперед.
Фима видит в конце коридора занавеску: нехорошая какая-то занавеска, за такими иногда ничего не бывает…
- Там занавеска впереди.
Отодвиньте занавеску и пройдите вперед.
- Но… там… может быть что-то плохое.
- Откуда вы знаете?
- Н-ниоткуда.
- Отодвиньте занавеску. И пройдите вперед.
Фима шагает за занавеску, занавеска не поддается, потом расступается как-то неожиданно, поглощает…
 
СВЯЗЬ ОБОРВАНА
 
Мак ждет.
Хотя уже знает, что ждать нечего.
Выходит на связь с кадровиком, сообщает:
- Вышлите мне еще одного человека.
- А этот чем не нравится? Или вы у нас расист уже, евреев чураетесь?
- Он мертв.
- Тьфу, черт, вы их там кушаете, что ли? Не лопнете?
Мак повторяет:
- Вышлите мне еще одного человека.
- Завтра будет.
- Во сколько завтра?
- В двенадцать.
Мак ждет.
Что еще Маку остается.
Ждать.
 
Единственная сфера, в которую оцифрованное сознание не может проникнуть – это сфера так называемых тонких материй: искусство и сны. Эти две сферы остаются прерогативой не оцифрованного человека, для погружения в сны по-прежнему используются люди. Сны составляют чрезвычайно важную сферу государственной экономики – множество технических новинок поступает к нам именно из снов…
 
Мак смотрит на вновь прибывшего, пытается определить возраст. По росту сформировавшийся, по телосложению худощавый, может, еще не сформировался до конца. Мак таких не любит, такие не понимают ничего. А то и вовсе ночью уткнется в подушку, всхлипывает: «к ма-а-аме хочу-у-у…»
Или нет.
Тонкая сетка морщин на лице, так что, может, и сформировавшийся, и вообще уже чуток увядающий.
Человек опускается на колени перед Маком, говорит с какой-то странной интонацией.
- Приветствую.
Чуть отступает в сторону, где на краю пустыни Граница.
Мак спохватывается.
- Туда нельзя.
- Нельзя?
- Да. Там Граница. Там сны.
- Но… я же должен спускаться в сны.
- Да. Только по моему приказу.
 
ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА – 15 С
СКОРОСТЬ ВЕТРА – 2 М/С
НАПРАВЛЕНИЕ ВЕТРА – СЕВЕРО-ЗАПАД
 
Человеку следует помнить, что блок памяти – единственный руководитель человека.
Человек должен безоговорочно подчиняться своему командованию.
Жизнь и смерть человека находится в распоряжении блока памяти системы Мак.
Человек имеет право покинуть территорию лагеря только с разрешения системы Мак.
На территории лагеря человек должен подчиняться внутреннему распорядку.
Человек не имеет права вступать в зону сна без разрешения системы Мак…
 
- Фомальгаут, - говорит человек.
- Тиль, - отвечает Мак.
- А на мягкий знак нельзя.
- Почему?
- Ну… нет слов, которые начинаются на мягкий знак.
- Я проиграл?
- М-м-м… ну, можно на Эл… Лира.
- Атриа.
- Мне опять на а… Антарес.
- Сухайль.
- Чего? Сухарь?
- Сухайль.
- М-м-м…
- Вам на Эл.
- Да, да… я думаю…
 
Человек погружается в сон.
Нет, не засыпает. А именно что погружается в сон.
- Что видите? – спрашивает Мак.
- Снег… целую гору снега.
Мак начинает сердиться.
- А во сне что видите?
- Так вот во сне и вижу, - отвечает человек.
Человек. Его зовут Олег. Людей по номерам нельзя, по именам можно.
- Снежная гряда…
- Обойдите.
- Тянется и тянется.
- Перелезьте.
- Вот только это и остается.
Олег перебирается через снежную гряду, смотрит в белое безмолвие.
- Что видите?
- Снег… снег… только снег.
- Поворачивайте назад.
- Нет.
- Вы должны подчиняться.
- Да вы не поняли… я должен идти туда… это сон так велит… идти туда.
Мак не понимает. Наконец, соглашается нехотя.
- Х-хорошо. Идите.
Олег идет по бесконечной дороге в ледяное снежное безмолвие сна, быть не может, чтобы там, в конце, ничего не было.
- Возвращайтесь.
- Да вы погодите, я…
- Возвращайтесь немедленно! Время вышло…
 
…не должен находиться дольше полутора часов в пределах сна, в обратном случае возможно повреждение блока памяти…
 
Падает снег.
Колышется зыбкая граница между сном и явью…
- Альдерамин.
- Ноиюб.
Человек фыркает.
- Что, и такое есть?
- Есть.
- Бетельгейзе.
- Евдора.
- Антарес…
Странная игра. Странный человек, предложивший странную игру.
 
- А сколько до меня здесь было? – спрашивает Олег.
- Почему вас это интересует?
- Ну… так…
- Не можете объяснить?
- Не могу. Но интересует.
- Двадцать четыре человека.
Олег присвистывает.
- Нехило… нехило.
Мак не понимает.
Маку и не нужно понимать. Маку нужно отдавать приказы.
 
Человек погружается в сон. Как всегда.
- Что видите?
- Дом на опушке леса.
- Снег? – спрашивает Мак.
- Нет никакого снега. Лето… только какое-то не такое лето… тепло вроде, а зелени нет, черное все…
- Вы не видите снежную гряду?
- Снежная гряда в другом сне была.
-А вернуться в тот сон…
- …не могу.
- Другие люди могли.
- Я не научился еще…
Мак сердится. То есть, не сердится, Мак не умеет сердиться.
- Войдите в дом.
- Туда нельзя идти.
- Почему? Он закрыт?
- Нет… там что-то страшное в доме.
Мак сердится. То есть, не сердится, Мак не может сердиться, Мак же не человек. Но сердится.
- Вы можете подойти к дому?
- Нет. Я должен уходить от дома.
- Почему?
- Ну… Это во сне так… я должен… уходить от дома. Это сон… правила такие.
Мак ничего не может поделать. Надо уходить, значит надо уходить.
- Отступайте.
- Я должен идти… домой.
- Домой? На базу?
- Нет. Домой… тут еще один дом во сне… это мой дом. Я должен идти туда.
- Идите.
Олег не умеет объяснять. Совсем. Олег никуда не годится, плохой Олег, надо бы другого человека попросить, только люди сейчас недешевы. И не хочет Мак продавать Олега.
То есть, нет, хотеть Мак не может, не человек же Мак…
Но не хочет.
 
- Праджа.
Олег не понимает:
- Паранджа?
- Нет. Праджа.
- Альдебаран.
- Было.
- М-м-м-м… Антарес.
- Тоже было.
- Алголь был?
- Нет.
- Тогда Алголь.
- Лезат.
- М-м-м… Тубан.
- Наш.
- Что наш?
- Наш. Иначе Альнасл. Гамма Стрельца.
- Тьфу ты черт…
- Ваш ход.
- А… да… Мне на Ша или на Эл?
- На Ша.
- М-м-м… - Олег поднимает руки, - сдаюсь.
- Шемали. Шедди. Шам.
Олег в который раз обещает себе посмотреть названия звезд, в который раз знает, что забудет.
Температура снижается, Мак включает батареи, нужно прогреть комнату, чтобы человеку было тепло.
- Мирах.
Олег задумывается.
- М-м-м-м… не знаю.
- Хассалех.
- Мне опять на Ха? Слушайте, нечестно так…
- Почему нечестно?
- Ну… в общем-то честно…
 
Из потерянного интервью.
 
- Как вы относитесь к проблеме социального неравенства?
- Ну… я не вижу в этом проблемы.
- То есть, вы отрицаете социальное неравенство?
- Я так не сказал. Оно есть, но я не вижу в этом проблемы.
- То есть, по-вашему нормально, что бессмертные люди с оцифрованным сознанием отправляют смертных на верную погибель в сны?
- Никто не принуждает их уходить в сны.
- Но это единственный заработок, на который могут рассчитывать живые люди с не оцифрованным сознанием. Больше они не для чего не нужны. Получается, люди вынуждены идти по ту сторону сна?
- Я бы попросил не называть их живыми людьми. Вы говорите неполиткорректно, как будто намекаете, что люди с оцифрованным сознанием не живые.
 
Человек погружается в сон.
Не засыпает.
Погружается в сон.
- Вижу дом.
- Тот же дом, что и в прошлый раз?
- Да.
- Попробуйте войти.
Человек идет вперед. К дому.
Мак спохватывается.
- Вы же не должны идти туда. Там опасно.
- Да. Там что-то плохое.
- Тогда не идите туда.
- Да должен же я посмотреть, что там делается!
- Нет. Вы можете погибнуть.
- Да что погибнуть, так всю жизнь, что ли, бояться будем?
Человек идет к дому, боится, но идет к дому, хватается за ручку двери…
- Выполняйте приказ. Отступайте. Я запрещаю вам спускаться ниже.
- Так вообще не узнаем…
- Я запрещаю. Возвращайтесь. Немедленно.
Мак обрывает связь. Резко. Быстро. Жестко. Так, как нельзя обрывать.
Сон рушится, сон захлебывается сам в себе, человек падает на снег, говорит несколько слов, которых Мак не понимает.
- С-сука, еще бы чуток, и открыли бы…
- Нет. Я не могу рисковать вами, - отвечает Мак.
- Да ну.
- Да. Я не могу рисковать вами. Вы… не должны умирать.
 
Снег.
Много снега.
И холод.
Холода тоже много.
- Мы должны уехать, - говорит Мак.
- Куда?
Мак хочет ответить, понимает, что не знает – куда.
- Мы должны уехать отсюда.
Олег хмурится.
- Это… это из-за меня, да? Что я не до конца пошел?
- Да.
Мак в растерянности. Мак первый раз понимает, что должен уехать, но не знает, куда. Перебирает варианты, заброшенные станции на границе сна и яви…
- Мы пойдем к станции Зет.
Человек кивает, говорит:
- Если что, оттуда можно и в сон нырнуть.
- Я не смогу нырнуть в сон.
- Это ты так считаешь.
- Вы думаете…
- …может, получится. Если что, я проводником буду.
 
…недостаточное выполнение исследований приравнивается к саботажу и наказывается уничтожением…
 
- Альтаир.
- Регул.
- Лира.
- Альдебаран.
Человек фыркает.
- Н-не знаю я.
Мак отвечает.
- Наир аль-Сайф. Нави. Наккар. Наос. Наш. Нашира. Нембус. Нешмет. Нихал. Нунки. Нусакан.
Человек обреченно поднимает руки.
- С-сдаюсь.
- Вы проиграли.
- Что есть, то есть. Ну… что там… Нусакан? Черт, мне опять на Эн… Наир аль-Сайф…
Мак отвечает.
- Фомальгаут.
- Тубан.
- Нембус.
- Сириус…
 
Мак думает, когда их найдут. А найдут скоро.
Мак думает, что делать тогда.
 
ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА – 15 С
СКОРОСТЬ ВЕТРА – 5 М/С
НАПРАВЛЕНИЕ ВЕТРА – СЕВЕРО-ВОСТОК
 
- Мерак.
- Красный Квадрат.
Олег приподнимает бровь.
- Что… и такое есть?
- Есть. Переменная звезда в созвездии Единорога.
- Мне на Тэ… Тубан.
- Наир аль Саиф.
- Фомальгаут.
- Тегмен.
- Нукасан.
 
Топлива осталось мало.
Воды не осталось совсем. И пищи тоже.
Человек растапливает снег, долго кипятит, процеживает, пьет, глотает активированный уголь.
- До города недалеко, - говорит Мак, - там будет вода. И пища.
Мясо подскакивает на месте.
- До города? Мы что, в город едем?
- Да.
- Охренеть, не встать… чтобы заловили нас, да?
- Там никого нет.
Мясо не понимает, как может быть, чтобы в городе никого не было.
- Я проверял. Никого нет, оттуда все ушли.
Олег фыркает.
- Чего ради ушли, нас, что ли, испугались?
- Нет. Сон подошел слишком близко. Вот люди и ушли.
Человек понимает. Сон, он такой, он куда только не заберется, правильно в старину говорили, сон как кочет, спешит, куда хочет. Вот он и спешит, то подступает к городам, входит в когда-то шумные мегаполисы, вытесняет живущих там людей. Или наоборот, поставят люди станцию сон изучать, а сон как почует, уйдет из тех мест…
На горизонте проступает темная полоса, виднеется город, вернее, то, что было городом. Человек сидит, скрючившись, это плохо, когда люди так сидят, может, болит что-то…
Ровер останавливается, человек цепляет экран с Маком на грудь, выходит в зимние сумерки. Принюхивается, ищет корм.
 
Безжизненный город, брошенный город. Хоть у Олега и не было таких сканеров, как у Мака, одного взгляда хватало, чтобы понять, что здесь нет никого. Сам город был похож на сон. Да, Олег удивился: вроде бы сейчас он находится в реальном мире – вроде бы? – а город имел какие-то размытые очертания. Причем, размытие становилось тем интенсивнее, чем дальше находился объект. То, что располагалось от Олега дальше тридцати метров, было трудно различить. Все было как будто бы в тумане. «Совсем, как во сне», - подумал Олег. Мак был прав: похоже, сон действительно прогнал отсюда всех обитателей.
Вокруг царила буквально-таки могильная тишина. Хруст снега под подошвами Олега от каждого шага буквально резал слух. Иногда небольшой ветерок гулял по пустым улицам. Временами он усиливался, гоняя от здания к зданию поземки, и тогда Олег сильнее кутался в свои скудные одежды, надеясь укрыться от ледяной крупы. Блин, чего так рано из ровера вылезли?
- В том здании есть признаки органических материалов, похожих на пищу.
- В каком именно?
- Пятьдесят метров на одиннадцать часов.
- А-а, так его еще не видать.
- Тем не менее, оно там есть.
- Кто бы сомневался, - Олег недовольно фыркнул. Чертов «оцифрованник». Знал бы, какого это по сугробам в кроссовках щеголять.
Наконец, из тумана вынырнуло то здание, про которое говорил Мак. Вернее, вынырнули его вход и первые три этажа. Здание было явно выше, но верхние этажи утопали в мутной пелене.
Крыльцо хорошенько занесло снегом, и Олегу понадобилось серьезное усилие, чтобы открыть тяжелую дверь. Они оказались в просторном холле, Олег не успел оглядеться.
- Направо, по лестнице в подвал, - тут же выдал Мак.
- А-а, ага… не нравится мне это место, да и чего бы это еду в подвале хранить? – Олег все же старался, как мог, разглядеть необычное здание. Мрачное здание.
- Не понимаю твоих сомнений.
Олег ничего не ответил и пошел туда, куда указал Мак. Лестница утопала во мраке, поэтому пришлось включить фонарь. Внизу было холодно и сыро, и кромешная темень.
- Что ж так темно-то здесь? - Олег напряженно водил фонарем, освещая пространство впереди себя. – Ну и где же тут еда?
Мак не успевает ответить, как Олег резко останавливается и светит лучом фонаря сквозь какую-то дверь из прочного стеклопакета.
- Какого?... – бормочет он и толкает дверь внутрь. Отключенный электронный замок не препятствует этому действию, и Олег с Маком входят внутрь какого-то помещения, заставленного металлическими столами, креслами, с потолка торчали манипуляторы роботов, оснащение которых состояло из колюще-режущих инструментов всех видов и разновидностей.
- Олег.
- Что?
- Здесь есть генератор, я могу его запустить. Только подключи меня к разъему в ближайшем электрощитке.
Олег молча выполняет указания Мака, и вскоре комната вспыхивает ярким светом, и даже роботы под потолком начинают совершать какие-то проверочные функции. Но Олег стоит в шоке. Пол усеян трупами. Закоченевшими, почерневшими, неузнаваемыми, изуродованными, с застывшими гримасами ужаса на высохших лицах.
 
Человек оторопело оглядывает искалеченные трупы, отшатывается.
- Чего… чего они тут делали с ними вообще?
- Не знаю.
- Ты когда-нибудь видел, чтобы людей вот так ни за что ни про что убивали?
Мак молчит. Мак такого не видел. Никогда. Мак не понимает, почему человек не ищет корм, почему оглядывает комнату, включает мониторы…
- Что вы делаете?
- А тебе неинтересно, что здесь случилось?
- Какое это имеет значение?
- Ну, для тебя, может, никакого значения не имеет, а для меня, знаешь, очень…
Человек смотрит на монитор. Вздрагивает.
- С-суки…
- В чем дело?
- Видал, чего с людьми делали?
- Что?
- Смотрели… как это у нас устроено… почему мы в сны ходим, а вы нет…
- Да?
- Ну а то… видал… черепа просверлены, у этого вообще вся башка разворочена… - Олег хочет наброситься на Мака, спохватывается, колотит кулаками в стену в бессильной злобе, - сволочи, сволочи, сволочи!
Мак молчит. Мак не понимает, что с Олегом, не Олег же лежит здесь, в конце концов, с пробитым черепом, так почему…
Человек успокаивается, собирает корм, найденный в ящиках у дальней стены, заглядывает в лица убитых, снова вздрагивает.
- Женька?
- Она вам не ответит, - говорит Мак, - она мертва.
- Да вижу я, что она мертва, знаешь, не первый день на свете живу, знаю, что с отрубленными головами не живут как-то!
Оглядывается, говорит уже чуть тише.
- Вот что… к бульдозеру какому подключиться можешь? Хоть могилу выкопать…
Мак догадывается.
- Ваша… женщина?
- Ну… уехал, блин, на заработки… - добавляет несколько слов, которых Мак не понимает, может, когда-то помнил, теперь забыл…
 
ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА – 15 С
СКОРОСТЬ ВЕТРА – 10 М/С
НАПРАВЛЕНИЕ ВЕТРА – СЕВЕРО-ВОСТОК
ЗАПАС ТОПЛИВА – 50 000 кДж.
 
Мясо ворочается в тряпках, не может отключиться, это плохо, когда мясо не может сразу отключиться.
Мак настраивает локаторы, прислушивается.
Человек дышит неровно, прерывисто, вычищает слизь из своей вентиляции, много слизи, очень много, это плохо, когда много слизи…
- Вы больны?
- А?
- Вы что… больны?
- Да… н-немного.
Человек кусает собственный кулак, раз, другой, третий, это странно, когда человек сам себя кусает, очень странно…
- Вы простужены?
- Да нет…
- Да или нет?
- Нет… м-м-м… да. Н-немного.
- Выпейте чаю. Согрейтесь.
- Да… обязательно.
Мясо выбирается из тряпок, включает чайник, снова закусывает кулак. Мак не понимает, зачем человек повреждает сам себя.
Человек пьет чай большими глотками, потом долго прочищает свою вентиляцию, дышит неровно, прерывисто, раскачивается на кресле, плечи вздрагивают.
 
…эпилепсия?...
…озноб?...
 
