Бессмертная, стерва!

– Доктор, это излечимо?

Господин Нориус, который служил на благо медицины около пятидесяти лет из своих семидесяти пяти, прочистил горло и поправил съехавшие на кончик носа очки. Он бы и окно открыл – так ему было душно, – но боялся, что не устоит на ногах, если поднимется с кресла.

– По правде сказать, я впервые встречаю… что у нас в анамнезе? долгосрочные отношения… хм, хотелось бы поконкретнее… да, вот – шестьдесят лет! Это очень много, знаете ли…

Сидевший в кресле посетитель кивнул.

– Мы были очень молоды, когда познакомились, – старательно выговорил он.

Доктор Нориус едва разбирал почерк своего коллеги доктора Ллойда, к которому изначально пришёл господин Ранцин и от которого перешёл к нему самому. Коллега, увы, не выдержал нервного потрясения, вызванного неожиданным посещением, и теперь Нориусу приходилось вчитываться в прыгающие слова и делать вид, что ровным счётом ничего странного не происходит.

Господин Ранцин же, хоть и сохранился весьма скверно, вёл себя самым подобающим посетителю медицинского учреждения образом. Он представлял собой громыхающую конструкцию из костей, держащихся вместе за счёт ещё не сгнивших связок, то есть был, по сути, наполовину скелетом, непонятно каким образом ожившим, поднявшимся с места упокоения и пришедшим на приём. Но если с торчащими костями и остатками мягким тканей ещё как-то можно было смириться, то с зубами и прекрасно сохранившимися глазами дело обстояло иначе. Глядя на господина Ранцина, можно было подумать, будто их одолжил ему кто-то живой, и что по уходу от доктора он эти вещи их владельцу вернёт. Зубы и глаза придавали облику восставшего немыслимый, потусторонний, а от этого угрожающий окрас.

Впрочем, действительно страшным назвать господина Ранцина мог только параноик. Выглядел он опасным не более, чем сестра в приёмной, а взгляд его и вовсе был умоляющим.

Естественно, с такой-то проблемой!

– В моей практике… – начал было доктор Нориус, но быстро передумал признаваться. – Я редко работаю с такими… пациентами, как вы, господин Ранцин, но по мере своих сил постараюсь вам помочь. Вы говорите, что… не понимаю, правда, почему вы до сих пор говорите… что всё ещё любите э-э-э даму своего сердца?

Скелет с готовностью кивнул, отчего его челюсти клацнули, нижняя отвисла, и господину Ранцину понадобилось две минуты, чтобы привести лицо в порядок. Доктор Нориус за эти две минуты дважды облился холодным потом.

– Да, доктор, – наконец сказал пациент, – и из-за этого не могу спокойно гнить в земле. Я пробовал, не подумайте. Где-то с год пролежал или чуть больше. Пытался увлечься червями, испарениями, считал кости, доски гроба, прораставшие через крышку корни. И ничего.

– Как?

– Ну вот совсем. До сих пор думаю о ней.

Доктор Нориус проверил, надёжно ли сидят очки, хотя в этом не было никакой необходимости – переносица уже затекла от крепко притёртой оправы.

– А какого вы хотите добиться эффекта? – спросил он у скелета. – Излечения или…

– Излечения! И желательно скорейшего!

– Но вы ведь с ней…

– Да-да, шестьдесят лет, но она после моей смерти вышла замуж!

Почтенный эскулап аж крякнул. Вышла замуж! Сколько же ей было лет, когда умер многоуважаемый Ранцин?

– Поэтому мне лучше её забыть, – с некоторой печалью в голосе завершил свои чаяния скелет.

Как семейный доктор господин Нориус мог давать советы членам лечащихся у него семейств, но при этом ему требовалось хоть немного этих пациентов знать. На текущий момент у него были: чужой пациент, к тому же мёртвый, полуобморочный коллега и сбивчивый анамнез. К анамнезу оказался приписан какой-то рецепт, если Нориус правильно понял, а вот про лечение сказано не было ни строчки. Что господин Ллойд имел в виду, когда писал слово «анальгетик»? Какой ещё анальгетик и от чего?

Тут какая-то мыслишка закрутилась в голове у доктора, и он спросил:

– А как вы узнали, что ваша дама вышла замуж? Вы же были уже э-э-э мертвы…

Господин Ранцин осторожно качнул головой.

– Так и есть. Просто я был у неё, когда вылез из могилы.

– То есть как – были?..

– Вот так и был. Раскопался, привёл себя в порядок и пошёл к ней. А там дед какой-то, развалина развалиной, даже на порог меня не пустил, грозился вызвать законников.

– И… что?

У доктора Нориуса немного ум за разум заходил от всей этой истории, но любопытство пересилило физическую слабость.

– И ничего. Я отправился к доктору Ллойду, чтобы он помог мне определиться с дальнейшими действиями. А доктор Ллойд свалился в обморок, и мне пришлось давать ему нашатырь.

«Я сейчас тоже свалюсь», – подумал доктор Нориус, а вслух сказал:

– Что ж, ситуация неприятная, кхм. Всё же, я думаю, вам нужно увидеть её саму. Может, вы её уже вовсе не любите, а только думаете, что…

– Я бы так не сказал!

– А она за эти полгода, что вы пролежали в земле, изменилась, быть может, так, что вы, увидев её снова, удивитесь, как вообще могли быть в неё влюблены.

Скелет посмотрел на Нориуса каким-то особенно обиженным взглядом.

– А вы жестокий человек, доктор.

– Панацея для вас сейчас – разочарование, – гнул своё тот. – Ну, или…

– Или?

