Другие миры существуют, но только в том, который нас окружает.
Поль Элюар
Сколько лет он себя помнил, удача всегда благоволила ему. Брошенная им монета могла неизменно упасть на спор хоть на ребро, а на игральных костях всегда выпадали одни лишь шестёрки. Порядочные игроки всегда проигрывали ему в карты, а шулеры и мошенники оказывались незамедлительно выведенными на чистую воду. Он мог найти драгоценности, всего лишь прогуливаясь по улицам вечернего города. А многочисленные дальние родственники и знакомые родственников, которых он либо никогда не знал, либо с детства забыл, снова и снова оставляли ему приличное наследство.
Но это не приносило ему счастья и радости, скорее даже наоборот. Его давно уже перестали пускать в игровые дома. Среди порядочных игроков он давно приобрёл репутацию отъявленного шулера и негодяя, которого, правда, никто не сумел поймать за руку. Настоящие шулеры имели на него зуб, неоднократно пытаясь сводить счёты, и лишь благодаря тому же пресловутому везению их планам не суждено было сбываться. Все найденные им драгоценности оказывались крадеными. А родственники безвременно ушедших людей, без каких-либо видимых причин отписывавших ему всё движимое и недвижимое имущество при наличии более достойных кандидатур, подозревали в нём если не афериста, то колдуна.
Он без проблем обзаводился новыми связями и занимал выгодные места, но вскоре терял их с той же простотой, как и обретал, поскольку, узнав о его репутации, — новые знакомцы более не желали водиться с подобным авантюристом и ни в одном приличном месте не желали держать на службе нечистого на руку человека.
На самом же деле большинство из тех, кто с непреложной убеждённостью называл его подлецом и мерзавцем, гораздо больше подходило под данные ими определения. Этот дар (или, быть может, проклятье) был унаследован им от отца, а тем — от его отца, и очень может быть, что цепочка тянулась и дальше.
Как бы то ни было, мнимая удача приносила Везунчику (как его язвительно называли) только беды и страдания. И никакими силами он не мог противиться этому злому року. Хотя, быть может, это было лишь испытание, посланное ему свыше.
Он мог вспомнить разве что один случай из детства, когда с ним случилось явное невезение в милом для него деле: это тоже была, своего рода, игра, но только не азартная, а музыкальная. В тот раз его больно ударила по пальцам упавшая крышка рояля, отбив зарождавшееся было желание стать выдающимся пианистом. Со временем изначальная гибкость пальцев и способности восстановились, но вот желание как-либо реализовывать себя в этом плане перегорело как-то само собой.
Позднее он потащился на фронт, где его не брали ни вражеский штык, ни пуля; получил немало наград и медалей, но не смог сделать карьеру военного по причине очередного скандала, связанного с азартными играми. Конечно, ими увлекались все, но на подобные разбирательства «везло» именно ему. Принимая во внимание былые заслуги, его не стали наказывать сурово, но вынудили покинуть военную службу, которой он, впрочем, оплатил свой долг сполна.
Сначала он пытался повеситься — верёвка оборвалась, и он лишь больно ушибся об пол. Затем он пытался застрелиться: сперва пистолет дал осечку, а при повторной попытке лишь выстрелил из казённой части, поранив руку. Потом он бросился с моста, но добрые самаритяне своевременно выловили его из холодного городского канала и привели в чувство. Далее: он пытался заколоть себя кинжалом, но руку сковал паралич, заставивший выронить несостоявшееся орудие самоубийства. Затем он решил было броситься под поезд, но тот сошёл с рельсов незадолго до своего приближения, каким-то чудом избежав с ним встречи. В довершение Везунчик забрался на крышу здания с твёрдым намерением упасть и разбиться о мостовую: казалось, теперь он предвидел всё и никакая случайность не сможет спасти ему жизнь; но на самом деле он не мог предвидеть того, что ровно за миг перед роковым приземлением — он вдруг просто проснётся в своей постели, как будто это был всего лишь сон. И так, снова и снова, раз за разом, что-то мешало его трагическим планам осуществиться.