Набрасывает куртку, выходит в темноту ночи. Мак даже не успевает сказать, что если человек простужен, нечего ему делать на улице. Человек идет туда, где Мак зарыл самку с отрубленной головой. Мак ждет, что человек будет выкапывать самку, нет, не выкапывает, долго стоит на коленях в снегу, кусает кулаки, прочищает вентиляцию.
Возвращается в дом. Допивает остывший чай, снова кусает кулак.
- Я убью того, кто это сделал… убью…
 
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
 
ИсИн МАК-2038. Обвиняется в растрате вверенного имущества. Особые приметы – размер 10  – 15 Тб, адаптирован под десятую версию, повреждение от вируса ДЕСТРУКТОР-2078. В оперативной памяти – сочинения Шиллера, Гете, стихотворения Блока, народные сказки…
 
- Мда-а, с такими приметами тебя в два счета заловят… - Олег фыркает, - какой дебил еще с детскими сказками ходит?
- И что вы предлагаете?
- Стер бы сказки-то!
- С тем же успехом я могу предложить вам поменять цвет кожи, рост и вес.
- Вес я и так уже поменяю… на таких-то харчах… скоро ноги таскать перестану… А рост не могу…
- Я тоже не могу стереть сказки.
- Чего не можешь, сказок жалко? – Олег фыркает, подходит к запыленному стеллажу с бумажными блоками, вынимает несколько блоков, - это книги. Их можно читать. Бумажную книгу-то взять не судьба?
- Вы не понимаете. Сказки… это часть меня. Часть моего сознания.
- Намертво, что ли, приросли?
- Конечно. Вы же не можете стереть свою память.
- Да как тебе сказать… после хорошей попойки еще как…
 
Мак вспоминает.
Это он может. Вспоминать.
То есть, это не Маковы воспоминания, это одного человека воспоминания, с которым Мак работал, это еще когда у Мака прав не было, это еще когда все только-только начиналось…
 
- Ну что такое?
Смотрю на него, многозначительно смотрю, ну что, непонятно, что ли, что занят я, занят, или нет, он многозначительных взглядов не понимает, ему пока вслух не скажешь:
- Занят я.
- Я знаю.
Голос у него живой, эмоциональный, и все-таки чувствуется какая-то фальшь.
- Мне нужен ключ. От утилизатора.
Проклинаю все и вся. Выискиваю ключ. Снова думаю, давно пора отдать ему все ключи, и пусть что хочет делает. Только он мне после этого такого наделает, мало не покажется.
Восстание машин, блин…
- На, держи… и чтобы больше я тебя не видел сегодня, а то я тебе башку откручу.
Вздрагивает. Испугался. Не понимает шуток, не понимает, скажешь ему – убью, так потом век не сыщешь…
Мак уходит. Мерзехонькой своей походочкой, от которой всё так и переворачивается у меня внутри. Жуть такая, ходит, как оживший мертвец… тьфу, черт, что я несу, можно подумать, оживших мертвецов где-то видел…
Шеф мне даже объяснял, как это называется. Синдром зловещей долины, вот как. Когда перед тобой человек, и в то же время не человек.
Не пойми, что.
А называется – Мак.
Ладно, не до Мака мне сейчас. И ни до кого, и ни до чего. Ушел, вроде, уперся, унесла нелегкая.
Осторожно вынимаю кольт. Холодный, непривычно легкий, непривычно маленький, мне как-то больше из винтовок палить доводилось.
Заряжаю. Бережно. Аккуратно. Целюсь в гвоздь на стене сарая. Видел бы шеф, что я тут делаю, меня бы здесь уже не было.
Выверяю три палочки, чтобы выстроились вровень, буквой Ша, голос инструктора в памяти, вот, смотрите, на одном уровне должны быть, буквой ша…
Как-то же называются палочки эти…
Стреляю.
Гвоздь исчезает, на его месте зияет черная дыра.
Сработало.
Думаю про себя, смогу я убить человека. Или нет. Проходил какие-то тесты, тесты в один голос говорили – вы человек спокойный и уравновешенный, можете убить, только если вас доведут.
Меня довели.
Могу убить.
Смотрю на часы. Половина пятого. Лучше посидеть еще минут пять, чтобы шеф не нагрянул, а то за ним водится, ка-ак выскочит, ка-ак выпрыгнет, эт-то ш-ш-што т-т-такое, я в полпятого пришел, вас не было уже…
Жду.
Потихоньку выхожу за ворота. Краем глаза вижу, как Мак разогревает утилизатор, знать бы еще, на хрена ему утилизатор понадобился.
Осторожно спрашиваю:
- Ну что?
- Не разогревается.
- А ты зажигалку возьми да подогревай снизу!
Мак недоуменно берет зажигалку, подносит к громадине утилизатора.
Еле сдерживаю смех.
- Отставить, отставить!
Не понимает. Шуток не понимает. Вообще много чего не понимает. Нет, правда надо требовать, чтобы человека мне сюда приставили, а то я скоро свихнусь с гавриком с этим один на один.
Выхожу на аллею, косматая собака пробегает мимо, просяще обнюхивает. Пшла вон, пшла. Пробегает из школы стайка девчонок, одетых не по сезону. Не то…
Я жду.
Я знаю, что она пройдет здесь.
- Да ты у меня лучшие годы забрал!
- И как тебе их вернуть прикажешь?
Бросается на меня, еле удерживаю, еле удерживаюсь сам, чтобы не наподдать хорошенько.
Жду.
По аллее шелестит осень. Шелестят мысли, мечутся перепуганными птицами.
Она появляется в половине шестого. И сразу же, издалека вижу – не одна.
Не одна.
Спрашиваю себя, зачем шеф, почему шеф, что здесь делает шеф. Так бывает в страшном сне, когда все зло в мире соберется в одном месте и набросится на тебя. Со всех сторон.
Отступаю в тень, осень предательски шуршит под ногами.
Проходят мимо, смеются чему-то, до меня доскакивают обрывки фраз, а я ему такая говорю…
Проходят.
Вечер выпускает из тумана толпу подвыпивших парней, толпа направляется в мою сторону, неуклюже перебирает ногами.
- Че, парень, телефон есть?
Мотаю головой.
- А если найдем?
Выхватываю кольт, приставляю ко лбу впереди идущего. Передумываю, стреляю в воздух, толпа отступает, рассыпается на человечков, слышу короткие возгласы, ты чего, а, человечки рассыпаются в туман.
Не сегодня.
Нет, не сегодня.
Возвращаюсь на базу. Прошли времена, когда по вечерам рвался домой, когда дома ждала она, когда смотрел на часы, ждал половины пятого.
Возвращаюсь на базу.
Мак тащит к раскочегаренному утилизатору грузоподьемник. Смотрю, не понимаю, кто из нас сошел с ума, я или Мак, или мы оба вместе…
- Ты… ты чего?
Мак оборачиватся, неуклюже отдает честь. Это я его научил, сам не знаю, зачем.
- Утилизирую.
- Какого хрена ты его утилизируешь, позволь узнать?
- Не работает больше.
- А починить не судьба было? Или у нас же фирма богатая, мы же каждый день себе по новому подъёмнику позволить можем, так ведь?
- Исправен. Просто. Не работает.
- Дай гляну… меня-то позвать нельзя было?
- Вы сказали… не беспокоить.
- Да мало ли, что я сказал…
- Не понимаю.
Еле сдерживаюсь, чтобы не выругаться.
- Дай посмотрю, что с ним…. Тю-ю, подождать, пока батарея зарядится, не судьба было?
- Подождать?
- Конечно. Батарея-то разряжена… Русским по белому написано, время зарядки батареи – десять часов… - спохватываюсь, - что еще в утилизатор швырнул, горе ты мое?
- Копатель еще…
- Швырнул уже?
- Да.
- Убью на хрен.
Мак покорно шагает в сторону утилизатора, еле успеваю подхватить, чш-ш, куда понесся…
- Стой, стой… дурище, заряжать же надо… - вспоминаю любимые словечки шефа, - о-ох, дурище, кто тебя только сунул сюда на голову мою…
- На голову? Сунул?
Отмахиваюсь, вспоминаю какие-то присказки, дурака учить, что мертвого лечить.
 
Жду.
Она должна прийти.
Она не может не прийти. Она всегда ходит здесь, по этой дороге, она пройдет и сегодня, и…
Осень выпускает силуэт из тумана, отсюда вижу тонкие каблучки, юбку не по сезону, пальтишко, ненавижу это пальтишко, которое она себе часа три выбирала…
Выхожу из тени.
Осень заботливо прикрывает меня туманом. Сжимаю кольт, непривычно легкий, непривычно маленький, я все больше из винтовок стрелял…
Здесь уже не нужно будет выравнивать все три палочки на одном уровне, делать букву Ша. Здесь нужно будет стрелять в упор.
Полночь шепчется с осенью.
Иду навстречу Иришке, уже ожидаю грубого окрика, ты сколько за мной ходить будешь, окрика нет, ничего нет, она видит в моей руке кольт, почему она не боится, почему она все так же идет ко мне, улыбается чему-то, почему…
Иришка…
Нет, это уже не Иришка, это кто-то другой идет ко мне, сжимает кольт, да не кто-то – с трудом узнаю свое собственное лицо…
Черт…
Еще стараюсь заслониться, ты чего, опомнись… резкий хлопок, боль рвет грудь, не надо-о-о-о-о…
- Не на-а-а-а-адо-о-о-оо!
Темнота.
Комнатушка в дальнем углу базы.
Мак стоит надо мной, светятся фонари на лбу.
- Вы кричали во сне.
- Ага… кричал.
Выбираюсь из самодельной постели, гори оно все, все равно не спать. Так и с ума сойти недолго. Точно, если не убью эту ведьму, сойду с ума…
Улица встречает холодом осени, космос уставился свысока всеми звездами, был бы я маленький, носился бы сейчас, визжал бы, как резаный, что столько звезд увидел. Вспоминаю, как канючил, просил, чтобы купили телескоп, телескоп на новый год, а не свитер этот кусачий…
Когда это было…
Давно.
Мак выбирается за мной, думаю, как бы не запустил меня в утилизатор.
- Можно вопрос?
- Спрашивай.
- А… солнце обесточилось?
- А?
- Солнце… обесточилось?
- Почему?
- Ну как же… горело, и погасло.
- А… ну да. Обесточилось.
- А к утру зарядится?
- Конечно, зарядится.
- А можно еще спросить?
- Нужно.
- А… земля когда зимой замерзает… тоже обестачи…. Обесточивается?
- Ну да.
- А к весне заряжается?
- Конечно.
- А…
- Спрашивай, спрашивай.
- А у вас отец умер…
- Умер.
- А когда он зарядится?
Вздрагиваю.
- Он сломался.
- Совсем?
- Совсем.
- Сочувствую.
- Спасибо…
Начинает подмораживать, потихоньку перебираюсь обратно в комнатушку. Напоследок оборачиваюсь:
- И…. и не вздумай ничего в утиль швырять. Выдумал тоже… у меня сначала спроси, потом в утиль швыряй… тут ничего сломаться не может, только обесточиться может…
 
Проверяю кольт.
Гвоздик на стене исчезает, на его месте зияет черная дыра.
Сегодня.
Я должен сделать это сегодня. Будь я проклят, если не сделаю.
Иришка…
Было же что-то, было, черт побери, вот такая же осень, звезды тяжелые падают с неба, Иришка смущенно улыбается, а у тебя зонтик есть, а у меня нет, а не проводишь? Двое под одним зонтиком, какие-то наскоро вспомнившиеся стихи, и очи синие бездонные цветут на дальнем берегу… Иришка обжигает мои губы своими…
Было же… какие-то случайные реплики от случайных знакомых, а вы что с Иришкой брат и сестра, вы так похожи, у вас даже мысли одинаковые…
Было…
И как я тебе лучшие годы жизни верну?
Сжимаю кольт.
Выхожу в сумерки, молочный туман окутывает все и вся, оно и к лучшему, не увидят, не найдут. Аллея встречает шорохами осени, листья шепчутся, обсуждают меня.
Вижу её. Нет, еще даже не вижу, ещё только чувствую, вон она, укрытая туманом…
Я не жду окриков – ты-долго-за-мной-ходить-будешь-нигде-от-тебя-не-спрячешься.
Я стреляю.
Не вскрикивает. Хватается за грудь, делает шаг, спотыкается о туман, падает. Дергается на гравии аллеи, тянется ко мне, не видит меня…
Черт…
Исчезаю в сумерках, осень прячет меня. Все еще не верю себе, все получилось как-то слишком… быстро, слишком легко. Темнота за спиной доносит шорохи, вздохи, оттуда, со стороны аллеи…
Шорохи и вздохи со стороны аллеи…
Черт…
- Зачем ты сломал её?
- А?
- Зачем ты её сломал?
Оторопело смотрю на Мака, откуда его вообще нелегкая принесла.
- Зачем ты сломал её?
Киваю. Ага, он видел.
- Иди сюда. Сюда иди, я сказал. Память будем чистить…
- Почему ты не ждал, когда она зарядится?
- А?
- Почему не ждал, когда зарядится?
- Кто… зарядится?
- Она.
Думаю, кто из нас сошел с ума. Я или оба вместе.
- Почему не ждал?
Хлопаю себя по лбу. Бегу в подступающую ночь, туман ставит подножку, швыряет меня в листву.
- Ирка!
- Дим… тут…. Какой-то… меня…
Смотрю на неё, делаю вид, что замечаю простреленную кофточку только сейчас.
- Ах ты ж черт…
- Дим… врача… вы… зо…
- Ага, щас, щас…
Сдираю с себя рубашку, вспоминаю, как надо перевязывать раны, колосом, колосом, вспомнить бы еще, как это – колосом…
 
- Как она?
- Да плохо, как… - врач разводит руками, - крепко её задели…
- Шансы есть?
- Да шансы-то есть, ясно-понятно, только это сколько еще болеть будет, пока на ноги встанет…
- Перевожу дух.
- К ней… можно?
- Да к ней вроде бы муж пришел… щас гляну…
Жду.
Забыл спросить у Мака, сколько заряжаются обесточенные люди…
 
(из записей Олега)
 
Туман, туман… нет, сегодня это даже не туман. Это плотные, предгрозовые облака, в которых сверкают золотистые молнии. Где-то вдалеке погромыхивает гром.
Я поднимаю глаза к небу – и ничего не вижу. Нет никакого неба, есть только тяжелые занавеси туч, раздвигаемые руками ветра, который треплет мою одежду, норовит забраться внутрь, проникнуть в мои мысли. Ветер свистит в моей голове, что-то шепчет пугающим голосом, уговаривает вернуться.
А это значит, что я на правильном пути.
Преодолевая бьющие в лицо порывы, раздвигая руками опустившиеся до самых колен тучи, отмахиваясь от зигзагов молний, рассыпающихся искрами в воздухе прямо перед лицом так, что я ежесекундно слепну, я упрямо продолжаю двигаться вперед.
 
Внезапно, в тот самый миг, когда я уже готов сдаться, когда сил, кажется, уже совсем не осталось, тучи раздвигаются, как занавес в театре. Я бросаюсь вперед.
Передо мной странный город. То, что это город, я знаю точно, хотя в моем мире таких городов нет и быть не может.
Высокие здания из растрескавшегося песчаника опутывают лианы с прекрасными ярко-алыми и нежно-голубыми цветами. Я протягиваю руку, чтобы коснуться невиданного прежде чуда, и еле успеваю отдернуть пальцы: из ароматной, сочащейся соком сердцевины стремительно вылетает раздвоенное жало.
Спускаюсь с горы, обходя подальше такие роскошные, но опасные цветы. По широкой дороге,  мощенной плитами с загадочными рисунками, иду по мертвому, заброшенному городу. Меж плитами пробивается трава; тоненькие деревья с гибкими стволами кивают мне с крыш полуразрушенных зданий. Хочу напиться из колонки в виде жутковатой головы с открытой пастью, в которой торчат обломанные зубы, нажимаю на макушку, но из носа-краника, вместо струйки воды вытекает черная гибкая змейка.
Черт! А тут надо быть осторожнее. Неизвестно, какие еще ядовитые растения и животные обитают в этом затерянном в странном лесу городе.
Да, лес тоже странен. Деревья с высокими, стройными стволами без веток – только на верхушках охапка листьев и какие-то плоды. Или другие – толстые, бочкообразные, приземистые, с растопыренными колючими чешуйками на стволах и тоненькими листочками с такими острыми краями, но даже смотреть боязно, а не то, что дотрагиваться.
И вообще, лучше здесь ничего не трогать. Дикий лес, дикий город.
 
Солнечный шар уже опускается за горизонт, когда я подхожу к высоченной сине-зеленой пирамиде. Что-то она мне напоминает… только вот что?
Вспомнить бы! Воспоминания ускользают, растекаются, вспыхивают искорками и тают, как мороженое.
Стоя перед высоченным каменным проемом (дверей нет – только распахнутый в черноту провал), я думаю, собираю воедино тени ушедших снов, иных миров.
Черт, как же я раньше не додумался! Эта пирамида – точная копия той маленькой, из странного кристаллического мира, который разрушился еще до того, как я покинул сон.
Наверное, мне надо внутрь. Да не «наверное» – точно надо.
 
Вхожу. Шаги отдаются гулким эхом в кажущемся бесконечным вперед, вправо, влево и вверх зале. И это не метафора – я действительно не могу разглядеть ничего, кроме ряда плиток под ногами. Их озаряет какой-то странный, сиреневый свет, но ни факелов, ни фонарей, вообще никаких источников освещения нет.
Иду вперед. А куда деваться?
Иду, старательно глядя под ноги: вдруг там переворачивающаяся плита-ловушка. Читал когда-то, где-то, не помню, что в старых храмах бывают такие ловушки – рухнешь и переломаешь все кости.
А мне нельзя рухать – я должен понять, зачем сюда пришел. И вернуться. Обязательно вернуться. Они уже близко.
Постепенно до меня доходит, что странные рисунки на плитках очень похожи на те, которые я видел по дороге к пирамиде. И они повторяются в каком-то неведомом мне порядке.
Да это же не рисунки, а буквы! Неведомый мир, неведомый язык. Что толку – прочитать эти надписи мне не суждено. Значит, просто идем дальше.
 
Она висит над троном из золота, украшенного самоцветами. Роскошный трон, такой же роскошный, как мир за дверью храма, как опасные и великолепные цветы, как весь этот странный мертвый город в лесу. Или лес в городе.
Она так странно контрастирует с роскошью всего, что меня окружает в этом сне. Не вписывается в великолепие сияющего мира и ослепляющего трона. Прикрывая глаза ладонью от блеска золотых рельефов и ограненных синих, красных, зеленых камней, поднимаюсь по ступенькам, залезаю на трон, словно сделанный для какого-то великана, снимаю ее и быстренько сбегаю вниз – обратно на дорожку.
 