Доктор глянул на записи коллеги. Или-или-или. Что же имел в виду этот слабак Ллойд? Анальгетик, анестезия, аперитив… Чёрт ногу сломит с этим ллойдовским почерком! Научился бы хоть пользоваться печатной машинкой в качестве альтернативы…

Ну конечно!

– Или альтернатива.

– То есть?

– Другая женщина!

– Но…

– Посмотрим, посмотрим, где тут у меня записи о последних смертях…

Доктор Нориус, воодушевлённый внезапной идеей, которая могла избавить его от господина Ранцина в ближайшее же время, зарылся в бумаги и вскоре извлёк на свет божий гроссбух. В нём у доктора хранились записи о семьях-пациентах: кто, когда, с кем пришёл к нему, чтобы стать его семейным клиентом, и кто, когда и по какой причине его покинул.

– Госпожа Флам! – провозгласил он так, словно приглашал означенную даму войти в кабинет. – Кроткого нрава была женщина. Никогда не приходила без серьёзной причины. Умерла на прошлой неделе.

Скелет хранил молчание. Он явно был обескуражен предложением доктора.

– Жаль, что у меня нет её фотографии, – беспечно продолжал тот, – но уверяю вас, госпожа Флам была прекрасной женщиной во всей смыслах: и внешне, и внутренне…

Тут доктор представил себе, во что это «внешне и внутренне» сейчас превратилось, и ему стало немного не по себе. Впрочем, мысль об избавлении от непривычного пациента тут же его взбодрила.

– Похоронена на Ранеточном кладбище, квартал номер 15, могила 663. Отправляйтесь туда и познакомьтесь с ней.

Господин Ранцин смотрел на доктора Нориуса так, словно тот не на кладбище его посылал, а по матушке.

– Как вы себе это представляете, доктор? – мрачно спросил он. – Незнакомая женщина лежит себе спокойно в могиле, тут прихожу я…

– Да ведь это то же самое, что и с вашей дамой сердца, только наоборот!

– Но свою даму сердца я, с вашего позволения, всё-таки знал!

Доктор Нориус сердито посмотрел на скелета поверх очков, как бы спрашивая, почему господин Ранцин не может воспользоваться его замечательным, совершенно бесплатным советом. С линз на посетителя смотрел вопрос: «Кто здесь доктор, а кто пациент?».

– Ничего страшного, – энергично сказал Нориус, решивший во что бы то ни стало пристроить диковинного клиента подальше от своего кабинета, – это даже и к лучшему. Адреналин, знаете ли. Учитывая, что в последние годы ей сильно не хватало общения, я уверен, вы с госпожой Флам найдёте общий язык.

Господин Ранцин не успел уловить отсутствие логики в словах доктора, а тот уже поднимался, чтобы проводить посетителя.

– И помните: любая женщина любит цветы. Госпожа Флам, насколько помню, обожала фиалки. Однажды я подарил ей их в связи с успешной операцией, так она полгода ни на что не жаловалась… Ну, удачи.

Последние слова доктор Нориус произносил, закрывая за господином Ранцином дверь.

Едва створка коснулась косяка, как настроение доктора мгновенно улучшилось. К столу он вернулся, чуть ли не напевая.

– Ах, любовь, любовь! – протянул он, садясь. – Бессмертная любовь!

До вечера он принял ещё троих посетителей и о пациенте доктора Ллойда даже забыл. Но потом, когда второй клиент начал жаловаться на невнимание со стороны супруги, вспомнил и порадовался, что так ловко избавился от господина Ранцина. Всё-таки доктор был приверженцем классики, и в его представлении мёртвым полагалось лежать в земле, а не разгуливать по улицам, записываясь на приёмы и посещая родственников. Нориус был уверен, что предложенная им альтернатива сработает, а остальное его заботило мало.

Когда до конца рабочего дня оставалось десять минут, и доктор, стоя у зеркала, уже повязывал на шею шарф, дверь скрипнула. Нориус повернулся к выходу, мельком подумав, что это вернулась сестра, забывшая что-то у него спросить, но в кабинет вошла не она. И даже не господин Ранцин, заскочивший доложить о результатах предложенного лечения.

В кабинет доктора Нориуса, уже почти одевшегося и предвкушающего домашнее свидание с кружкой горячего чая, медленно, словно боясь распасться на части, вплыла госпожа Флам.

Выглядела она гораздо хуже предыдущего мёртвеца, что объяснялось ещё не до конца завершившимся гниением и, очевидно, недостатком времени, которое понадобилось бы ей на приведение себя в должный вид. В связи с этим её похоронное платье было всё в земле, а причёска напоминала клумбу.

Нориус остолбенел, глаза его полезли на лоб.

– Добрый вечер, доктор, – произнесла бывшая пациентка, робко останавливаясь на полпути между ним и дверью. – Простите, что беспокою вас так поздно, но раз уж... – Пожилая дама как будто покраснела, хотя при её синеве провернуть это было непросто. – Вы послали ко мне господина Ранцина… Я сочла необходимым сообщить вам, что не могу принять его ухаживания, так как давно уже влюблена в другого.

В горле доктора Нориуса что-то булькнуло и он едва слышно произнёс:

– Да?

Госпожа Флам на шаг приблизилась к нему.

– В вас, доктор.

Нориус зашатался. Его представлениям о жизни и смерти был нанесён жестокий удар, а смелость кончилась. Закатив глаза, он упал в обморок.

– Ох, доктор, да как же… – хоть и мёртвая, но по-прежнему добросердечная женщина ринулась было к страдальцу, потом огляделась. – Где же нашатырь?