Осознав, что бессилен даже покончить с собой, он отчаялся ещё больше, хоть раньше ему и казалось, что дальше, в принципе, некуда. Не зная, куда он бредёт и зачем, он просто скитался по улицам, насвистывая грустную песенку: слова позабылись, остался одинокий мотив, и это почему-то напоминало Везунчику пожелтевший скелет мертвеца, освобожденный от некогда сгнившей плоти.
Конечно, он мог бродить по мрачным подворотням, приставая к всевозможным тёмным личностям, в надежде нарваться на чей-либо нож. Или обойти бордели, задавшись целью подцепить какую-нибудь жуткую заразу. Или, на худой конец, переключиться на морфий, алкоголь или опиум, доведя себя до смертельной кондиции. Но подозревал, что и эти нелепые затеи завершатся не лучше, чем прочие глупости до этого.
Со стороны могло показаться, что проблема надуманна, ведь так или иначе можно было просто переехать на новое место, начав там жизнь с чистого листа, заведя новые знакомства, жену и работу, навсегда завязать с азартными играми или, в крайнем случае, интересоваться лишь теми, в которых роль везения несущественна по сравнению с мастерством и расчетом. Естественно, всё это приходило на ум великое множество раз, но каждый раз при попытке осуществить задуманное сталкивалось с теми же трудностями, что и при попытках свести счёты с жизнью.
Какая-то сила не только пресекала его попытки поступать так, как не было ей угодно, но и принуждала Везунчика вести себя так, как было угодно ей. Раздав все деньги нищим и церквям, он всё равно оставался в глазах общественности негодяем; просто, вдобавок ко всем эпитетам, ещё ханжеским и лицемерным. Новые деньги могли найтись буквально на улице за углом от кабака или иного притона, где собиралась за игрой честная компания. И снова неведомая сила влекла его внутрь, сметая потуги воли, как мощный поток — жалкую соломинку. А завершалось это тем же, с чего начинался каждый прошлый переезд, — подгаженной репутацией на новом месте и усугубившейся депрессией.
Полный горьких дум, Везунчик набрёл на двор, которого, как он мог ручаться, не видел прежде в этих местах, хотя и знал их как свои пять пальцев. Разумеется, в городе имелись такие закоулки, куда вход посторонним был заказан, но это место было не из их числа. Как бы то ни было, бродяга не стал задаваться вопросами, а пошел вперёд, куда несли его ноги.
Посредине двора находился огромный фонтан. Безжизненный и серый, он был сух и местами потрескан; а подле него стоял бородатый человек (чем-то напоминавший Везунчику короля червей из краплёной колоды одного шулера) с шарманкой (чем-то напоминавшей игральную кость), смотревший на ворона, с важным видом рассевшегося в навершии мёртвого фонтана. За выходившими во двор окнами теплился робкий свет, а подсвеченный печальной луной снег кружился и падал, устилая землю вокруг. Завидев приближение человека, шарманщик закрутил ручку своего инструмента, оживляя вечернюю тишину звучанием незатейливой музыки. Едва заслышав мелодию, ворон спикировал с фонтана, приземлившись на плечо игравшего человека.
— Припозднился ты, милчеловек. В такое время нормальные люди все по домам сидят, а не по подворотням шатаются. Повезло ещё, что никто не прирезал, — неожиданно заявил владелец птицы, продолжая неторопливо вращать ручку.
— Это как посмотреть, — грустно улыбнувшись, не без иронии заметил пришедший.