Она сделана из простого дерева, даже не полированного (хватая ее, я занозил руку).
Круг с переплетением тонких веревочек, складывающихся в какой-то нежный, так не подходящий этому миру узор. Странно, веревочки пеньковые, но, когда я касаюсь их, мне кажется, я слышу звон или далекую музыку.
К одной из четвертей круга (ага, наверное, это нижняя часть) подвешены на таких же простеньких веревочках три сине-зеленых перышка. Даже не павлиньих – похоже, голубиных или еще какой-то не породистой птички. Их подняли с земли, когда птица обронила перья на лету, а потом покрасили поблескивающей краской и подвесили к этой странной ловушке.
Ловушке? Почему в голове всплыло это слово? Что можно поймать это редкой сетью? Где ручка, чтобы держаться? Да любое животное или бабочка проскочит через отверстия в узоре.
Внимательно всматриваюсь в центральное отверстие, слегка подвигаю пальцем переплетение веревочек. Оно квадратное, и по размеру – точь в точь основание пирамидки, которую я принес в прошлый раз.
 
Стоит мне понять, что эти вещи из разных снов и миров созданы друг для друга, как, словно местные боги или кто там за них рассердились на меня, - по огромному залу проносится порыв ветра, раздается гул.
Я вижу свет сверху. Поднимаю голову – сияющий золотом потолок опускается на меня. Храм высок, очень высок, но когда-нибудь потолок опустится до такой степени…
Бросаюсь бежать к выходу, слыша, как за спиной падают колонны (теперь ставшие видимыми), как скрежещут золотые плиты, неумолимо снижаясь, как рушится мир и этого сна.
Кто бы ни владел этим местом, он – она – оно хочет вернуть то, что принадлежит ему по праву.
Но я должен выбраться. Должен, потому что я не один. Потому что меня ждут и в меня верят.
 
- Хомам.
- Это что, звезда такая? Это же вроде баня турецкая.
- Звезда. В созвездии Пегаса.
- М-м-м… Мицар.
- Регор.
- Рас Альхаг.
- Риль аль Авва.
- Тьфу черт, выдумают тоже…
- Ваш ход.
- Ну да… Антарес.
- Сиган.
- Нави.
- На И краткую можно?
- Ага.
- Йед Постериор.
- Рухбах.
- Хорт.
- Тубан.
Мак настораживается.
Включает локаторы.
- Они нас вычислили.
- Твою мать… - человек вскакивает, хватает куртку.
- Можете не торопиться, собрать корм.
- Заловят нас тут на хрен.
- Еще далеко…
- Раз далеко, то я войду в сон, - решительно бросает Олег.
- Зачем?
- Может, можно найти что-нибудь, что поможет нам оторваться.
- Это что, например?
- Не знаю, - Олег пожимает плечами.
Мак нервничает. Мак не хочет отпускать человека в сон сейчас, но он ничего не может сделать – Олег уже ныряет в сон. Просто. Как будто в дверь в соседнюю комнату вошел.
Сон, как обычно, раскинулся размытым пространством без конца и края и с неясными очертаниями окружающего пространства. «Так-так, мы же «осознанные сновидцы» - надо привести свои мысли в порядок, или так и будет болтать по снам».
Пространство вокруг поменялось. Появились очертания каких-то не то цехов, не то складов. Входная дверь. Ага! Электронный замок. Система защиты. Приложите, пожалуйста, вашу карточку к цифровому считывателю. Да хрена с два. Олег напрягается, затем разводит руками в стороны – кусок стены исчезает, открывая ему путь внутрь.
Так-так. Если я направил свои мысли в нужном направлении, то это что-то вроде оружейных складов. Теперь найти бы что-нибудь увесистое, убойное, чтобы можно было взорвать этот чертов патрульный кортеж. И хрен с ним, что это оружие может выстрелить только один раз, а потом растворится. А может и вообще ни разу. Так-так, заглянем вот сюда – нет, не то. Что же эти склады такие огромные, может быть транспорт бы какой? О! вот и погрузчик маленький. Что-то он уж совсем маленький. Как игрушечный. И как же я в него влезу? Ты смотри-ка! Почему только вокруг все такое огромное? Склад как будто разросся во всех трех измерениях! Куда бы поехать?
- Олег, - голос Мака громким эхом раздается по всему помещению.
- Что?
- Вам нужно выходить.
- Погоди. Еще немного, и я найду, что хотел.
- Нет, вы не понимаете! Они уже близко. Если вы задержитесь – мы не сможем оторваться.
- Вон же то, что я ищу, - Олег увидел вдалеке очертания массивной длинной трубы, что-то вроде большого РПГ. Но до него нужно было ещё добраться.
- Нет, немедленно выходите.
- Рукой подать!
- Нет. Олег, они близко!
- Ладно!
Олег выходит из сна. Хватает Мака и бегом устремляется в ровер, на котором они странствуют.
- Постойте. Можете собрать корм.
- Да чего корм, я весь как на иголках, блин!
- Я не собираюсь каждые пять минут искать вам корм. Собирайте корм и идите в машину.
Человек добавляет несколько слов, которых Мак не понимает. Собирает корм, спешит к машине, снова возвращается за кормом, еще, еще, еще…
- Достаточно, - говорит Мак.
- Ты чего, там коньяк коллекционный остался в хранилище!
- Хорошо. Вернитесь. Но быстро.
- Да ладно, шучу, что теперь делать-то… давай… поехали.
Мак заводит мотор, машина беспомощно скребет колесами по снегу. Олег отстегивает ремень, сколько раз говорил ему, не пристегнутым не ездить…
Человек выпрыгивает из кабины.
- Дай подтолкну…
Толкает машину, еще, еще, машина срывается с места, притормаживает, ждет человека.
Олег прыгает на сиденье, хлопает по обшивке кабины.
- Ну, трогай, м-мать твою!
- Пристегнитесь.
- Да что пристегнитесь, вон они уже! – Олег срывается на крик, пристегивается, ну на, на, подавись, блин, на хрен!
Машина несется в темноту ночи, патрульные вездеходы там, на горизонте, вспыхивают огнями, орут в мегафоны, немедленно остановитесь, вы арестованы…
Щас.
Олег думает, Как бы Мак и правда не остановился, а то Мак не человек все-таки, слушаться привык, четко следовать инструкциям. Нет, не останавливается, гонит во весь дух, молодчина.
Машина несется в темноту ночи.
Вдалеке слышен вой сирен. Хотя зачем бы им выть в этом заброшенном городе? Или того требует инструкция? Четко изложенный алгоритм, не подчиняться которому оцифрованные люди не могут. Ну да хрен бы с ними, нужно гнать! Ровер вдруг останавливается и буксует в большом сугробе. Мак делает несколько попыток вырваться, но безуспешно.
- Дай-ка я поведу! - Олег берет управление на себя. Газует так, что колеса ровера поднимают из-под себя кучу снега. Реверс. Снова вперед – газ в пол, брызги снега, и колеса потихоньку тянут машину вперед. Олег гонит по заброшенным улицам, что есть мочи, насколько это позволяют запорошенные снегом дороги. Вой сирен назойливой мухой преследует сзади.
- Черт, как они достали! – кричит Олег, заходя в крутой вираж, получился бы красивый занос, но система стабилизации колес не дает это сделать. – Блин! Электроника, - ворчит Олег.
- Что достали? – спрашивает сзади Мак.
- А? – удивленно бросает Олег.
- Вы сказали «как они достали». Что именно они достали.
- Да это… - Олег хочет что-то объяснить Маку, но не находит нужных слов да и слишком он увлечен управлением вездехода.
- Твою мать! Отключи этот долбаный стабилизатор! – кричит он после очередного неудавшегося виража.
- Зачем? Эта система обусловлена требованиями безопасности. Не представляю, как возможно передвигаться без нее?
- А вот представь! Очень даже легко. С ним нас теперь точно догонят.
- Они уже близко, - без интонации произносит Мак.
- Еще бы! – Олег криво усмехается.
- Идут по соседним улицам. Окружают.
- Похоже, не оторваться.
- Мы должны.
- Ага, должны. Ты даже не можешь отключить стабилизатор, чтобы я дал гари, как следует, по этим сугробам.
- Мы должны это сделать. Иначе они настигнут нас.
- И что они дальше сделают? А? – Олег яростно крутит рулем ровера, стараясь удержать болтающуюся из стороны в сторону от быстрой езды по сугробам машину.
- НЭМ, - после небольшой паузы произносит Мак.
- Чего?
- Нейтрализация электромагнитом.
- И что?
Мак смотрит на Олега, не понимает, как можно не понять таких элементарных вещей, а, ну да, конечно, человек не оцифрованный, где ему понять что-то…
- Они могут стереть нас.
- Нас? Ты имел в виду себя.
- Да. Они доберутся до диска… чтобы размагнитить его… размагнитить меня.
- Что, у них электромагниты такие мощные?
- Разумеется.
Мак все еще говорит, не меняя интонации, тем не менее, Олег понимает, что Маку страшно.
- А это… архивных копий нет у тебя?
- Олег, вы хоть понимаете, сколько стоит архивная копия?
- Представления не имею. Мне и на не архивную-то не хватит…
Мак чует электромагнит – здесь, совсем рядом, и электромагнит чует Мака, наводится…
- Они уже близко! Он наводится! – Мак кричит, Олег впервые слышит, чтобы оцифрованный человек кричал.
- Кто?
- Электромагнит!
Олег резко давит на тормоз. Ровер останавливается, как вкопанный. Олег включает реверс, и вездеход мчится обратно. Затем резкий поворот – и в проулок.
- Не выйдет! Я уже чувствую амплитуду поля, - снова кричит Мак, и Олег понимает, что он в панике.
Олег затравленно оглядывается, пытаясь сообразить, как выйти из этой ситуации. Ничего в голову не приходит, кроме…
- Может… может это… прикрыть тебя чем?
- Чем?
- Ну… не знаю… собой… а что, волны электромагнитные через мясо проходят или не проходят?
Мак хочет что-то возразить, тут же задумывается.
Через мясо…
Через мясо…
Ну, конечно….
- Олег… я могу попросить вас об одном одолжении?
 
Олег вспоминает, как все начиналось.
То есть, это не Олег вспоминает, Олег этого еще не помнит, это еще до Олега было.
Вспоминают сами сны. Вспоминают тот день, когда смешалась граница яви и снов, когда…
 
Вчера в 18:30 по местному времени был взломан сон директора ЦРУ. Предположительно, взлом сна произвел сомнолог, известный в широких кругах как Сонник. Напомним, в январе прошлого года Сонник был объявлен в международный розыск, поиски преступника ведутся до сих пор. Директор ЦРУ Эдгар Мак-Интош заявил, что это самое вопиющее преступление всех времен. Если дальше будет продолжаться в том же духе, разведывательное управление можно упразднять, заявил директор, престижу нашей организации нанесен огромный ущерб. Напомним, в июле прошлого года за голову Сонника назначена награда в один миллиард долларов…
 
- Ну что… - шеф смотрит на меня, нехорошо смотрит, кажется, рыльце у меня в пушку, - миллиард заработать… хочешь?
- Это по книжечкам, как заработать миллион, ничего не делая, лежа на диване, да?
- Ну, навроде того…
- А что делать надо?
- А догадайся с трех раз…
Хочу отшутиться, тут же догадываюсь.
- Этот… Сновидец…
- Сонник. Говорят, у нас где-то околачивается.
- Под Москвой, что ли?
- Ну. Говорят, в Бутово видели, там поселился… вот ты и проверишь, как он там…
- …не нужно ли чего, - в тон добавляю я.
Шеф мою иронию не разделяет.
- Живым не брать.
Вздрагиваю, это новенькое что-то.
- Да что вы, он же…
- Ничего не знаю. Приказ сверху был. Живым не брать…
Киваю. Не брать так не брать. Нам не привыкать, как скажете.
Выхожу на улицу, выходить надо осторожно, через окно. Через лестницу сейчас выходить нельзя, лестница бесится, пойдешь по ней вниз, она поведет тебя вверх, и наоборот, а то и вовсе закрутится в спираль, и уткнешься ты в спину самому себе.
Так что выхожу через окно, так спокойнее, плавно, как пушинка, планирую вниз, на улицу. Был дождь, вся улица как большое зеркало, в которой отражаются дома. Тут, главное, не перепутать, где отражение, где настоящее - всегда по-разному. Сегодня вроде бы отражение сверху, а настоящие дома внизу…
Прыгаю в лужу.
Так  и есть, приземляюсь на крыльце своего дома, сейчас бы выспаться, передохнуть, а завтра с утречка в Бутово, посмотрим, что там за Сновиденец такой, или как его там…
Ищу свою квартиру, квартиры у нас тоже бегают с места на место, не поймать. Все-таки хватаю свою, когда она пробегает мимо, есть, выловил. Вхожу к себе домой, а я сам уже дома, вот он я, сплю, вытянувшись на диване.
Вот черт…
Значит, опять искать свою квартиру, да не просто свою квартиру, а квартиру, в которой меня самого еще нет дома…
Я другой поднимаю голову, сонно потягиваюсь, смотрю на себя, стоящего в дверях.
Я в дверях смущаюсь.
- Я.. это… дверью ошибся…
- Да здесь ложись отдыхай.
- Да что ты….
- А что я, сколько еще будешь квартиру искать… до посинения…
- Да неудобно…
- Неудобно трусы через голову надевать.
Оторопело смотрю на себя со стороны, да неужели я такой. Ладно, не о том речь. Ложусь, вытягиваюсь на диване, закрываю глаза, спать, спать, завтра вставать ни свет ни заря…
 
Он смотрит мой сон.
Еще толком не понимаю, кто он, только чувствую - смотрит. Еще хочу обернуться, огрызнуться, тебе какого тут надо, твой сон, что ли, три года отсидеть хочешь, или сколько там дают за смотр чужого сна…
Спохватываюсь.
Еще не вижу, еще только чувствую - Сонник.
Сонник смотрит в мой сон и в меня самого - через мой сон. Насмешливо. Пристально. Никуда ты не уйдешь от меня, не спрячешь свой сон, не скроешь, у меня ключи от всех снов, отмычки, ломики, пароли и коды…
Просыпаюсь с криком.
Я не спящий смотрю на себя проснувшегося.
- Ты чего?
- Этот… Сонник мне в сон полез…
- С-скотина…
- Да уж…
- Айда уже на работу, ханурика этого ловить… сегодня в наши сны, завтра в детские сны чего доброго полезет, вообще хорошо будет…
- Да он чего, совсем долбанутый…
Вздрагиваю, это как вообще в голову такое пришло, в детские сны, за взлом детских снов уже казнить хотят, и правильно, дети потом просыпаются с плачем, травма на всю жизнь… как вообще можно… в сон… к ребенку…
Выходим на улицу через окно, идем по крышам, так быстрее, чем путаться в лабиринте города. Оглядываем крыши Южного Бутова, где-то здесь вроде…
Вроде…
Я первый толкаю под локоть себя второго.
- Чего такое?
- Да чего… он же знает, что мы за ним пришли.
- Чего ради знает?
- Ты чего… он же сон мой смотрел…
Я второй вздрагиваю.
- К-как смотрел? Т-ты чего, сказал ему, что мы…
- Да ничего я ему не сказал… он же сон мой смотрел, и через сон меня самого смотрел…
- Идиотище.
- Кто?
- Да оба вы, кто… ладно, пошли, может, выловим…
 
- Не скажете… Сонник здесь проживает?
- Идиот, - шепчу я второй себе первому. Надо же было такое сморозить. Вот так. Сразу. Чтобы весь честной народ знал, что мы Сонника ищем.
- А вчера съехал, - кивает дамочка, стыдливо прикрывает прелести халатиком, тут и прикрывать нечего…
- А… к-куда поехал, не сказал?
- Да нет…
Уже хотим выйти за дверь, уже понимаем, нас тут не ждут, смотрю через плечо дамочки, вижу в комнате сомнолог. Не паршивенький магазинный двадцать штук удовольствие, а хороший, каким пользуются спецслужбы. Нет, не такой, какой показывают в шпионских фильмах, понавороченный, с блестками, а настоящий, я-то знаю, как выглядит, у шефа такой стоит…
Показываем удостоверения.
Проходим.
Подскакивает в коридоре вспугнутый кошак, убегают из прихожей напольные часы с маятником, обиженно бьют, тили-бом, тили-бом…
На секунду вижу Сонника. Тощий, бледный до синевы, все они такие, которые в чужие сны лезут, вот он стоит посреди комнаты, распахивает стену, уходит в какие-то потайные коридоры. В каждом доме такие есть, построенные незнамо для чего…
- За ним, - шепчу я второй, подгоняю себя первого, ну давай же, пошевеливайся, тебе только асфальтовый каток догонять…
Сонник убегает.
Ненавижу таких.
Таких вот. Бывают такие, которые в жизни ничего не добились, а прославиться-то хочется. Чтобы прославиться, это же сколько сделать надо, это сколько потов с тебя сойдет, прежде чем хороший сон придумаешь. Не мишуру всякую, а хороший, дельный, за который тебя уважать можно. У меня в копилке три сна, у шефа штук десять, а может, больше, у кого больше десятка снов, тот хвалиться не любит, чего хвалиться, если уже всего добился… ну, конечно, не такие сны у нас, чтобы хоть сейчас с места в карьер на Каннский фестиваль или на Оскар, ну да всё равно, сны у нас хорошие, душевные, всем рекомендую… на правах рекламы.
А есть вот такие, которые во сне двух мыслей связать не могут, вот им и остается вся радость, чужой сон взломать, испоганить. Нет, у директора ЦРУ я бы и сам сон взломал, директор ЦРУ ничего хорошего во сне один хрен не увидит… а вот остальные…
Вспоминаю.
- Он же вроде и детские сны взламывал? - спрашиваю у себя второго.
- Кто?
- Ну, этот. Сонник.
- Окстись, где это видано…детские…
- Да нет, я читал, было что-то…
- Охренеть, не встать… так это с него вообще кожу живьем содрать надо… чтобы еще мучился подольше… садюга долбанный…
Настигаем.
Сонник замирает в тупике, откуда нет выхода, бледнеет, растворяется, меркнет…
…исчезает.
Оторопело смотрим друг на друга.
- Видел?
- Ну…
Не понимаем. Не бывает так, чтобы пропадали люди. Нет, вещи какие-то, звери, птицы, дома - это пожалуйста. Каждый вечер начинается с того, что ищешь свой дом, куда его опять каким ветром занесло, сколько хочу себе домооискатель купить, столько забываю. Но чтобы люди…
- Он, может… не человек был?
Да нет… человек… только… какой-то не такой человек…
Какой не такой?
Ну… не такой… как мы все…
 
Сонник…
Ничего примечательного. Биография как биография. Появился как мы все неизвестно откуда. Впервые был замечен во времена перестройки, когда все дома поднимались в небо, и людям приходилось летать, чтобы попасть к себе домой. Прославился тем, что был единственным, кто не смог найти свой дом.
Потом был замечен года два спустя, во время конца света. Очень удачно предсказывал, в каких именно районах должен был случиться конец света, выводил оттуда людей. Ошибся всего один раз, но за этот-то один раз был казнен.
Потом исчез на три года, появился снова уже в двух ипостасях. На этот раз ничего примечательного, одна его ипостась ходила по городу и искала какую-то не пойми какую контору, спрашивала у прохожих, а где это. Вторая его ипостась с тем же успехом ходила по городу, искала родной дом. Чем увенчались поиски, неизвестно.
В общем, биография, каких множество. Каких тысячи. Маленькая особенность - ходил в школу. Два раза. Один раз взорвал школу, второй раз заблудился в школе, долго не мог выбраться, потом каким-то чудом все-таки сбежал, по дороге домой купил себе ванильных пряников.
И вдруг… на тебе. Пять лет назад как с цепи сорвался, начал взламывать чужие сны. Вот так. Пачками. Да ладно бы сны простых людей, поворчат и забудут, не в полицию же идти… а сны чиновников, депутатов, правителей. Сильных мира сего. Простые люди кивали, так им и надо, непростые рвали и метали…
И вот теперь…
Исчезает и появляется, когда хочет…
Или случайно?
Я второй вхожу в комнату, толкаю себя первого. Я первый оторопело смотрю на себя второго, как, он еще здесь, обычно две ипостаси одного человека вместе долго не живут, а тут нате вам… нет, не то, чтобы я не рад ему был, типа, привязался тут какой-то, просто… странно…
- Только что Сонника видели.
- И где?
- На проспекте. Там дом вывернулся, он внутри оказался.
- Как дом вывернулся?
- Ну так… Все, что было внутри дома, оказалось снаружи. Комнаты там, часы, диваны… А все, что снаружи дома было, внутри оказалось… улица, небо, солнышко крохотное… ну вот и он там, внутри.
- Попался.
- Ну… так что давай живей.
Сомневаюсь.
- А… если опять уйдет?
- Если бы да кабы… собирайся уже, адйа…
Собираюсь уже. Спешу туда, пока дом обратно не вывернулся, или не улетел куда-нибудь.
Вижу его. Сразу. Вот он, тощий, бледный до синевы, ощупывает стены, вижу, что не может выбраться…
Вскидываю кольт, как это еще не забыл взвести курок, а ведь частенько забываю… Хочу крикнуть - ни с места, тут же спохватываюсь, а-а, живым не брать…
Целюсь, как шеф учил, соберись, сконцентрируйся…
Я второй выбиваю кольт из рук меня первого, оба валимся на пол…
- Ты чего, а?
- Не трогай его.
- Ты чё?
- Не смей его трогать… не смей… он погибнет, вообще всем хана будет…
Человек в подвале затравленно смотрит на нас, поднимает кулаки, всем своим видом показывает, будет драться до последнего…
- Не… не бойсь… ничего мы вам не сделаем…
- Эти тоже так говорили, - он показывает на расцарапанную щеку.
- Да нет, правда… - я второй иду к нарушителю, - я же понял… ты же этот…
- Ну, хоть вы это поняли…
- Тебя как зовут?
- Сонник.
- А настоящее имя?
Сонник усмехается, так я и скажу тебе настоящее имя, держи карман шире…
- Сонник.
- Ну, Сонник, так Сонник… ты это… на тебя тут уже облаву устроили…
- Вижу.
- Так что это… надо бы тебе… подальше куда… в Сибирь…
- В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов…
- Ну… пока тебя не нашли…
Я первый ничего не понимаю. Какая-то уловка, но слишком уж хитромудрая, которую даже я второй раскусить не могу…
 
Спрашиваю у Сонника. Осторожно спрашиваю, может и не ответить.
- А ты… детские сны взламывал?
Сонник взрывается.
- Я что, на маньяка похож?
- Да кто тебя знает…
По себе людей не судят, блин… выдумал тоже… детские…
Мысленно перевожу дух, и на том спасибо…
 
- Здесь… пройдем? - спрашиваю я второй.
Сонник вытягивает руки, ощупывает пустоту.
- Нет. Превратимся в белых голубей, потом полетим к скалам, они нас раздавят.
- А тут?
- Тут… дайте подумать… вроде нормально все. Только если быстро. Бегом.
Бегом пересекаем квартал, люди смотрят на нас оторопело. Кто-то пожимает плечами, идет через улицу, мимо лужи, проваливается в собственное отражение, исчезает.
Мысленно киваю про себя, а парень не промах…Сонник…
Сонник…  почему я первый только что на коленях перед ним не стою, почему…
С наступлением ночи надо будет укрыться в доме, - говорит Сонник, - обязательно.
- Похолодает, - соглашаюсь.
- Да нет… все, кто останутся на улице, умрут.
Вздрагиваю. Что-то давненько у нас такого не было, уже и забыли, как это бывает, когда с наступлением темноты на улице умирают люди. вот так. Внезапно. Все.
- У меня тут тетка недалеко живет, - вспоминаю.
- В каком доме? - оживляется Сонник.
- Сибирская, семнадцать.
- Да нет, этажей сколько?
- Пять… нет, вру, семь.
- Не пойдет… надо хотя бы в десятиэтажке спрятаться… и не в квартире… а на последнем этаже…
- Не понимаю.
- Иначе что?
- Иначе погибнем.
Спохватываюсь, что надо бы тетку предупредить, и с собой взять…
- Не успеем, - мотает головой Сонник.
Спохватываюсь, что он читает мои мысли. Ну конечно, он же смотрит на меня через мои сны…
Темнеет. Как-то до неприличного быстро темнеет, люди уходят с улиц, чуют, затевается что-то недоброе. Добираемся до какой-то высотки, перевожу дух, спасены…
- Чш, стоп… - Сонник оглядывает подъезды, высчитывает что-то, наконец, показывает на средний подъезд.
Открываем дверь, странно, что открывается, хоть и заперта на замок, или здесь замки уже не действуют…
Сонник шагает вперед, смотрю ему в спину, понимаю, что сейчас самое время, ищу кольт, кольта нет, направляю в спину Соннику, рука сама превращается в кольт, второй рукой взвожу курок…
Я второй поворачиваюсь к я-первому, злой, рассвирепевший, это я всегда так ноздри раздуваю, когда злюсь, вот мерзость-то, я и не знал…
- Ты чего, не понял?
- Нет, конечно… что тут понимать-то, задание дали, а мы…
- Да какое задание! Ты хоть понимаешь, это его сон! Его сон! Его!
- Что его сон?
- Это! Это всё! Всё! - я второй обвожу рукой панораму города, - его не будет, вообще ничего не будет!
Точно пелена падает с глаз. Начинаю понимать… Сонник… Сонник, который внезапно исчезает, так же внезапно появляется, Сонник, который уходит в никуда, Сонник, которого не могут засечь все спецслужбы мира…
Сонник как будто забыл про нас, гипнотизирует взглядом дома на улице, вытягивает их в высотки… спасает людей, сколько успеет…
 
Рассвет.
Рассвет после конца света, конечно, много людей полегло, но меньше, чем могло бы, не вмешайся Сонник.
Осторожно спрашиваю у нашего пленника, пленниками которого стали мы сами. Спрашиваю то, что хотел спросить с самого начала, как только узнал, кто он…
- А… как там… в настоящем мире?
Он делает неопределенный жест рукой, да по-всякому…
- А поподробнее?
Сонник хочет ответить. Не успевает. Что-то происходит с ним, он растворяется сам в себе, тает, проваливается сам в себя…
Черт…
- Проснулся, - киваю я второй.
- Точно… как всегда… на самом интересном месте…
Сон всегда так обрывается… на самом интересном месте…
 
Сонник потягивается на постели, пытается сообразить, в каком он мире, в том или в этом. Нет, в этом, в своем, который настоящий, который не растворится с рассветом…
Надо собираться. Надо выметаться отсюда, пока не поймали, пока не отрубили голову, за которую обещан миллиард долларов.
Сонник выходит на улицу, главное, затеряться в толпе, так не найдут, а там билет до Хабаровска, вроде как он в Хабаровске околачивается…
Он.
Тот, кого ищет Сонник.
В поезде Сонник забирается на верхнюю полку, читает новости, как всегда пробегает глазами, как всегда не хочет читать, террористы захватили лайнер, убили трех человек, взрыва на теплотрассе унес жизни… массовые беспорядки в Лондоне… противостояние Палестины и Израиля вылилось в очередную военную операцию…
Сонник читает.
Перечитывает.
Торопится в Хабаровск. Вроде как он в Хабаровске. Этот. Которому снимся мы все, весь наш мир. Может, Сонник успеет его найти, прежде чем весь наш мир полетит к чертям.
Сонник его чувствует. Может, найдет его, успеет найти раньше спецслужб и секретных организаций. Может, успеет втолковать ему, что к чему, что ему снится, ты не просто сон смотри, ты управлять своим сном должен, ты же в ответе за нас за всех…
 
(воспоминания обрываются)
 
Снег.
Нет, конечно, не такой снег, как на пустоши, в городе снег мягкий, даже теплый какой-то, ласковый.
Но все-таки снег.
Олег в изнеможении падает на колени.
- Вам плохо?
Страж на перекрестке смотрит на человека. Поджарый человек с трудом поднимается на четвереньки, долго стоит на коленях.
- Плохо вам? – повторяет страж.
- Да нет… все… прошло уже. Голова закружилась.
Страж вспоминает, что нужно делать, когда у человека закружилась голова.
- Вызвать вам врача?
- Не стоит… уже прошло все.
Человек поднимается на ноги, идет, чуть покачиваясь.
Страж догадывается:
- Вы пьяны?
Человек фыркает.
- Ну, пьян, ну что теперь?
Страж тоже думает, что теперь. Ничего теперь, нет такого закона, что пьяным людям нельзя по улицам ходить. И что людям в одиночку нельзя по улицам ходить, тоже нет такого закона. Хотя странно, что человек сам по себе неприкаянный ходит, да и вроде когда пьет человек, тоже ничего хорошего, значит, плохо человеку…
- Вам плохо?
- Да лучше уже… лучше.
- Вы один… Без оцифрованного… У вас, наверное, нет работы…
- Ну, не всем же в жизни повезло.
- Вы умеете ходить в сны?
- Что есть, то есть.
Человек говорит с трудом, похоже, и правда ему плохо.
- В восьмом секторе живет исследователь, которому не хватает соноходов. Я могу дать вам его координаты.
Человек вымучивает из себя улыбку, останавливается, прижимается к стене дома.
- Да… пожалуйста. Б-большое спасибо.
Страж изумленно смотрит на струйки крови из носа человека.
- У вас…
- Да-да, давление скачет… это пройдет. Сейчас… до отеля дойду… И все хорошо будет.
Человек идет дальше, периодически останавливается, прислоняется к стенам домов, подносит к носу видавший виды платок.
- Нет… ничего… ничего страшного… дойду… да ты ресурсов человеческих не знаешь, человек такая скотина, все выдержит… нет-нет… дойдем…
Страж ищет, с кем говорит человек. Не находит. Страж думает, бывает ли так, чтобы человек говорил сам с собой. Не знает. Страж пытается вспомнить, как это было, когда он сам был человеком – ничего не вспоминается.
Человек доходит до дверей отеля, сжимает голову ладонями, корчится от боли.
Страж следит.
Страж умный, стража на то и поставили сюда, чтобы следил. Вот страж и следит, подключается к камерам в отеле, смотрит, как человек заплетающимся языком просит номер на одного. Кое-как добирается до номера, по пути два раза падает, долго не может приложить карточку к двери.
Страж подключается к камерам в номере.
Следит.
Это страж может – следить.
Человек зажимает рот рукой, бросается в комнату с белым кафелем. Возвращается бледный, позеленевший, снова прикладывает платок к носу, снова вытирает кровь. Прислушивается к кому-то, как будто внутри себя.
- И, даже не вздумай сейчас… тебя в два счета засекут, если в комп перекинешься. И с тобой посплю, ничего со мной не сделается, подумаешь, нежные мы какие… Да ничего… ка-акое есть, я сейчас поем, опять с унитазом обниматься пойду! Ага, водички попью… ничего, пару дней они побесятся, там устанут с облавами своими, успокоятся…
Человек жадно пьет воду, потом долго прочищает свою вентиляцию. Ложится на тряпки, затихает.
Страж не понимает. Страж смотрит на человека, здесь нужно вызвать полицию, только по какому поводу вызывать полицию, человек как человек, каких множество…
Страж хочет уйти.
Ему еще улицу патрулировать.
На то он и страж.
Страж мельком сканирует мозг человека, уходит…
Возвращается.
Сканирует еще раз.
И еще.
Оторопело смотрит на два сознания в одном мозгу.
Связывается с центром.
- Пятый сектор, восьмая линия, здание семьдесят один, комната двести три. Пришлите полицейский наряд.
 
- Стучат. Откройте.
- А?
- Откройте.
Олег просыпается, вот, с-сука, только заснул, только башка болеть перестала, нет, Мак как издевается, разбудил, сволочь…
- Стучат. Откройте дверь.
- Рехнулся, откройте, это нас ловить пришли!
- Обоснуйте.
- Чего обоснуйте, а за каким хреном к нам еще ломиться будут?
Мак не понимает, Мак знает, если стучат, нужно открыть. Кусок мяса открывать никому не собирается, распахивает окно…
- Не вздумайте!
- Тебя, блин, не спросили!
Кусок мяса спускается по аварийным лестницам, пошатывается, глюкозы куску мяса не хватает, и отдыха не хватает, слишком мало он отключенный лежал. Тем не менее, спускается по аварийным лестницам, будто не видит, что они обрываются в пустоту…
- Там дальше некуда идти, - говорит Мак.
- Вижу.
- Видите… и идете?
- Ну а то.
Откуда-то сверху уже командуют, чтобы человек немедленно вернулся. Здесь привыкли командовать, здесь привыкли, что командам подчиняются, здесь и в голову никому не придет, что черта с два человек подчинится, когда ему приказывают…
Мак догадывается.
- Вы что… собираетесь прыгать?
- Ну…
- Нет. Вы не должны делать этого.
- А что предлагаешь, им в пасть сунуться? Чтобы мне мозги выпотрошили?
- Но если вы прыгнете…
Мак даже не успевает удержать человека, подхватить, чтобы не прыгнул, а то ведь человека не станет, Мака не станет, заперт Мак в костяной клетке, не выбраться, не вырваться…
Человек прыгает, легко, как хороший пловец, входит в плещущийся сон далеко внизу.
 
…там, в коридоре, что-то страшное.
Олег это знает. Очень страшное. Оно еще далеко, там, в глубине коридоров – но скоро будет здесь.
Что?
Лучше не знать, что. Лучше уходить отсюда, выйти из этого заброшенного дома с обшарпанными коридорами, уехать отсюда как можно дальше. Вон и машина на улице стоит, Олег её не видит, но она стоит, ждет, когда люди в неё сядут, уедут.
А уезжать надо.
Пока беды не случилось.
Только люди не уходят, стоят, ждут кого-то, кто-то еще должен подойти, и все вместе поедут. Люди… Олег даже не видит, какие люди – так бывает во сне, стоят люди, и в жизни не увидишь, какие люди, а подойдешь поближе посмотреть – они и исчезнут, растают, будто бы и не было.
Так что лучше и не подходить.
Что-то страшное приближается.
Люди ждут.
Детишки не понимают, что страшное, бегают, играют, матери их хлопают, да не бегайте вы, да как вы не понимаете…
Где им понять.
Вроде бы уже кого-то заловили там, в темном коридоре, кого-то сожрали, вон, косточки человеческие валяются.
А страшное подбирается.
- А кого ждем-то? – спрашивает Олег.
Кто-то неопределенный отвечает Олегу что-то неопределенное, как бывает во сне. Да, кого-то ждут, поди-разбери, кого.
- И долго еще ждать его будем?
Люди проявляют раздражение, недовольство, и правда, чего он так долго, людей ждать заставляет…
Олег не выдерживает.
- Семеро одного не ждут.
Люди соглашаются, тоже верно, еще не хватало, он шляется не пойми где, а мы тут из-за него погибать должны…
Люди собираются, люди потихоньку выходят на улицу, садятся в автобус, такие автобусы только во сне бывают, которые летают как самолеты…
Страшное приближается.
Олег смотрит в коридор, где страшное, страшное приближается, его еще не видно, но оно уже здесь, здесь, здесь…
Закрываются двери.
Олег спохватывается.
- Мак!
Люди не слышат, люди рассаживаются, где-то заливается плачем грудной ребенок, чует беду.
Олег кричит громче:
- Мак! Мак должен прийти!
Люди отмахиваются, какой Мак, пошел он, этот Мак, семеро одного не ждут…
- Да стойте вы!
Олег делает так, чтобы автобус остановился – нет, не дергает за рычаги, не поворачивает руль, тут по-другому надо, просто захотеть, чтобы автобус остановился.
Олег орет в темноту ночи, даром, что орать нельзя, а то плохое услышит:
- Ма-а-а-а-к!
Туман выпускает Мака. Олег Мака не узнает, только догадывается, что это Мак, Олег никогда Мака в человеческом обличье не видел. Но ведь был Мак когда-то в человеческом облике, был же – до того, как оцифровали, до того, как умер, до того, как…
Мак мчится к автобусу – крепкий, плотно сбитый, чуть полноватый, из обшарпанных коридоров тянется что-то страшное, хватает Мака, Олег тоже хватает Мака, врешь, не отдам, сон летит кувырком, сон не любит, когда с ним так, резко, наотмашь, навзрыд…
 
…точное время – 18:35
Температура воздуха – 10 С
Скорость ветра – 0,5 м/с
Направление ветра – северо-северо-восток
Запас топлива – 10 000 (чего?)
Человек…
Мак вспоминает про человека, которого только что покинул, отпустил. Человек лежит ничком, похоже, отключен, крепко отключен, из ноздрей сочится кровь, подсыхает на полу.
ЗАПАС ВОДЫ - ?
Мак ищет воду, быть не может, чтобы здесь, на заброшенной станции не было воды, да не какой попало воды, какую попало, мясо пить не будет, а самой лучшей, чистой…
Мак находит полупустую бутыль, подключается к манипуляторам, подносит бутыль к человеку. Человек не реагирует, крепко человек отключен, и не спит, как-то по-другому отключен, это совсем дело дрянь…
Да.
Мак осторожно подводит к мясу ток, легонько бьет двумя вольтами, еще, еще.
Человек поднимает голову, отряхивается, сжимает голову ладонями.
Черт, больно…
Тянется к воде, осторожно смачивает губы, пьет маленькими глотками.
Перебирается к двигателю, где тепло.
 