Пройдя поближе, Везунчик остановился напротив шарманщика, прислушиваясь к мотиву, покосился на птицу. Ворон деловито каркнул. Забросив монетку в прорезь для сборов на шарманке, бродяга бросил взгляд на фонтан. Обычно люди бросали в рабочие фонтаны монеты на удачу, что в его случае было бы злой насмешкой. Быть может, что с вымершим фонтаном всё должно было работать с точностью до наоборот? Во всяком случае, Везунчику не приходилось когда-либо слышать о подобном поверье. Но даже если и так, то вряд ли у кого-нибудь ещё на белом свете имелись причины и желание проверить справедливость подобных суждений.
А впрочем, Везунчику нечего было терять. По крайней мере, потом будет о чём вспомнить, подводя итоги прожитого дня. Небрежно забросив монетку в сухой фонтан, он вздохнул, выпустив струю белого пара. Пустые суеверия. Да и вообще везение и неудача –понятия относительные.
— Есть своя прелесть в таких местах, — бархатисто пробасил шарманщик. — Фонтаны, в которых больше не бьёт ключом вода; станции, на которые больше не приходят поезда; глинистые русла пересохших рек, в которых остались старые лодки и обнажились некогда затонувшие вещи; руины старинных домов, поросшие мхом и плющом, где, например, остались рояли, в которых птицы свили себе гнёзда; ну и прочее в том же духе.
— Пожалуй. Наверное, — примерно представляя себе причудливую эстетику упадка и запустения (о которой, на взгляд Везунчика, говорил шарманщик), согласился несостоявшийся самоубийца. — Я в этом городе уже довольно давно. Но раньше тебя не встречал. Как не помню и этого фонтана.
— Немудрено, — с пониманием согласился незнакомец. — Это место находят лишь те, кто не ищет его специально. Не знаю, что у тебя приключилось, но, видимо, тебе было всё равно, куда идти. Ни цели, ни мотива.
— Выходит что так, — уже ничему не удивляясь, снова согласился Везунчик.
— Конечно, всё это очень странно. Но раз уж ты здесь, то, полагаю, у тебя и самого есть своя история, такая же необычная, как и всё вокруг. У меня глаз намётан — повидал я на своём веку немало таких, — остановив свою шарманку, бородач погладил ворона. — Ну, ну, давай же, скажи «Никогда»! Порадуй нашего гостя! Не хочешь? Ну, ладно…
Везунчик присмотрелся к шарманщику новым взглядом. Почему-то этот человек вызывал у него ассоциации с главным героем какого-нибудь литературного произведения, по какой-то нелепой случайности оказавшимся не в своей истории.
— И что, я смогу найти здесь какие-нибудь ответы на свои вопросы? — взяв немного снега с края фонтана, Везунчик растёр им ладони, ощутив в меру приятное обжигание холодом.
— Ничего не могу гарантировать. Это уже целиком и полностью зависит от тебя. Сюда не приходят за ответами. Сюда приходят просто так, когда идти больше некуда и незачем. И каждый уходит, получив что-то своё. Или не получив. Вынеся для себя какие-то мысли. Либо не вынеся, но хорошо убив время, приобретя для себя какой-нибудь эстетический опыт. Ты просто находишь в вещах и понимании вещей отражение себя самого, и это может помочь в твоей беде, какой бы она ни была. Ну, или не может. Одно из двух. Ну, или не из двух, — с равнодушием заверил хозяин ворона. — Иногда урок, который мы извлекаем для себя, в корне отличается от того, который нам пытаются преподать. Быть может, ты решишь для себя что-нибудь важное. Или не решишь. Быть может, у тебя проснётся вдохновение и появится новый стимул к жизни. Или не проснётся. И не появится. Порой даже бывает так, что информация, которая сама по себе кажется бессмысленной или бесполезной, подаёт нам интересные идеи. Случайное знание никто не отменял.
— Это всё, конечно же, хорошо, — так же спокойно ответил Везунчик, который, имея опыт своей нестандартной жизни со злосчастным везением и богатым опытом серийного самоубийцы, не удивлялся существованию необычных мест, предметов и людей. — Мне, откровенно говоря, стало интересно. Всё равно каких-то особых планов на вечер у меня не было. Как, впрочем, и на ближайшее будущее. Но кто ты такой?