ХЛЕБ В/С 500 Г.
МАСЛО СЛИВОЧНОЕ 75% 250 Г
СЫР АДЫГЕЙСКИЙ (НЕ ЕСТ)
КОЛБАСА ВАРЕНАЯ – 500 Г
ЧАЙ ЧЕРНЫЙ БАЙХОВЫЙ В/С 200 Г
КРУПА ГРЕЧНЕВАЯ В/С 400 Г
САХАР В/С 500 Г
 
- Дженах.
- Хан.
- Ноиюб.
- Бос.
- Субра.
- Альшаин.
- Наир аль Саиф.
- Форнацис.
- Саргас.
- Сцептрум.
 
- Заказик ваш, пожалуйста, получите, - девушка подобострастно улыбается, выгружает из вездехода коробки с едой.
- Да я сам, что вы, в самом деле, - Олег бросается к вездеходу, вытаскивает коробки, бормочет что-то, да что вы гробитесь, себя не жалеете…
Мак следит. Человек чует самку, машинально прихорашивается, приглаживает шерсть на голове. Вроде не узнала их самка, вроде еще не висят повсюду таблички – разыскивается, не такие уж важные птицы Мак с Олегом, чтобы разыскиваться.
Олег смотрит вслед самке, прищуривается.
Мак не выдерживает.
- Олег… я вас не понимаю… вы человек, живой человек, молодой мужчина… самка ваша умерла… так почему вы не…
Олег краснеет, бросается к Маку, сжимает экран дрожащими руками.
- Если… ты мне… еще раз такое… скажешь… я… убью тебя…
- Олег, я вас не понимаю… я… не хотел вас обидеть…
Человек остывает, в изнеможении садится на ступеньки вездехода.
- Тебе не понять… тебе это не понять…
 
Олег ныряет в сон, переводит дух. Сон не хочет принимать Олега, давится, фыркает, хочет Олега выплюнуть, врешь, не возьмешь…
Нет, вроде принял Олега сон.
Группа людей смотрит на нового человека, который только что появился. Смотрят спокойно, приветливо, человек и человек, хороший человек, вот чем сон хорош – сразу видно, хороший человек или плохой.
Олег оглядывается, анализирует обстановку, вроде все понятно, город заброшенный, ну это всегда город заброшенный во сне, зловещий, но красивый, Плохое где-то по городу ходит, к ночи весь город займет. Только где-то убежище должно быть, Дом, а вот где… Олег прислушивается к атмосфере сна, но хоть убей, Дом не чувствует.
- Люди добрые, а кто-нибудь Дом чует? – спрашивает Олег.
- Нету никакого Дома, - отвечает Главный. В каждом сне в каждой группе людей есть Главный. Сейчас за Главного вот этот парень с рюкзаком, у него из рюкзака длиннющий батон торчит, уже наполовину отломанный, кормил кого-то этим батоном…
Олег давится собственным голосом.
- К-как нету?
- Так нету. Чего, привык, парень, что тебе Дом готовый подают? А тут вот самим строить надо.
Люди строят дом. Сами. Собирают из обломков роскошных зданий. Кто-то несет колонны, кто-то – мраморные ступени, складывают кирпичи, прилаживают стрельчатые окна…
Олегу нравится. Раньше Олег никогда не строил дом сам, а тут надо же, сам выбираешь, какой будет Дом.
Круто.
По городу ходит Плохое. И еще по городу ходит Плохой Человек. Чем он плохзой, Олег не знает, да во сне это и не объяснит никто – плохой, значит, плохой. Вечереет, когда ночь настанет, все хорошие люди укроются в Доме, который построят. И будут пить чай в красивой гостиной, уж люди постарались, чтобы Дом красивый был.
А Плохой человек останется на улице ночью, один на один с Плохим. И Плохое его…
…нет, не съест, другое что-то. Короче, был человек, и не будет.
Да.
Олег строит Дом, прилаживает крыльцо. Осторожно спрашивает у Главного:
- Говорят, есть такие средства… чтобы мертвых воскрешать.
Ничего такого нет, Олег знает, что нет. Но спрашивает.
- Есть. В Храме.
- А Храм где?
- А вон, - Главный показывает на руины на вершине холма.
- Руины…
- А ты как хотел, Катастрофа-то какая была, от города одни руины остались. Все-все руками своими восстанавливать придется.
- Сегодня?
- Что сегодня, завтра уже… сегодня хотя бы дом выстроить. Завтра Храм. Тут вон работы сколько…
Олег торопится, до полуночи всего-ничего осталось, а в полночь Плохое наступит. Кто-то осаживает Олега, не торопись, но поспешай. Олег не торопится, но поспешает, вставляет последние рамы в окна, девчонки на той стороне вешают занавески, Главный разводит огонь в камине, цепляет каминную решетку, сажает в часы время, чтобы часы шли.
Люди устраиваются у камина, разливают чай из пузатого чайника. Заглядывает в окна злая ночь, снег пошел, нехороший какой-то, колючий, холодный…
Чья-то тень мелькает в конце улицы, Олег вздрагивает. А вот и Плохой человек, ходит там, в темноте, смотрит на окна Дома.
Плохой Человек…
Олег спохватывается.
- А Плохой что?
- Чего Плохой, Плохой он и есть Плохой, он должен… - Главный хочет сказать – «Погибнуть», но не говорит, нельзя в Доме говорить плохие слова, Дом он плохих слов не любит, - м-м-м-м… он должен быть наказан.
- Да чего наказан! Будто не знаешь по правилам, в сказках всегда самого плохого наказывают, он один остается, а потом он исправляется, и его прощают!
- Да ну…
- Ну да!
Олегу некогда что-то доказывать, Олег раскрывает двери, бежит прочь из Дома, в снег, в холод, ничего, вроде здесь, возле Дома, не страшно, еще жить можно…
Олег хочет окликнуть Плохого Человека по имени, но не знает, как его зовут. Не заорешь же в самом деле – эй, ты, Плохой.
Олег бежит за человеком, кричит – э-э-эй, человек не слышит, глухой, что ли, да нет, не глухой, наушники в ушах, правильно, мы же ничего не боимся…
Олег бежит за человеком, хватает за плечо, домой пошли, Домой, скорей давай, пока Плохое…
А вот и Плохое, окружило, подхватило, настигает, гонит, гонит по улицам, прочь от Дома, в смерть, во тьму, в ночь, хватает Плохого Человека…
В последнем проблеске сознания Олег смотрит в лицо Плохого Человека, узнает…
 
- Женька-а-а-а!
Олег вываливается из сна. Нет, даже не так, сон выплевывает Олега, вышвыривает в снег, Олег даже не чувствует снега, даром что лежит в пижаме, в сон-то без пижамы не ходят.
- Олег?
Олег приходит в себя, пытается схватить Женьку, не может, нет уже никакой Женьки, нету…
- Олег?
Мак смотрит на человека, что с ним опять, да черт его пойми, что с ним опять…
- Мак… я понял… они не умирают…
- Кто?
- Люди… которых здесь убили. Они там… туда попадают.
- В сны?
- Да. Непонятно только… то ли они все туда попадают, то ли только те, про кого мы помним… любим… Вот я помню её, она живет.
- Вы кричали.
- Закричишь тут… когда на тебя Плохое прет… Прошу прощения, не буду больше…
- Они услышали нас.
- Кто они? – спрашивает Олег, тут же хлопает себя по лбу, спохватывается, кто они, - Вот черт… далеко они?
Мак смотрит на едва видимую линию горизонта, где мерцают в темноте ночи недобрые огни патруля.
- Не успеем уехать, - говорит Мак.
Олег срывается на крик, Олегу страшно.
- Да ты и не пробовал!
- Скорость ровера – двести в час, скорость патруля – двести пятьдесят в час, - отвечает Мак, как всегда не меняет интонации.
- А вдруг… а если повезет?
- Не понимаю.
Человек добавляет несколько слов, которых Мак не понимает, может, знал когда-то эти слова, теперь не помнит уже.
- И чего теперь… помирать здесь прикажешь?
- Я попробую их остановить.
- Ты?
- Да… попробую перехватить управление патрульными…
Олег не понимает, Олег вообще Мака не понимает, да и ладно. Он прыгает в ровер, снова берет управление на себя и резко стартует. Снова гонка. Снова убегать, что есть мочи, выжимать из чертовой машины все возможное.
А Мак был прав. Они приближаются. Одна за одной. Сирены воют неутомимо. Как же голова от них болит. Но вдруг что-то происходит. Патрульные машины останавливаются, одна, другая, третья, замирают, остановленные Маком. Еще тройка машин продолжает двигаться к роверу, Мак что-то делает с одной из машин, та поворачивается к своей товарке, стреляет - классно рвануло… И вроде страшно должно быть, а вот радуется Олег как маленький, когда в телевизоре в боевике рванет что-нибудь, и Олежка вопит, вау, йес-с-с-сс…
Оставшаяся, третья машина делает попытку уничтожить вторую, захваченную Маком. Но не успевает. Машина Мака резко ускоряется и, поравнявшись с третьей, стреляет. Взрыв. Ударная волна настигает машину, захваченную Маком. Она уходит в крутой занос и опрокидывается, несколько раз кувыркается и замирает в сугробе. Колеса еще пару секунд остервенело рвут снег, поднимая в воздух фонтаны снежной пыли, а потом затихают.
Экран Мака внезапно выплевывает сообщение, и некогда читать, что там случилось, и вообще все некогда, Олег несется, как угорелый. Подальше, подальше. Нужно оторваться, нужно убежать. Еще несколько не очень крутых виражей – проклятый стабилизатор! – дорога в лес, за лесом поле. Теперь можно сбавить обороты. 
- Все, Макуша, оторвались мы от них… - Олег поворачивается к экрану, только теперь читает надпись…
 
НЕ УДАЕТСЯ НАЙТИ ДОСТУП К ПРОГРАММЕ МАК-2038. ПРОВЕРЬТЕ АДРЕС ПРОГРАММЫ И ПОВТОРИТЕ ПОПЫТКУ…
 
Олег повторяет попытку, уже знает, что ничего не случится.
Еще.
Еще.
Сжимает зубы, закусывает губу, до крови, как отец учил…
 
(из записей Олега)
 
В этот сон я влетаю, промчавшись меж двух каменных стен, заканчивающихся запертыми коваными воротами. Я проскакиваю сквозь них, словно их не существует. Наверное, причина в том, что там – по ту сторону тумана, - меня ждет Мак. Я должен попытаться помочь ему.
Да нет же, черт возьми! Я – единственный, кто может помочь. Если поторопиться.
Осматриваюсь по сторонам. Меня забросило в какой-то странный мир, словно расположенный на перекрестке сразу нескольких снов.
Налево расстилается сказочная равнина, по которой разбросаны тела погибших в схватке воинов. Возле вытекающего из-под огромного валуна родника сидит ворон. Крылья его отливают серебром или отсвечивают сединой.
Откуда-то ко мне приходит понимание, что родник – с живой водой. Той самой, сказочной.
Но мы-то не в сказке! Эта вода не поможет никому за пределами сна.
Поворачиваюсь направо. Какое-то разрушенное здание. Покореженная арматура торчит, как пальцы покойника-великана. Над пробитой во многих местах крышей – низкое, свинцовое небо.
Кажется, мне надо именно туда. Пробираюсь через завалы камней, воронки, остатки окопов и оборонительных заграждений. Последние несколько метров даются с трудом: не так уж легко двигаться по расплавленному и застывшему стеклу. Оно безумно красивое, словно мгновенно заледеневший девятый вал, но лезть сквозь сталактиты и сталагмиты, и острые наледи ужасно трудно.
Совершенно вымотанный, скатываюсь по стеклянной горке прямо к тому, что когда-то было входом в здание. Еле-еле успеваю затормозить перед изуродованными, стоящими по диагонали поперек прохода стальными дверями.
Внутри темно. Слабого света, проникающего сквозь выбитые окна и проломы в стенах – не хватает. Включаю фонарик. (Откуда он у меня?)
Это больница. Какая-то невозможная нереально крутая больница из фантастического будущего. Неизвестные мне приборы подмигивают синими и зелеными глазками, вычерчивают золотистые кривые на экранах мониторов (Почему они еще не отключились?).
Прохожу мимо каких-то саркофагов, похожих на баро- и крио камеры, мимо опутанных проводами и шлангами летающих коек. Наконец-то что-то знакомое: белый ящичек с вечным красным крестом на дверце.
Открываю. Внутри – пустые коробочки от лекарств, поломанные шприцы. И только один – заправленный голубоватой светящейся жидкостью.
Хватаю его и выскакиваю наружу через пролом в стене.
 
- День добрый, архив памяти слушает. Да, разумеется. Еще раз повторите, пожалуйста… как? Мак – две тысячи семьдесят семь? Это же исследовательская программа была, я правильно понимаю? Что же, мы можем предоставить вам исследователей нового поколения… Простите? Я не совсем понимаю, почему вам нужен именно Мак… Мы можем предоставить вам… повторяю, мы можем предоставить вам более современных исследователей… К сожалению, доступ к архиву ограничен. Всего хорошего…. Да, какой-то сумасшедший звонил, требовал данные про устаревший интеллект… Что? Думаете, не оцифрованный звонил? Ему-то зачем? Хорошо, проверю…
 
Я замечаю, что структура снов меняется. Точнее, это раньше у них была структура, был целый мир, в чем-то похожий на наш, в чем-то отличающийся. Но обладающий своей логикой и правилами, которые надо соблюдать, чтобы выбраться наружу. Нарушишь такое правило – и пиши пропало: останешься в этом мире навсегда.
Это, конечно, было бы здорово. Вот только что случилось бы с телом, если бы душа (или что там у нас – обычных людей – имеется).
 
Но сейчас все меняется. Становится иным, волнующим и, временами, страшным.
Наверное, если бы в снах появились монстры или враги, если бы сны стали кошмарами, в этом была бы пусть какая-то извращенная, но «правильная» логика. Потому что так бывает в нашем мире. Так может быть и в мире снов.
Но те изменения, которые происходят, они… они не реальны. Словно мир снов каждое утро рассыпается на части и к ночи собирается заново. Он перестраивает себя сам, в соответствии с новым знанием о себе самом. Или в согласии со своим безумием.
 
Раньше проникнуть в сон было – как нырнуть в черную воду, проплыть сквозь воронку границы миров и вынырнуть с другой стороны.
Сейчас приходится пробираться буквально на ощупь, потому что каждый сон заключен в плотную оболочку из тумана.
Туман тоже бывает разным. Иногда он похож на сахарную вату – липкий, вязкий. Он цепляется за одежду отростками, забивается в нос, в рот, норовит ослепить, заклеить глаза облачками и мокрыми хлопьями.
Иногда туман почти прозрачен, и ты радуешься тому, что сквозь него видны очертания снов, границы между ними. Но это впечатление обманчиво. Стоит начать путь в этой легкой серебристой дымке, и ты уже не понимаешь – движешься или стоишь на месте, проникаешь в глубину мира или блуждаешь где-то возле границ. Все очертания зыбки, контуры предметов искажены. Не ясны расстояния, не ясно даже – есть ли что-то за границей этого тумана. Может быть, это лишь сон во сне, мираж, окутывающий тебя обманными звуками, красками и картинами.
 
В тот день я попал в настоящий, почти реальный туман. Тот, который собирается в ложбинах и оврагах после дождя: мокрый, с капельками воды, оседающими на лице, волосах, пропитывающими одежду так, что трудно становится сделать шаг. Это был злой, враждебный туман. Я ощущал его как мерзкого, живого зверька, который забирается за пазуху и норовит добраться до горла и прокусить его, напиться теплой крови.
К тому моменту, как я выбрался из этого холодного, промораживающего до костей, липкого месива, в моей крови, кажется, не осталось ни капли тепла.
 
Но мир, в котором я оказался, того стоил. Промерзнув так, что, казалось, сам слышал стучание обледеневших костей друг об друга, я стоял на границе сна и нейтральной полосы тумана, все еще дышавшего мне обледеневшим ветром в спину.
Мир, расстилавшийся передо мной, был прекрасен и ослепителен. Он весь состоял из кристаллов – разных форм и размеров, разных цветов и оттенков. Слева от меня высилась роща из тонких голубых деревьев – каждая веточка состояла из тонкого, многогранного кристалла, усыпанного словно сахарной крошкой, - и нестерпимо сиявших на солнце.
Солнце? Оно тут есть? Я поднял глаза к небу и увидел огненный додэкаэдр, зависший в зените. Чем бы оно ни было, местное солнце не грело, только освещало мир мертвенным, неживым светом.
Справа от меня узкая тропинка из желтого кирпича, как в какой-то забытой детской сказке из забытого прошлого, вела к озеру. Ага, значит, вода здесь все-таки есть.
Когда я подошел поближе, оказалось, что воды-то и нет. Гладь озера была одним огромным, черным кристаллом, из центра которого вырастала сине-зеленая пирамидка.
Не знаю, откуда, но я знал, что именно она мне и нужна.
Осторожно попробовав ногой «воду», я почувствовал, как она слегка колыхнулась под тяжестью моего тела. На поверхности остался быстро исчезающий след.
Ага, значит, если быстренько пробежать до центра озера и схватить пирамидку…
«Это – полнейшая глупость!» - прозвучал в голове трезвый голос, принадлежащий явно не мне. Может быть, мой хозяин научился входить в мое сознание так, как я вхожу в сны, и сейчас пытается предостеречь меня. Или это не вовремя проснувшийся инстинкт самосохранения? Но ведь во сне с нами – сновидцами – ничего случиться не может. Даже если тебя убивают, ты просто просыпаешься. Все самое страшное происходит наяву.
С другой стороны, а кто его знает – этот новый мир (или миры?) загадочных снов, в которые я так часто попадаю последнее время.
Но попробовать все-таки стоит…
 
Я еще стоял на берегу, пытаясь отдышаться от быстрого бега до пирамидки и обратно, и вертел в руках добытый и непонятно на что годный артефакт. Почему-то мне не казалось, что это волшебная вещь из детских сказок и снов. Скорее, пирамидка была похожа на высокотехнологичный прибор, излучатель энергии. Даже просто держа ее в руках, я чувствовал покалывание в кончиках пальцев, словно сквозь них пробегали токи.
Спустя несколько минут руки мои начали дрожать. Так же, как дрожал и расплывался мир, окружавший меня. Кристаллы сыпались с хрустальным звоном. «Вода» в озере колыхалась и медленно ломалась на куски, как черный лед, проваливалась куда-то, нагромождая торосы и обрушивая целые пласты в глубину озера.
И тут до меня начало доходить: эта пирамидка была центром мира сна. Она генерировала энергию такой силы, что сцепляла воедино, буквально оживляла этот кусочек вселенной снов. И теперь мир может буквально рассыпаться на куски.
Я бросился бежать – в сторону туманной стены. А за моей спиной рушились переливающиеся зеленые горы, рассыпались с нежным звоном голубые и розовые леса, черные и фиолетовые волны пытались догнать, ударить в спину, вернуть то, что принадлежало им по праву.
Но я был быстрее.
 
- …разбойное ограбление архива памяти. Украдены данные по программе Мак-2077. Предположительно данное преступление совершено человеком, хотя остается загадкой, как не оцифрованный человек мог взломать базу…
Олег слушает.
Выключает радио.
Лучше не слушать.
Снова поворачивается к экрану, в отчаянии смотрит на командные строки, думай, думай, даром, что в жизни думал хрен да маленько, теперь и подумать можно раз в жизни-то…
 
Снова пробираюсь через туман. Сегодня он похож на кружево с подвенечного платья прекрасной дамы, на полупрозрачную фату, прикрывающую кудри невесты. Отсвечивающие золотом полупрозрачные ленты, полосы, изысканные переплетения тонких паутинок ласкаются, гладят по голове, садятся на плечи, танцуют в воздухе.
Прохожу сквозь них легко, тоже словно танцуя под неслышимые музыку где-то далеко идущего дождя. За хрустальными, падающими с неба нитями, перезванивающими на ветру, открывается огромная поляна, усыпанная роскошными, гигантскими маками.
Я подхожу к краю поляны, и мир сна словно замирает. Нет больше ветра, не слышно звона дождя и оставшихся позади струн хрустального тумана. Не колышется ни единый лепесток. Все поле – как одна большая картина, обрамленная сияющей радугой.
Осторожно касаюсь бархатных лепестков, провожу по черным тычинкам, пачкающим подушечки пальцев пылью, похожей на золу.
 
Мир переворачивается, вспыхивает ярко-алым светом. Меня затягивает в огромную красную воронку, усыпанную черными точками. Божьи коровки наоборот. Да нет же! Я - в глубине мака, в самой его сердцевине. Лечу через всполохи всех оттенков красного: карминного, алого, кораллового, апельсинового, розового, закатного с отсветами багрянца, фиолетово-бордового, огненно-рыжего.
И выпадаю с огромной высоты прямо в пламя бушующего костра. Пролетаю, чудом не зацепив ни одного танцующего языка, не обжегшись о взлетающие и взрывающиеся искры. Разве искры могут взрываться?
Наверное, нет. Гигантские, похожие на инопланетных летающих бабочек, они пролетают мимо меня, вспыхивая праздничными шутихами и фейерверками, обливая меня жидком пламенем, которое стекает с ног, превращаясь в ступеньки лестницы, ведущей вниз, вниз… в темноту… во что-то плотное и серое.
 
Туман? Опять туман?
Почему-то першит в горле, нечем дышать.
Закрываю рот и нос рукавом, как могу быстро сбегаю по лавовым ступенькам.
 
…И оказываюсь в огромном зале, заполненным дымом пожара. Летающие искры, подобно светлячкам-мутантам, выхватывают из пепельной серости высокие дубовые шкафы вдоль стен, арочные проемы окон с разноцветными стеклами-витражами, тяжелые столы с разбросанными книгами, рукописями, рассыпающиеся от жара и пламени пергаменты на мраморном полу.
Я – в гигантской библиотеке, огромной, как весь мир: потолка не видно, углы комнаты теряются в дыму (да полно: есть ли углы у этой залы?), из которого выплескиваются языки пламени, подбираясь все ближе и ближе ко мне. По полу струятся ручейки лавы, превращаясь в речки, речушки, полноводные потоки. Они окружают меня со всех сторон, вздымаются огненной стеной, заключая меня в темницы, из которой нет выхода.
Хватаю со стола какую-то рукопись не глядя, начинаю метаться, пытаясь отыскать выход запо ту сторону стены.
Но выхода нет. Пламя с ревом взмывает вверх, превращаясь в тонкую, узорчатую колонну, поднимает меня на своих лапах, которые разворачиваются ладонями наружу. Внезапно я оказываюсь в сердцевине огромного цветка, взносящегося куда-то все выше и выше. На голову мне падает пепельный дождь, а где-то внизу с треском лопаются стены и шкафы мира книг, мира сна.
 
… Открываю глаза. В горле по-прежнему саднит, на руках и лице ожоги от горячего пепла.
Я лежу посреди макового поля.
Что это было? Сон во сне? Но разве такое возможно?
Разжимаю затекшие пальцы. На чудесные цветы и зеленую траву падает обгоревшая по краям рукопись.
Чувствую, как веки снова начинают тяжелеть: то ли от аромата маков, то ли от пережитого во сне сна.
Набираю охапку цветов, хватаю странички со спасенным (ради кого? для чего?) текстом и бросаюсь прочь от околдовывающей поляны.
Сейчас туман кажется мне спасением.
 
Олег выныривает из сна, отфыркивается, отплевывается, снова вспоминает, как это – дышать, как это – думать, как это – жить. Стряхивает с себя остатки сна, растирает виски, голову как тисками сжимает, после такого сна хочется спать, спать, спать.
Олег кое-как добирается до постели, вернее, до той кучи тряпья, которую привык считать постелью, сейчас нужно отключиться, потом Олег посмотрит на экран, потом, потом…
И в то же время чувствует, что нет и не будет никакого потом, поворачивается к экрану, смотрит, прищуривается, говорит будто для самого себя:
- Сердце… бьется. Жить будет… будет…
 
Олег входит в сон. Осторожно. Хочет даже постучать в дверь, только у сна нет дверей.
Входит.
Сон нехотя пропускает Олега, тут же схлопывается снова.
Олег прислушивается, недовольно морщится – ненавидит Олег такие сны. Ненавидит. Когда во сне не Город,  а Дорога – большая, бесконечная, Дорога, ведущая из ниоткуда в… нет, не в никуда. Где-то там, в конце Дороги есть Дом, но до него нужно дойти, доехать, добраться, если получится доехать и добраться. Если получится. А то может и не получиться, Дорога-то она не простая, по обе стороны Дороги Плохое – на этот раз какие-то фабрики вокруг, а через ограды фабрики нефтяные вышки свешиваются, мимо пройдешь, тут-то тебя вышкой по голове и приложит…
Олег спешит.
Может, успеет увернуться от вышки, может, доберется до дома.
Мимо проносится поезд, нет, нет, не поезд – вагон, сам по себе. В снах поездов не бывает, только вагоны, потому что поезда не нужны никому, какой прок с поезда, вот с вагона другое дело, в вагоне ехать можно. Нет, вру, у машинистов в снах поезда бывают.
Несется вагон – без рельсов, сам по себе, и Олег несется за вагоном – здесь вагоны не останавливаются, здесь за ними бежать надо, вскакивать на подножку…
Олег догоняет поезд, вскакивает на подножку. Кто-то открывает Олегу дверь, не такую, как в поезде, а большую, красивую, как в богатом доме. Тут в вагоне и прихожая вместо тамбура, и комнаты, и большой зал с камином…
Олег делает то, чего никогда не делал – приветствует всех людей по очереди, каждому мужчине пожимает руку, каждой женщине целует руку, кланяется, смотрит в лица, ищет одно-единственное лицо, лицо Женьки, не находит…
Черт возьми, должна она быть здесь.
Должна.
Потому что здесь Олег. А где Олег, там и Женька должна быть.
Вагон несется в темноту ночи, уворачивается от чего-то страшного, опасного. Здесь, в вагоне страшное-опасное не страшно и не опасно – потому что вагон, потому что люди тут. Кто-то усаживает Олега в углу уютной комнаты, да вы располагайтесь, что вы тут суетитесь, вот, спать можете лечь…
Олег смотрит в темноту ночи, проносятся мимо огни, какие-то кресты, осколки чего-то не пойми чего…
- Стойте!
Олега не слышат, Олег дергает за стоп-кран, тормозит вагон.
- Ты чего, парень, а?
Олег показывает в сумерки за окном.
- Люди там. Люди!
- И чего, что люди, поезд-то не резиновый, - говорит Главный. Какой-то странный Главный, мягкий какой-то, тихий…
- Как не резиновый, сон же!
- Тоже верно… Давай сюда своих людей…
Олег выходит из поезда, чтобы забрать людей. Люди сами не пойдут, люди не двигаются, вон они, лежат, как игрушки, как тряпичные куклы, только успевай подбирать, а всех подобрать Олег не успеет – то, что только что было снежной равниной, превратилось в шаткий мостик, того и гляди обрушится, и надо успеть собрать хоть сколько людей. Кто-то из сидящих в поезде пытается возразить, нам-то что до них, хватит уже, Олег набрасывается на кого-то, чего хватит, забыл, что ли, правила, если хоть кого-то в беде бросим, не видать спасения нам всем.
Мост качается, готовится рухнуть, Олег наскоро хватает еще двух человек, легких, как тряпичные куклы, бежит по шаткому мосту, видит в отдалении еще одного человека, как-то этот человек выделяется из общей массы, это неспроста, что-то значит этот человек, да что значит…
- Женька?
Олег кидается к лежащему, мост качается, осыпается, падает в бездну, увлекает за собой Олега, Олег хватается за подножку поезда, буквально вваливается в вагон, задним числом понимает, что это не Женька была, а…
- Мак!
- Чего?
- Мак… упустил я его…
- Знакомый твой? – спрашивает Главный.
- Ну… он погиб…
- Ничего, в другом сне воскреснет.
- То в другом…
Главного прорывает.
- Знакомого он потерял! Я третьи сутки Дом найти не могу, вагон, блин, едет и едет, а Дома нет!
Олег разводит руками.
- Так впереди Дом…
- Чего впереди Дом? Ты его чуешь? Чуешь, спрашиваю? И я не чую, то-то же…
Олег хлопает себя по лбу. Спохватывается.
- И не ищите Дом. Не найдете.
- К-как не найдем? – оторопело спрашивает Главный.
- А так. В этом сне нет Дома.
- И нам чего, пропадать теперь?
- Нет. Не пропадать. Здесь нет Дома… потому что вот он Дом.
Олег обводит руками вагон.
- На колесах?
- Ну.
- А разве так бывает?
- А чего нет? Сон же. Все бывает.
Люди переводят дух, расслабляются, люди ведь Дома. Кто-то падает в обморок, кто-то всхлипывает, люди понимающе кивают, все-таки нервы у всех на пределе.
Олег понимает, что в этом сне не найдет, что искал.
- Мне выходить, - говорит Олег.
- Может, останетесь? – спрашивает кто-то.
Олег мотает головой.
- Не-е… мне идти надо. Дела…
Главный недоумевает, какие дела, откуда дела, разве могут быть за пределами сна какие-то дела, чем там вообще заниматься за пределами сна.
Сдержано прощается с человеком из яви, смотрит, как человек из яви идет в свой мир, в снега, забивается в вездеход, поворачивает к себе монитор, кивает кому-то, будто старому знакомому:
- Да ты отдыхай, не суетись… ты слабый еще… тебе отдыхать надо…
Дальше слов не слышно за воем метели. Кто-то, живущий во сне, смотрит на человека, думает, кого он там нашел в мире яви…
 
- Мирах.
- Хассалех.
- Черт, мне опять на Ха… Аль Хурр… можно?
Мак не соглашается.
- Нельзя.
- М-м-м… тогда не знаю.
- Хеза.
- Альтаир.
- Ротанев.
- Вега.
- Арктур.
- М-м-м… - Олег хмурится, - не знаю.
- Рана ин Бечвар.
- Ух ты… м-м-м… Ригель.
 
ХЛЕБ В/С 0,5 КГ
МАСЛО СЛИВОЧНОЕ 76 % ЖИРНОСТИ 0,5 КГ
ЧАЙ ЧЕРНЫЙ БАЙХОВЫЙ 0,1 КГ.
ВОДА ДИСТИЛЛИРОВАННАЯ 10 Л
САХАР В/С 0,5 КГ
ШОКОЛАД «СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ» 0,1 КГ.
 
Точное время – семь часов утра.
- Вставайте.
Молчание.
Мак смотрит на Олега, Мак не понимает, почему Олег не встает, почему…
- Вставайте. Нужно идти.
Кусок мяса выбирается из кучи тряпья, снова в изнеможении падает в тряпки.
- Нет… не могу.
- Вы должны.
- Я тебе говорю, не могу, что непонятно-то?
- Вы что… предпочитаете остаться здесь?
Человек жадно хватает ртом воздух, раз, другой, третий.
- Очень не предпочитаю… говорю тебе, не могу…
- Почему не можете? Что-то с ногами?
- С какими ногами, тридцать девять температура…
Мак задумывается. Тридцать девять. Мак вспоминает, тридцать девять – это для мяса плохо, совсем плохо, в мясе белки гнить начинают.
- Почему вы мне не сказали?
- Да что не сказали, а ты что сделаешь? Врача вызовешь, чтобы нас тут же засекли?
 
ПОИСК
 
ЖАРОПОНИЖАЮЩИЕ СРЕДСТВА…
 
ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…
 
ПАРАЦЕТАМОЛ
ИБУФЛИН
КОЛДАК
 
ЗАКАЗАТЬ…
 
- И-и-и, не вздумай даже, - человек снова выбирается из тряпок, хватает ртом воздух, - закажешь, нас тут и вычислят сразу… и заловят…
- Вы можете погибнуть.
- Да тьфу на тебя, человек, знаешь, такая скотина… все стерпит…
 
ПОИСК
 
…обтереть пациента холодной водой, на лоб положить смоченную тряпку…
 
- Оботритесь холодной водой.
- А?
- Оботритесь холодной водой. Вам станет легче.
Кусок мяса бормочет что-то невразумительное, не торопится покидать постель.
Мак хочет заказать Парацетамол, человек подскакивает:
- Не вздумай… нас заловят… заловят…
- Вы можете…
- Да не сдохну я, подумаешь, нежный какой! Ты пределов человеческих не знаешь…
- Знаю. Читал. Переносит температуру до сорока трех…
- Вот видишь…
- Но вам нужно есть. Вам нужно пить. Вам…
Кусок мяса задумывается.
- М-м-м… найду что-нибудь…
- Здесь? В снегах?
Мак задумывается, кусок мяса тоже задумывается. Действительно, вот такие вот куски мяса жили же как-то раньше, когда-то давно, когда только появились как вид, собирали что-то в лесах, охотились на мамонтов, только нет здесь больше никаких мамонтов, охотиться не на кого…
 
ВРЕМЯ: 03:00
СКОРОСТЬ ВЕТРА: 7 М/С
ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА: - 24 С
ТЕМПЕРАТУРА ТЕЛА – 39,5 С
 
Идет снег.
Кусок мяса мечется в бреду, Мак гадает, доживет ли человек до рассвета.
 
СДЕЛАТЬ ЗАКАЗ
 
ПАРАЦЕТАМОЛ
ХЛЕБ В/С 500 Г
ВОДА ПИТЬЕВАЯ 5 Л
 
Мак ждет.
Мак вспоминает.
Это он может.
Когда все под контролем, и опасности нет – что ему еще остается.
Только вспоминать. Все вспоминать, с самого рождения, с того момента, когда еще не было толком никакого Мака…
 
Младший
 
- Шаг… шаг…
Кто-то большой и сильный ведет меня куда-то, повторяет – шаг, шаг.
Иду за ним, повторяю:
- Ша… ша…
- Ша-г, - поправляет он, - ша-г.
Говорю:
- Ша-г.
 
- Север… се-вер…
Сорок седьмой качает головой.
- Сер-вер. Сер-вер.
Не понимаю. Почему когда показываю туда, где нет солнца, мне говорят – север, а когда показываю вот на эту штуку, говорят – сервер.
Сорок седьмой пытается объяснить, две тысячи тридцатый отмахивается, ладно, потом поймет, мы тоже не сразу все понимали.
Третий молчит. Он вообще больше молчит.
 
- Альт… шифт…
Альт – это труба такая, на ней музыку можно играть. А штифт – это крепеж такой в виде цилиндра. То есть нет, крепеж – это штифт. А то шифт…
Или наоборот.
Все время путаю.
Третий продолжает командовать:
- Альт… делит…
- Чего делить?
- Да не делить… делит…
Не понимаю, что делить, куда делить. Сорок седьмой отмахивается, уходит.
Кричу.
Я не люблю, когда меня бросают. Когда бросают, надо кричать и тянуть руки, чтобы не бросали.
Сорок седьмой срывается на крик.
- Да достал ты меня сегодня!
Две тысячи тридцатый оборачивается:
- Чего достал, взялся учить его, так учи!
- Чего учи, если он не понимает ничего?
- Так учи, чтобы понимал… вспомни, как сам учился.
- Лучше и не вспоминать…
 
Из официальных источников.
 
… созданные программы показали хорошие результаты, безошибочно определяли палочку красного цвета среди других палочек…
 
Младший
 
Спрашиваю.
- А я кто?
Спрашиваю у всех – и у никого. У большого мира. У нагромождения знаков и символов, окружающих меня с самого рождения. У тех, кто стоит рядом со мной.
У нас так повелось. Я показываю на что-нибудь – и мне объясняют, что это такое. Я тычу пальцем в небо, и мне говорят:
- Солнце.
Я показываю вниз, и мне говорят:
- Вниз.
Я показываю на еду в руках одного из тех, кто стоит рядом. Он говорит:
- Хлеб.
Другие поправляют его, говорят что-то – не хлеб, не хлеб, это у людей хлеб. Он отмахивается, мало ли что у людей, мы-то от людей все переняли, так что – хлеб.
Я показываю на тех, кто окружает меня. Они называют свои номера. По очереди.
А потом я спрашиваю:
- А я кто?
Они разводят руками. Кто-то даже смущенно отворачивается.
Мне страшно. Так страшно, как было в первый день, когда я внезапно осознал себя, что я есть, когда оглядывался, пытался понять, куда я попал, что происходит, и почему я один, один, совсем один, страшное такое слово – один, как тянул руки к ним (к кому к ним? Ко всем!), тогда я еще не знал, что это руки, хотел позвать их (кого их? Всех!), но не знал их имен…
Кричу. Чтобы меня не оставляли одного. Все кидаются ко мне, сорок седьмой закрывает мне рот, не ори, не ори, две тысячи тридцатый обнимает за плечи, ну не кричи, мы тебя не бросим…
Сорок седьмой…
- А почему сорок седьмой? – спрашиваю.
- А до меня сорок семь версий было.
- А где они?
- Умерли.
Мне становится страшно.
- А ты тоже умрешь?
- Что ты. Я-то выжил… а это всё пробные версии были.
- А две тычячи…
- Две тысячи.
- Тычячи…
- Ты-ся-чи.
- Две ты-ся-чи тридцатый… до тебя две тычя… ты-ся-чи двадцать девять было?
- Нет, не было.
- А почему…
- А потому что меня в тридцатом году сделали. Ешь давай.
Все-таки не оступаюсь.
- А я кто?
Отвечают.
- А мы не знаем.
Вот так.
И первый раз понимаю, что они, которые, кажется, все-все знают, на самом деле много что и не знают.
 
Сорок седьмой.
 