— Шарманщик, — словно о чём-то очевидном, ответил бородач. — А зовут меня Джо Кер.
— И что же ты нашёл здесь лично для себя, Джо Кер? — продолжил бродяга, надеясь вытянуть из собеседника побольше. — Тебя кто-то назначил стоять в этом месте и говорить с заблудшими путниками?
— Нет, никто меня ни к чему не принуждал и не обязывал. Когда-то я так же случайно забрёл сюда, как и ты, мне здесь понравилось, и я решил остаться. Но не думай, что сможешь убежать сюда от своих проблем, дождаться их решения от меня или от кого-то ещё. Нет, ты можешь лишь попытаться сам разобраться в себе. Если, конечно же, хочешь. Ты можешь хоть вообще развернуться и уйти, но учти, что в это место крайне редко кто-нибудь забредает дважды: первый раз сюда попадают, не имея таковой цели и намерения, но по желанию сюда вернуться нельзя. У меня были свои вопросы и, как мне кажется, я нашёл на них ответы. Теперь я занимаюсь тем, что мне интересно, и нахожусь там, где мне хочется. Просто мне и тут хорошо, — бородач подбросил ворона, и тот устремился ввысь, на ходу выкрикивая: «Никогда! Никогда! Никогда!».
— А кем и зачем создано это место? Почему именно сюда заносит бродяг? — выпытывал Везунчик.
— «Кем»… «Зачем»… «Почему»… Какой ты зануда, ей Богу. Ну, хорошо, не зануда, любознательный. Нет, конечно, правильные вопросы не только можно, но даже и нужно задавать. Другое дело, что отвечать на одни и те же вопросы по десятому кругу порой утомляет. Ну что, пошли, если, конечно, хочешь, — развернувшись, бородатый шарманщик направился к невзрачной двери одного из домов, приглашая проследовать за ним.
Со скрипом распахнувшись, она пролила в ночной зимний скверик поток ярких лучей знойного летнего солнца. За ней, в окружении цветущей лесной аллеи, на уходящих куда-то вдаль трамвайных рельсах, возле исполинского древошкафа, с распустившимися большими и малыми дорожными указателями на ветвях, располагалась уютная беседка на колёсах, внутри которой имелась пара голодных кресел, приглашавших присесть в свои распахнутые клыкастые пасти, плетёный пятиногий стол, на котором, в большой миске, располагался небольшой пруд с кувшинками, подле которого стояли фарфоровые чашки с каблуками и телескоп, показавшийся Везунчику немного странным и неуместным.
— Мило тут у тебя. У иных так вообще за порог переступать бывает противно. А тут вполне ничего так, — с уважением оценил шарманщик. — Ну что, куда дальше?
— А разве это не я должен тебя об этом спросить? — переступив порог, Везунчик подставил лицо солнцу и, закрыв на миг глаза, набрал в лёгкие побольше свежего воздуха. Подул лёгкий ветерок. Лепота.
— Ну, вообще-то, это твой внутренний мир. Тебе и дорогу показывать. Будет время и желание — потом и по моему, как-нибудь, прогуляемся, — пробасил бородач, пройдя следом.
— Интересно, а кто всё это подготовил и расставил специально к нашему приходу? — с уверенностью забираясь в беседку и приземляясь в одну из пастей, осведомился Везунчик. Взяв в руки телескоп, он посмотрел на небо. Вот солнце в обрамлении абажура. Если будет мешать смотреть на звёзды, то, возможно, стоит потушить. Но пока, вроде бы, видно. Хотя сложно отыскать конкретную звезду при таком скоплении. Ненадолго отдалив от себя телескоп, Везунчик протёр линзы и взглянул снова. Да, теперь среди всех звёзд на небе осталась исключительно нужная. Настроив кратность линз, он внезапно увидел перед собою себя же с телескопом в руках, смотрящего на себя с другой стороны.