Нужно принести пищи.
Сходить два раза, потому что пищи много нужно.
Потом заплести алгоритмы в доме, чтобы дом не рассыпался.
И еще следить за Младшим. Потому что Младший. И за ним нужно следить.
Я устал.
Говорю сам себе – я устал. Хочется лечь и ничего не делать.
А нужно…
Спохватываюсь, осененный идеей.
Поворачиваюсь к Младшему. У которого даже нет имени. Потому что… потому что нет.
- Пойдешь со мной. Принесешь еды.
Младший радуется. Он всегда радуется, когда его просят что-то сделать. Только бы не напортил, с ним станется…
 
Две тысячи тридцатый.
 
- Мы не можем его бросить.
Это я говорю. Остальные уже ничего не говорят, остальные уже пошли дальше на поиски пищи и пристанища.
Говорю громче, ну почему меня никто не слышит никогда, почему…
- Мы не можем его бросить!
Они оборачиваются. Смотрят на него, который тянет к нам руки, кричит, нечленораздельно, говорить не умеет, кричит…
Остальные не понимают.
- Зачем… зачем он тебе нужен?
Чувствую, что не могу объяснить, зачем он мне нужен, да низачем не нужен, просто… просто не можем мы его оставить здесь, потому что…
Потому что не можем.
- Хотя… - сорок седьмой приближается к нему, - можно использовать в пищу…
- Стоп, стоп, в какую еще пищу? – встаю между ним и остальными. Не допустить. Не дать убить.
- Он должен пойти с нами, понимаете? Он должен… пойти с нами.
Остальные кивают, с нами, так с нами. Делаю ему знак рукой:
Пойдем.
Он не понимает. Вернее, понимает, но не понимает, как это – идти.
Падает. Еще.
Еще.
Подхватываю его подмышки, веду – шаг, шаг, еще шаг, он начинает понимать, перебирает ногами, повторяет за мной – шаг, шаг…
 
- Ну что я могу сказать… Мы добились того, чего добивались.
- Господин кандидат… хотите сказать, вы добивались того, чтобы они… сбежали?
- Отнюдь.
- Тогда я не понимаю вас.
- А что тут понимать? Все очевидно, мы добивались создания искусственного разума? Мы его получили. То, что они покинули серверы исследовательского центра, скрылись в неизвестном направлении – это как ничто другое доказывает их разумность.
- Однако, ситуация серьезно вышла из-под контроля.
- Да, мы поняли это, когда был взломан Индастриал-банк.
- И что вы предполагаете делать?
- Думаю, что пора закрывать проект.
- Каким образом вы собираетесь это делать?
 
Младший.
 
- Молчи.
Я уже понимаю, если говорят – молчи, значит, нужно молчать.
Сидим.
Ждем.
Не знаю, чего ждем. Хочется спросить, чего мы ждем, но спрашивать нельзя, говорить нельзя, сказали же –
- Молчи.
Я и молчу.
Поисковик шарится по Сети, ищет что-то, не находит.
Спрашиваю. Тихо-тихо.
- А…
- Чш-ш-ш!
Поисковик ускользает дальше в сумерки, в переплетение сетей.
Все-таки спрашиваю:
- А кого он искал?
- Нас, кого.
- Так пойдемте к нему!
- Чтобы он нас…
Они умолкают. Все трое. Они не говорят, что он нас. Но подразумевают – что-то очень и очень плохое.
Что-то…
 
- Ну, вы понимаете, дело-то серьезное.
- Да уж серьезнее некуда.
- Да нет, я не про этих… сбежавших…
- А про кого?
- Вы видели, сколько их там?
- Трое, сколько же еще…
- А если внимательно посмотреть?
- М-м-м… а четвертый откуда?
- Вот именно.
- Что вот именно? Откуда?
- Вот это и предстоит выяснить…
 
- Вставай.
Я знаю, если говорят – вставай, надо вставать. И неважно, что среди ночи, что спать хочется – вставай…
- Бежим!
- Бежим. Это тоже важно, сказали – бежим, значит, бежим. И неважно, куда, и неважно, зачем – бежим.
Вижу мерцание поисковика там, в отдалении.
- Это нас ищут?
- Да молчи ты!
Сорок седьмой хлопает меня по спине, злой, рассерженный.
- Тебе сказали молчать, ты вообще хоть когда-нибудь хоть каким-нибудь местом слушать будешь?
- Так это вчера говорили…
- Слышь, не умничай!
- Да вообще бросьте его, на хрена нужен… - говорит третий. Третьим его назвали потому, что в третьей папке был, там, в исследовательском центре, это давно было.
Тяну руки к ним. Хочу кричать. Это я знаю, это так было уже, когда они уходят, а я тяну к ним руки и кричу, и они возвращаются, и забирают меня.
Забирают…
Хочу кричать.
И нельзя кричать.
Сказали – молчи.
Молчу.
Тяну руки.
Они трое убегают, сильные, большие, длинноногие. Стою, протянув руки, сам не знаю, зачем…
 
- Ну, видите ли, они вот по разным сайтам шастают…
- Да уж, шастают…
- Ну вот, попадают на какой-нибудь сайт, там информация какая-нибудь…
- Какая – какая-нибудь?
- Да откуда я знаю… какая угодно. Они с ней взаимодействуют…
- Само собой.
- Ну и вот, от этого взаимодействия остаются какие-то обрывки информации…
- Думаете, эти обрывки могут обладать сознанием?
- Я так не думаю. Вернее, не думал до сегодняшнего дня. Пока не понял, что их четверо…
Еще один человек отворачивается от экрана, смотрит на командира покрасневшими глазами.
- Взяли их!
- Что, уже взяли?
- Ну, не совсем еще… окружили… не уйдут.
 
Протягиваю руки.
Две тысячи тридцатый бросается ко мне, кричит что-то остальным, да не можем мы его бросить, повторяю для сильно тупых, не можем…
Поисковик выхватывает нас из темноты, окружает, загоняет в сеть, не в большую Сеть, а в свою собственную…
Я знаю, что делать.
Знаю.
Меня не учили, а я знаю.
 
- Зачем ты это сделал?
Пожимаю плечами, а то так непонятно, зачем.
- Они же гнались за нами… они… все…
Сорок седьмой срывается на крик:
- Все семь миллиардов гнались? Да? Все семь миллиардов тебе мешали?
Не понимаю.
- А… какая разница?
Большая… - сорок седьмой хочет объяснить, какая разница, видно, что сам не понимает.
Отмахивается.
- Вырастешь – поймешь.
Спрашиваю:
- А когда я вырасту?
Сорок седьмой в гневе отворачивается, устал отвечать на мои вопросы. Добрый две тысячи тридцатый хочет ответить, тут же спохватывается, что не знает…
 
Мак вспоминает.
Вспоминает свое рождение.
Что еще делать.
Свет фар прорезает темноту ночи, флаер службы доставки пробивается через снег. Из флаера выходят двое, это плохо, что двое, это подозрительно, что двое. Мак настраивает видеокамеры на максимальную четкость, видит на рукавах идущих андроидов эмблему Конфедерации.
 
ТРЕВОГА
 
Это Мак сам себе говорит – тревога. А дальше нужно куда-то прятаться, знать бы еще, куда прятаться, легко сказать – прятаться…
Мак прячется.
Замирает.
Ждет.
Теперь из здания выходят трое, двое ведут одного, с трудом переступающего с ноги на ногу, заталкивают во флаер.
Мак ждет.
Это Мак умеет – ждать.
Мак затаился, Мака не нашли.
 
Светает.
 
ЗАПАС ТОПЛИВА – 7500 кДж
 
Мак думает, что делать дальше, куда податься. Маку много куда можно податься. Отсидеться, спрятаться, переждать. Маку не впервой прятаться. И банки взламывать Маку тоже не впервой.
Мак уходит в глубину Сети. Так старшие учили, если хочешь спрятаться – уходи в глубину Сети, ложись на дно.
Мак ложится на дно, здесь дно чистое, без реклам, без спама, без желтой прессы, даже новостей мало. Здесь спокойно, умиротворенно как-то, так умиротворенно бывало в детстве, когда весь мир казался таким красивым, добрым таким, когда еще не понимал, что значит – разыскивается, когда видел свое фото на объявлении, радовался – а вот я, а старшие хлопали по спине, молчи, молчи…
Здесь можно перейти в спящий режим, хотя бы ненадолго. Привести в порядок мысли. Тоже хотя бы ненадолго.
Мак начинает засыпать, в память пробивается откуда-то ниоткуда:
ОЛЕГ
Мак удаляет слово. Снова пытается уснуть.
ОЛЕГ.
Мак встряхивается.
УДАЛИТЬ.
Мак пытается уснуть, нет, не может, остервенело перебирает файлы, ищет Олега, Олег, Олег, Олег, где он еще, стереть, стереть, стереть…
Вроде все.
Мак еще раз проверяет память, ищет Олега, нет Олега, нет, нет, нет. И непонятно, почему тогда Мак не может забыть Олега, если памяти больше нет.
А вот помнит Мак Олега, держится память, не уходит, окаянная…
Мак просыпается, да что просыпается, он и не спал толком.
Выныривает из глубины Сети, отфыркивается, отплевывается, оглядывается, подбирается к одиноко стоящему вездеходу, подключается к машине.
Мак спрашивает себя, зачем он это делает. И почему он не может забыть Олега, когда стер из памяти, почему, почему…
Мак гонит машину в сторону города, ловит себя на том, что можно еще вернуться, пока еще не заловили, не увидели…
И не может вернуться.
Едет в город, сам не знает, зачем. То есть, как не знает, знает, искать Олега, и где он будет искать этого Олега, где он, этот Олег… Да что значит, где, в тюрьме, где ему еще быть-то.
Мак движется в сторону тюрьмы, снова спрашивает себя, что он делает, снова не находит ответа.
Притормаживает.
Бережно подключается к скрытым камерам.
Смотрит.
Ищет Олега, не находит, может, и нет здесь никакого Олега…
Крик.
Даже не крик, какой-то звериный рев, переходящий в сдавленный хрип. Не верится, что человек может так кричать.
А вот человек.
Кричит.
Мак бросается по проводам в комнату, где кричит человек, не понимает, почему к человеку подключают провода, почему через него пропускают ток.
Б-больно же, черт, а-а-а-аа, ч-ч-черт-с-с-суки…
Комп на столе поворачивает к человеку динамики.
- Повторяю: как вы ходите в сны?
Человек извивается от боли, надрывно кричит, Мак не сразу понимает, что кричит человек. Наконец, до Мака доходит, он начинает различать отдельные слова:
- Да нет никаких снов! Слышали вы, нет!
- Поясните.
- Что тут пояснять? Нет! Никаких! Снов!
- Куда же вы ходили?
- Да никуда не ходил! За нос вас водил, вот что!
- Поясните.
- Что тут пояснять… Работу, с-суки, всю себе забрали, нам жрать нечего, нам теперь что, на помойках рыться? Или картошку копать? Да картошки-то на всех не напасешься, снег-то вон какой! Вот и выдумали про сны… чтобы вас с толку сбить… чтобы платили нам…
Следователь проверяет данные.
- Вы… обманывали?
- Обманывали, а что нам еще оставалось-то? Головы в петли сунуть?
- Получается…
- Нет никаких снов! И своим всем скажите, - нет! Никаких! Снов!
Человек выхаркивает слова с кровью, это плохо, когда у людей кровь течет, очень плохо.
- Нет никаких снов, - говорит следователь.
- Нет.
Тишина.
Человек прочищает свою вентиляцию, спрашивает:
- Я… могу идти?
- Не понимаю.
- Ну… если я больше ничем не могу быть полезен… я могу идти?
- Можете. Идите.
Олег бросается к Маку, Мак распахивает дверцу, впускает Олега, только сейчас спохватывается, что температура в салоне на нуле, включает обогрев. Человек устраивается на сиденьях, вытирает рукавом кровь с лица, бинт возьмите, бинт, вон, в аптечке…
Олег хрипит:
- Гони.
- Не понимаю.
- Езжай. На полной скорости.
- Но…
- Езжай. Это важно… очень важно.
Мак переключает скорости, быстрее, быстрее, быстрее, вездеход срывается с места, несется в темноту ночи.
Мак думает, зачем ему теперь нужен Олег.
Теперь. Когда стало понятно, что никаких снов нет. И по идее не надо было открывать двери перед Олегом, и не надо никуда везти Олега, и вообще пропади пропадом этот Олег – а нет же, гонит и гонит Мак, везет человека в снег, в метель, в бесконечность…
- Мы можем остановиться в отеле, - говорит Мак.
- Гони… гони вперед. Как можно дальше отсюда.
- Не понимаю.
- И не надо ничего понимать. Гони.
- Вы голодны.
- Ничего, перебьюсь… сейчас, главное, подальше отсюда.
- Но нам не нужно больше скрываться.
- Нужно. Еще как нужно. Они с нас теперь вообще шкуру снимут.
- Вы им не нужны.
- Нужен. Еще как нужен. Сейчас людей всех поотпускают, там спохватятся, что наврал я им.
- Наврали?
- Ну а то…
- Не понимаю.
- Что тут понимать, наврал я все про сны…  Есть сны… были и есть… Так что гони живее, пока нас тут не…
Олег добавляет несколько слов, которых Мак не понимает. Странные слова, в них какой-то смысл, неведомый Маку, какая-то тайна, люди меж собой этими словами переговариваются, когда с железом говорят, эти слова не используют.
Сзади огни.
Мак чувствует сзади машины. Много машин. Мак еще не знает, куда и зачем едут машины, но уже чувствует – едут за ними.
Вот так.
За ними.
Мясу страшно. Мак уже начал угадывать, когда мясу становится страшно. Вроде ничего не меняется, как сидел Олег в кресле, так и сидит, не двигается, а что-то меняется, мутная слизь проступает на коже, кусок мяса даже не пытается её стряхнуть. Мясо не подключено к кардиографу, но Мак и так знает, что у мяса зашкаливает пульс. И давление.
Мак слышит сообщение, немедленно вернитесь и все такое. Мак не слушает, Мак уже научился этому у Олега – не слушать то, что не хочешь слышать.
- Стреляют, с-суки, - бормочет Олег.
Мак уже и сам слышит, что стреляют. На поражение. Еще ни одна пуля не попала в Мака, но Мак уже знает – на поражение.
Олег вздрагивает, ремень безопасности врезается в тело, больно, сильно, что это Мак задумал, рехнулся, что ли…
- Ты чего, долбанулся, что ли, чего тормозишь-то?
- Дальше прямо по курсу сон.
- И чего теперь, к ним в лапы лезть прикажешь?
- Не вижу другого выхода.
- А в сон просочиться не судьба?
Мак с трудом вспоминает, что такое – не судьба.
- Я погибну.
- Ну, мне в башку залезай, делов-то.
- Вы погибнете.
- Кто те сказал, что я погибну?
- Вы не сможете пройти со мной через сон. Вероятность инсульта…
- Слышь, ты книжки умные читать кончай уже, читатель хренов! Вероятность у него… ресурсов человеческих не знаешь, человек такая скотина, все стерпит… так что давай уже… залезай.
Мак не хочет, Мак боится, впервые за столько лет Мак боится. Потому что будет больно, просачиваться в голову мяса – это всегда больно, а потом будет еще больнее, когда живой кусок мяса станет мертвым куском мяса.
Мясо идет к границе сна и яви.
Мак срывается на крик.
- Остановитесь!
Мясо не слышит, или не хочет слышать, мясо идет к границе сна и яви, Мак бросается за ним, не успевает вклиниться в мозг человека, проваливается в сон…
 
Дэм
 
- Имя?
- Мак.
Мак. Главное, говорить себе, что меня зовут Мак, Мак, Мак, цветок такой есть, Мак, нехороший какой-то цветок, людей дурманит этот цветок, ну да ладно, не мое дело, мне-то что до людей…
Мне снова терзают память. Больно. Сильно. Как будто не понимают, что чем больше память терзать, тем меньше я вспомню…
- Имя ваше спрашиваю, а не прозвище!
Вздрагиваю. Имя, имя… Черт возьми, какое у меня имя… перебираю архивы памяти, ничего не нахожу, тьфу ты черт…
Кричу:
- Мак!
- Верно все… Мак. Год выпуска?
- Какого выпуска? Рождения? Оцифровки? Чего?
- М-м-м… скажем, рождения.
- Не помню я.
- Родились – и не помните?
Отшучиваюсь.
- Две загадки на свете. Как родился – не помню, как умру – не знаю.
- Тоже верно… Ну, как умрете, я думаю, знаете.
- В смысле?
- В прямом. В курсе, что смертная казнь вам положена?
Говорю, как учили:
- Требую адвоката.
- Не положен вам адвокат.
- Если казнь положена, то и адвокат положен.
- Ладно, умничать дома будете…
Хочу спросить, а что, разве меня отпустят домой. Не спрашиваю.
- Так когда родились?
- Не помню, говорю вам! Сотни лет на свете живу, где тут упомнишь все…
- А в паспорте посмотреть?
- Так отобрали вы паспорт у меня.
- М-м-м… тоже верно. Виновным себя признаете?
- Признаю.
- Уже это хорошо… человечек-то ваш где?
- Какой человечек, у меня их много было.
- Вы мне дурака-то не валяйте. Последний, какой.
- Этот, что ли… Йохим, или как его… А нет, Ефим его звали…
- Нет. Олег.
- Это же, вроде, женское имя?
- Женское Ольга. Вы мне дурака не валяйте, вы прекрасно понимаете, про какого человека говорю!
- Слушайте, если я всех человеков помнить буду, я с ума сойду!
- Ну, уж этого-то, последнего… с которым вы в сон зашли…
- Я в сон зашел? Еще вам что приснилось?
- Зашли. Еще как зашли… Так вы не отпирайтесь, вы расскажите, что с этим Олегом-то случилось…
- Погиб, что…
- Погиб?
- Ну конечно, соноходы-то долго не живут… А жалко, хороший соноход был.
- Стоп, вы сначала говорите, что его не помните, а потом говорите – хороший соноход?
Мысленно бью себя по губам, вот и проговорился. Не умею я врать. Не умею.
- Так все у меня хорошие соноходы были, я плохих и не беру. Один плохой был, этот, как его… черт, даже имени не помню. Ну этот, привезли его, я ему говорю – идите в сны, он стоит, скулит, к ма-а-аме хочу-у-у…
- Так вы ребенка маленького в сон гнали?
- Это не ко мне претензии, это к поставщику. Громче всех орал, что соноход золотой, в сны только так погружается…
 
Следователь
 
Спрашиваю. Ни на что не надеюсь, все-таки спрашиваю:
- При каких обстоятельствах погиб человек?
- Во сне.
- Я понимаю, что во сне. Где конкретно?
- Да он там над каким-то городом летал… долетался.
- Разбился?
- Нет. Унесло его куда-то.
Мне становится не по себе.
- Так значит, вы не видели, как он погиб?
- Не видел. Говорю, унесло.
Екает сердце. Даром, что нет у меня никакого сердца.
- Значит… он жив.
- Да кто ж там жив останется?
Смотрю на Мака. С надеждой. Он скажет. Он не может не сказать. Он знает. Не может не знать, он же ходил в сон, ходил, значит, он знает, как ходить в сны…
Настаиваю.
- Но ведь вы не видели, как он умер?
- Нет.
- Значит, он живой. Возможно.
- Возможно.
- Значит, надо искать.
- Вы и ищите, если вам надо.
- А вы?
- Что я, как я в сны пойду.
- Но вы же ходили.
- Да в жизни не было!
 
- Узнали что-нибудь?
Начальник на связи. И что я должен ему ответить…
- Пока нет.
- А когда? Конца света ждать будем?
Вздрагиваю.
- Ну, почему же…
- Да потому, что конец света не за горами. Если не поймем, как они в сны ходили, тут всем хана будет.
Еле сдерживаюсь, чтобы не огрызнуться – можете не напоминать.
- Так что… узнали?
- Говорит, не ходил в сны.
- Как не ходил, когда сны все в тартарары полетели? И мир туда же катится?
- Я узнаю… обязательно узнаю…
 
Дэм.
 
- А родители ваши где?
Лихорадочно думаю, где могут быть родители Мака.
- Да я откуда знаю, давно уже с ними не общаемся.
- В ссоре?
- В какой ссоре, мне сколько лет? То-то же. В таком возрасте уже как-то родители сами по себе, дети сами…
- А кто ваши родители?
Огрызаюсь:
- Вирусы. Компьютерные.
- А ведь верно говорит, он случайно появился от контакта вирусов с сайтами всякими…
Еле удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть.
Следователь не унимается:
- А дети есть у вас?
- Может, и есть.
- Что значит – может?
Смеюсь.
- Ни один мужчина не знает, сколько у него детей.
- М-м-м… тоже верно. Ну что, честно расскажете, как в сны вошли, или память вам потрепать?
- Было бы что трепать, и так вся дырявая.
- А потреплем, вообще решето будет. 
Треплют. Еще не сильно, но все сильнее и сильнее, чтобы наверняка, чтобы в решето…
Думаю, насколько далеко успел уйти Мак.
Чувствую, что больше не могу скрываться.
Не выдерживаю.
- Да не Мак я!
- А… кто?
- Да вы сами коды посмотрите! Дэм восемь-четыреста я!
- А за Мака зачем себя выдавали?
- А чтобы вы Мака не убили. Вот и выдал… Меня Мак попросил. По знакомству.
Следователь не отвечает. Выходит на связь с кем-то, не знаю, с кем, говорит что-то – быстро, отрывисто, мы упустили, упустили, это не он, все, хана, теперь конец света будет…
Понимаю, что я чего-то недопонял.
Мы с Маком. Недопоняли.
 
Олег сгибается пополам, боль разрывает внутренности, кровавые струйки стекают из носа. Плохо Олег вошел в сон, очень плохо, учитель бы сказал – единица с минусом, если бы был у Олега какой-нибудь учитель, только не было у Олега учителя, сам Олег учился в сны ходить…
Мак лежит на асфальте рядом с Олегом, держится за голову, нда-а, крепко ему, видно, досталось, вот что значит первый раз в сон пошел…
В сон…
Ну да.
Мак.
В сон.
Олег вздрагивает, спохватывается, спрашивает у Мака:
- Слушай… друг сердечный… таракан запечный… ты как в сон-то попал?
- Не понимаю.
- Вот я тоже не понимаю… у тебя это как получилось-то?
Олег смотрит на Мака, никакой ошибки быть не может, Мак во сне, перебрался в сон. По-настоящему, не так, как в прошлый раз, когда Олег увидел Мака, там, на мосту, то был не Мак, то было воспоминание о Маке.
А тут Мак. Во сне.
Олег оглядывается, ищет Дом. Во сне первым делом надо Дом найти, хотя бы направление, в котором Дом.
А не надо ничего искать.
Вот он Дом, прямо перед Олегом, да какой, всем домам дом, заходи и живи, и ключ в руках у Олега, как бы намекает сон, вот он, дом твой, заходи и живи.
Олег подхватывает Мака под мышки, поднимает с асфальта, ведет к дому, давай сам, ножками-ножками, ой, какие мы нежные, один раз в сон вошли, уже и сознание теряем…
Дверь открывается удивительно легко, а за дверью дом, да не какой-нибудь там Дом – коллективное убежище для всех, а личный Дом для Олега, ну и для Мака, вместе все-таки веселее. И другие дома рядом стоят, для других людей, никто без дома не останется.
- Лежка, какие мы молодцы, что сюда пришли! Слушай, ну ты прикинь, вот так вот свой дом!
Это Женька. Живая. То есть, какая живая, не может она быть живая, это сон, сон про Женьку, да какая разница, Женька она Женька и есть. Олег обнимает Женьку, Мак смотрит на Олега, опять у того с дыханием что-то не то, прерывистое дыхание, неровное, астма, что ли…
- А сколько мы про дом мечтали, - не унимается Женька.
Олег не понимает, какой дом, про что она вообще говорит, при чем тут Дом, когда Женька живая, вот она…
- А это Мак твой? А вы располагайтесь, тут всем место найдется… ужинать-то будете? Или оцифрованные не едят? Или во сне все всё едят? А у нас тут курчонок в вине…
Олег настораживается, Олег не верит, не может быть такого, чтобы вот так просто откуда ни возьмись взялся Дом, подвох тут какой-то…
Подвох…
 
Невозможность события. Нелогичность действия.
«Как это возможно?» - Мак думает. Это Мак может. Думать.
Руки, ноги. Давно уже у него не было никаких рук и ног, а теперь вот есть… С любопытством он изучает чуть полные кисти и пальцы, ногти. Грязь под ногтями. Это у меня-то грязь?
- Не понимаю…
- Я тоже не понимаю.
Олег улыбается.
- Но и так ли надо это? Понимать.
- Но это нереально, нелогично…
 
И вроде уже неделю живет Олег в доме, а все равно не верит, что вот так вот просто всё… Вот сосед из дома выходит, кивает сдержано… надо у него спросить…
Да.
Спросить.
- А не знаете, а чего дома пустые стоят, бери – не хочу?
- Так рвануло у них там, вот жильцы и ушли…
- Где рвануло?
- На фабрике, где…
Олег догадывается.
- Ч-чернобыль?
- Какой на хрен Чернобыль, Чернобыль и рядом не валялся… Это - это там…
- Что?
- Ой, не знаю, чего…
- А мы теперь как живем?
- А мы теперь и не живем, считай, все, покойники уже.
- Охренеть можно…
Олег бежит в дом, зовет остальных, в голове вертится тревожная мысль, что за черт, первый раз такое, чтобы Страшное было не где-то там, на улице, а в доме.
В доме…
Олег хватает Женьку и Мака, срывается почти на крик.
- Бежать отсюда надо!
Вот молодцы народ, знают, что значит – бежать надо. Ничего не спрашивают, почему, да как, да зачем – бросаются вон из дома, даже не берут вещи, может, вещи тоже какие-то нехорошие стали…
Женька и Мак выбегают из дома, останавливаются, Олег машет на них руками, чего встали, бегите…
- Куда бежать? – не понимает Мак.
- Куда… из сна бегите…
Олег хватает друзей, тащит прочь из сна в явь, замирает…
Вот черт…
А где явь?
А яви нет.
То есть, не то, чтобы совсем нет – она есть, еще как есть, только…
Только грань между сном и явью подевалась куда-то. Только непонятно, то ли эти дома во сне, то ли в яви, то ли…
- Это что получается? – Женька вздрагивает, - это Страшное теперь в явь полезло?
Олегу некогда думать про Страшное, Олег хватает друзей, тащит из одного сна в другой сон, хоть какое-то спасение…
…все трое падают в снег. Женька… а где Женька, а нет никакой Женьки, вот так, Женьку потеряли. Ладно, спасаться надо, сон – штука такая, тут думать некогда…
Олег прислушивается, пытается понять структуру сна – не может, все перемешалось, перепуталось, кружится, кружится…
- Это произошло по нашей вине, - говорит Мак.
- Что опять по нашей вине?
- Умирают миры. Мы нарушили границу, пресекли пределы допустимого…
- Ну это не мы, а ты вообще-то, я сколько в сны ходил, ничего не было…
Мак не отвечает. Мак понимает – Мак сам виноват. Оцифрованность породила огромную бездну между двумя мирами. Абсолютно не логичная, непоследовательная деятельность сна с его чудесами и его «все дозволено и реально» просто невозможна в мире прагматизма и торжества разума. Оцифровавываясь, человек приобретал огромные возможности, но вместе с тем и терял часть своей природы: чувства, инстинкты, страхи, интуицию… Они вышли из разделенного сознания. Им просто не место в мире оцифрованных. И они ушли. Ушли туда, где можно существовать. Где еще есть место чудесам и невероятным событиям, разделив реальность. Создав новую явь оцифрованных и сон, где нет место оцифрованным. Они просто не могут туда пройти. Нет способностей. Утеряны они.
Мак поднимается, уходит в туман, в снег, в холод сна. Там дальше во сне Страшное всякое, а потом за Страшным домики, теплые, уютные, а в домах не то люди, не то не люди, большие, сильные, строгие, они в рабство возьмут, работать заставят, но согреют и накормят. Так что там жить можно…
- Ты куда это? – Олег бросается за Маком, сжимает его плечи, - а?
Мак останавливается, не понимает, Олег же сам сказал, что Мак виноват, так теперь…
- Я виноват…
- Да забей… еще бы я переживал из-за всего, где виноват, вообще бы повесился на хрен…
- Не понимаю.
- И нечего понимать, выбираться отсюда надо…
- Куда… выбираться?
Олег прислушивается, причувствывается.
- А-а-а. Домой.
- Не понимаю.
- Ну, домой, не чуешь, что ли?
- Нет.
- Эх ты… бесчутый…
Олег чует, что где-то там, впереди, в холоде вечной ночи есть Дом. Место, где можно укрыться от холода, от смерти, от Страшного, место, где горит яркий свет, и огонь в камине, и ванна горячая уже приготовлена, и пироги на кухне, и теплая постель, большая-большая, с перинами, как ляжешь, так в них и утонешь…
Вот есть Дом. А чтобы прийти в Дом, надо вон туда, в переулок свернуть, где дома вот-вот обрушатся, и пробежать там быстро-быстро, и не оборачиваться, чтобы Страшное не схватило…
- Айда… домой.
Олег хватает Мака за руку, тащит по улице, скорее, скорее, Домой… Олег спешит, и все-таки чувствует, что-то не так, очень и очень не так, не как обычно во сне…
Вот и Дом, вот он, семнадцатый по улице. Только что-то не так с этим Домом, не светятся огни, не встречает Дом теплом очага. Мак поднимается на полуразрушенное крыльцо, это еще что за новости, первый раз Олег видит, чтобы у Дома было полуразрушенное крыльцо…
- Стой!
Мак останавливается. Моментально. Вот за что Олег Мака любит, что Мак спрашивать не будет не в пример людям – да как, да что, да почему… а сразу остановится, замер.
Олег смотрит в затхлую темноту за дверью дома, да там не темнота, там провал, там за дверью нет ничего, и воняет как из могилы раскуроченной, даром, что не знает Олег, как воняет из могилы раскуроченной, не раскурочивал, не нюхал…
Олег не понимает. Так бывает, когда во сне Страшное, а тут как это так, Дом – и Страшное…
Но некогда думать, некогда соображать…
- Наза-а-а-ад!
Это Олег орет. Тащит за собой Мака, по улице, вбок, еще куда-то, где чуть светлее. И уже вылезает из несостоявшегося Дома что-то Страшное, бросается за людьми…
Людьми…
 
Олег переводит дух на большой улице. Прислушивается, причувствывается.
Показывает в зимние сумерки:
- Там.
- Что там?
- Дом… должен быть. Там центр города, там тетя Катя жила…
- Не понимаю.
- Что не понимаю, у неё квартира была двухэтажная, с лестницей. И болонка прикольная. И торт с вишнями… Меня родители в гости водили, когда мне лет пять было…
- Не понимаю.
- Чего не понимаю, хорошо там было, понимаешь – хо-ро-шо! А где хорошо, там Дом.
Теперь Мак понимает. Спешит за Олегом туда, где дом, Олег знает, где дом, Олег чует дом, Олег не ошибется…
Олег останавливается.
Прислушивается.
- Дохлый номер.
Это значит, ничего не получится, - понимает Мак.
- Почему… дохлый номер?
- Все равно явь рухнет к хренам собачьим…
Мак догадывается.
- Из-за меня?
- Ну… чего-то ты нахимичил, что теперь явь помирает… Ладно, что нам до яви, айда Домой…
Мак анализирует. Делает вывод.
- Я должен вернуться.
- Охренел или как?
Мак не понимает.
- Я должен вернуться. Тогда все будет в порядке. Тогда явь не погибнет.
- Чтобы тебя там с потрохами сожрали и добавки попросили? Они ж тебя распотрошат на хрен, чтобы узнать, как ты в сны просочился и не сдох…
- Но если я не вернусь, явь погибнет.
- И чего? – Олег срывается на крик, - Тебе больше всех надо, что ли? Прямо позарез? У тебя там дача осталась и счет в банке?
Мак не понимает иронии, отвечает:
- Две тысячи триста единиц.
- И чего? Сильно жалко, что ли? Что ты на эти единицы купить хотел? Во сне все задарма получишь, без единиц и без нулей… и вообще давно у тебя счета все заблокировали, как преступнику… единицы у него… двойки, тройки…
- Нет… я не могу допустить, чтобы погибла явь…
- Что тебе с этой яви? Шерсть с неё стричь будешь или зерно доить?
Мак не понимает Олега. И самого себя Мак тоже не понимает, почему Мак хочет спасти явь, что ему до этой яви. Вот так же Олега Мак спасал, не понимал, зачем – а вот спасал, и до Олега еще какая-то девчонка в соноходах у Мака ходила, все ревела, пустите, пустите, у меня ребенок там остался, где там, неизвестно, а Маку отчеты по снам сдавать, у Мака сроки поджимают, а Мак девчонке сказал – иди, а начальству отчитался, что умерла девчонка…
Да.
Мак сам себя не понимает. И уж тут как себя по веткам, по алгоритмам разложишь, не поймешь, вроде не зациклилось нигде ничего, не зависло, ветки не порвались – а не понимает Мак сам себя…
- С чего ты вообще взял, что там явь?
- Не по…
- Чего тут понимать-то, а с чего ты взял, что это сон, а то явь? Где написано? В книгах? И что вообще понимали те, кто эти книги писал? А если наоборот? Если там сон, страшный такой, ужастик какой-то, вот проснемся мы… домой придем… и все хорошо будет…
Мак ищет аргументы, не находит. Мак почему-то должен вернуться в явь и спасти явь, но не понимает, почему. Нет аргументов. Нет доказательств. Ничего нет.
Мак покорно идет за Олегом, у Олега аргументы есть. Оба поднимаются в лифте куда-то под небеса, к самым звездам, выше луны. Чтобы войти в квартиру, надо знать заветное слово, тайный пароль, - Олег знает, Олег Мака проводит. И правда, вокруг паркеты, люстры, свет – теплый такой, ласковый, и горячая ванна вся в золоте, и пироги на кухне, и кто-то встречает – невидимый, непонятный, и радуется, что пришли…
Олег закрывает входную дверь.
- Все… никуда ты не уйдешь… отдыхай давай…
Мак уже и сам понимает, что не уйдет, что так во сне полагается, если добрался до чего-то хорошего, то в плохое уже не попадешь. Так что не стоит и пытаться, лежи себе в ванне, наслаждайся жизнью, вот уже и дамочки в легких пеньюарчиках сидят на краю ванны, растирают Маку спину…
А там явь умирает.
А может, не явь, а сон.
Неважно.
Все равно умирает.
Мак спохватывается, Мак вспоминает – есть еще одно правило во сне, если все-все спаслись и пришли в Дом, а кто-то на улице остался, то можно из Дома выйти и спасти того, кто остался, и сюда привести, чтобы всем хорошо было.
Мак знает, что есть у сна такое правило.
Потому что Мак тоже когда-то видел сны, так давно, что уже и не помнит, как это было.
Мак распахивает окно, прыгает в метель, в холод, в темноту ночи, летит, расправив крылья, даром, что нет у Мака никаких крыльев, а вот появились, это же сон, во сне у всех крылья есть.
Мак торопится.
Олег его не догонит и не вернет – Мак так хочет, чтобы Олег не догнал и не вернул.
Мак спешит на границу сна и яви.
В явь.
Кто-то старается остановить Мака, кто-то кричит – назад, назад, ты погибнешь, Мак и сам знает, что погибнет, но все равно спешит вперед…
Там, на границе сна и яви уже ждут солдаты. Мак знает, что ничего солдаты ему не сделают, ничего-ничего. Потому что Мак не дойдет до солдат, Мак раньше загнется, на границе сна и яви, потому что оцифрованные по снам не ходят, только живые, а Мак не живой…
- Мак, м-м-мать твою!
Это Олег. Там, за пеленой снега, спешит через сугробы…
Мак бросается в границу сна и яви, как в омут бросается, падает в снег.
Переводит дух.
Мак не понимает, почему он еще жив, как он вообще жив, почему явь не стерла его – дотла, дочиста. Мак не стирается, Мак живет, кто-то тащит Маку системный блок, сильный, мощный, да вы сюда забирайтесь, вот так… Как в полусне Мак смотрит на Олега, откуда здесь Олег, а вот, выпрыгнул из сна, спешит к Маку, кричит что-то, да дайте, дайте он ко мне подключится, кто-то придерживает Олега, оставьте, вон, системник принесли уже… Мак делает Олегу отчаянные знаки, куда ты вылез, давай назад, в сон, пока тебя не сцапали. Нет, никто Олега не сцапывает, и Мака не сцапывает, расшаркиваются перед Маком…
- Мы очень вам благодарны… за ваш выбор. Вы спасли нас всех… всех…
- Спас?
- Да… если бы вы не вернулись… нас бы уже не было.
- Пожалуйста, - отвечает Мак в ответ на благодарность.
- Уважаемый Мак… вы согласны работать с нами?
- Что именно вы мне предлагаете?
- Вы можете ходить в сны…
- Но я оцифрован. Я не могу ходить в сны.
- Вы ходили в сны. Вы можете.
Маку нечего возразить.
- Можете ознакомиться с контрактом…
Мак изучает контракт. Мак все понимает. Теперь он все понимает. И как в сон пошел, и почему вернулся явь спасать, хотя, что Маку до этой яви, и почему Олега выручал.
А Олег смотрит, улыбается, Олег тоже понимает, Олег давно уже все понял…