— Я бы, на твоём месте, не стал задаваться вопросом об онтологическом статусе предмета до момента встречи с ним. Рационализируя иррациональное, ты… — владелец ворона пощёлкал пальцами, стараясь подобрать нужное слово. — Ну, в общем, всё это существует лишь в контексте отображения внутренней сути воспринимающего, который может поделиться своим видением с окружающими, поскольку эта частность есть не более чем элемент, подчиняющийся общим правилам и законам мира общего.
— Ладно, — не особенно поняв его слова, но и не особенно желая понимать, Везунчик отложил прибор в сторону, взял чашку за каблук и, попробовав свежий кофе, жестом пригласил бородача составить ему компанию. — Пожалуйста, угощайся.
— Спасибо, не откажусь, — плюхнувшись следом, согласился шарманщик. — Ну что, ещё так посидим или, может быть, потихонечку поедем?
— Ну, можно и поехать, если знаешь как, — без лишних споров согласился Везунчик.
— Точно так же, как заставляешь двигаться образы в своём воображении, — пояснил собеседник.
Дул приятный лёгкий ветерок. В стороне от входной двери внезапно сработал механизм мышеловки, поймав заводную мышку. На ветке запела флейтоклювая птица, гнездо которой было забито игральными картами, изображавшими вместо привычных картин игральные кости.
— В таком случае — трогаем, — скомандовал Везунчик, и беседка начала движение. За лесом местами виднелись отслоившиеся небесно-голубые обои с дальним пейзажем и горизонтом. За отошедшими обоями зиял космический мрак. А под железной дорогой скрипели половицы. Неторопливо набирая обороты, беседка подъезжала к повороту и на миг остановилась, пропустив мимо перебежавшую дорогу скамейку. Завернув и оставив прихожую далеко позади, беседка миновала живописный водопад с ванной, водяной мельницей и уборной; кровать с ночным горшком, стоявшую на соседних рельсах; просторную кухню с кипящими кастрюлями и перегонными кубами, где в бутылках с вином обитали какие-то гомункулы, а среди засушенных рыб встречалось нечто русалкообразное; и, проехав по лестнице вверх, преодолела несколько лестничных пролётов, после чего оказалась на балконе, продолжив путь по бельевым верёвкам, протянутым над бескрайней дворовой бездной. Слева и справа, сверху и снизу — повсюду вокруг тянулись паутины верёвок, соединявших одни балконы с другими. На верёвках встречалось всё, от рыцарских кольчуг и шутовских колпаков до тог патрициев и рыболовных сетей. Балконы тоже впечатляли своим разнообразием — средневековые и современные, роскошные и нищие, королевские и мещанские, ухоженные и обратившиеся в обвитые плющом руины. На них было выставлено всё, что только можно, начиная от скульптур и вешалок и заканчивая пасущимся скотом и клавесинами. Миновав паутину бельевых верёвок, в которых ползали, развешивая и собирая всё, что придётся, бельевые пауки, беседка оказалась посреди просторного зала, служившего крайней опушкой бескрайнего леса, раскинувшегося на множество обозримых и необозримых дверей и коридоров.
— Пока остановимся здесь, — не столько предложил, сколько скомандовал Везунчик.
— Как скажешь, — согласился шарманщик, с интересом осматриваясь. Среди зарослей время от времени пробегали какие-то люди в домотканых фраках, напоминавших шкуры первобытных людей. Они были вооружены палицеобразными трубами, копьевидными флейтами, лукообразными арфами и скрипками с оперёнными смычками.
— А это ещё кто? — насторожившись, осведомился Везунчик.
— Дикие музыканты, — с интересом наблюдая за происходящим, поведал спутник. — Они вышли на охоту и ведут травлю. Все ждут команды вождя… А вот и он!
Из глубины лесной чащи с тяжёлым грохотом, сопровождаемым чудовищной какофонией, выскочил бешеный рояль, расстроенный и поросший мхом, а следом за ним, загоняя его, в сопровождении рослых контрабасистов выбежал грозный вожак, в одной руке которого была дирижёрская палочка, обвешанная шаманскими погремушками, а в другой — написанная на коже партитура с примитивными росписями в духе наскальных рисунков. По знаку дирижёрской палочки — шаманы забили в бубны. Круг сужался, охотники прикрывали двери, отрезая пути к отступлению, и затравленный рояль грозно продемонстрировал свою черно-белозубую пасть, хлопая крышкой и шевеля клавишами. Издав мажорный аккорд, он бросился навстречу преследователям, но вождь успел сделать взмах — и воины налетели на могучую жертву со всех сторон не щадя своего живота. Сражаясь с отчаянием обречённого, неистовый зверь рвал, метал, вертелся, бодал и кусался, огрызаясь экспрессионистскими мотивами, а дикие музыканты падали один за другим, придавленные роялем, но из последнего силились взять его живьём.
— Для того чтобы усмирить и приручить бешеный рояль — одной грубой силы может быть недостаточно, — с азартом и оживлением поделился шарманщик. — Чтобы добиться его признания и уважения — нужно хорошенечко сыграть на нём.
Везунчик не мог больше смотреть на такое побоище и ринулся в атаку. Он не боялся поединков, потому что, по понятным причинам, участвуя и в военных действиях и в поединках, и в кабацких драках, неизменно выходил невредимым, поскольку ни пуля, ни нож, ни разбитая бутылка, как правило, не брали его; а когда совсем уж изредка его задевали, это была просто царапина, которая вскоре проходила.
Продравшись через усеянное телами и поломанным оружием поле, он набросился на зверя, успев бросить воинам лишь: «Держите челюсть!». Последний раз он играл на рояле уже довольно давно, ещё будучи ребёнком, но пальцы должны были что-то помнить. Оставалось надеяться, что враг не прикусит их крышкой. Прямо как прошлый раз…
Охотники с трудом сдерживали чудовище, которое тряслось и переминалось изо всех сил, пытаясь стряхнуть их с себя и, по возможности, захлопнуть пасть, но люди тоже были не робкого десятка.
И начался бой. Пальцы бегали по непослушным клавишам как заведённые и брали аккорд за аккордом, стараясь побывать везде, от края до края. В другое время и при других обстоятельствах увертюра «Битва с роялем» могла бы показаться ему со стороны весьма занимательной, но сейчас ему было совершенно не до смеха. Громогласным аккордом поставив шарманку на клавиши, Джо Кер встал плечом к плечу с Везунчиком, мешая твари захлопнуть пасть, и вскоре уже началась игра в четыре руки…
…Торжествуя победу, воины чествовали героев, при этом всё-таки не сводя настороженных взглядов с усмирённого рояля, который теперь мирно пасся, пощипывая нотные листки. Несчастливому везению наступил конец, а племя одичалых музыкантов было несказанно радо своему неожиданному пополнению.
— Он спрашивает, как нам только это удалось, — хохотнул бородач, переводя речь вождя, недавно объявившего во всеуслышание, что нарекает Везунчика своим сыном и наследником, а ныне по-отцовски обнимавшего укротителя.
— Не знаю, — устало произнёс тот с улыбкой и, взяв на прирученном рояле минорный аккорд, задорно рассмеялся. — Наверное, просто повезло…
Похожие статьи:
Рассказы → Оркаизация
Рассказы → Личина
Рассказы → Фантастические стихи на рус. и англ. (со звуковым сопровождением)
Рассказы → Нереальность (квест) [Сценарий игры об Ином Мире и Децербере]
Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)
