Голодные страхи

            Одинокие усталые танцы. Прерывистая линия разношёрстных и стремительных сновидений. Упоительный мрак апатии. Тошнотворная и глухая яма бытия. Мучительные клинки копий страдания. Навязчивые щупальца чужих оценок. Жалящие молнии всеобщего гнева. Надоедливые официальные бумаги, которые нужно разбирать. Непуганые тени на невесомом асфальте. Жалкие муравьи слабого здоровья. Пульсирующие тиски головной боли, обрушивающейся на выдающихся философов. Годы бессмысленной аскезы. Ритмически выверенные трудовые песни. Древние колонны эгоцентризма. Влажные салфетки сонной вечности. Прикосновения птичьих клювов. Утонувшие грузовые корабли.

            Выдуманные покровители и резиновые враги. Мнимая война на абстрактном метафизическом уровне. Бунт против любой иерархии. Фиктивное родство с чтимыми предками-героями. Занозы сумасшествия в неосторожных голубоватых ладонях. Испарение остатков воды в никчёмных океанах. Наточенные топоры смеются грозным красным смехом. Ведьм сжигают на импровизированных кострах. Изгнание гениев из структуры пошлых толп. Химическое оружие травит представителей непримиримой оппозиции. Смеющиеся беременные старухи. Сказки в древнегреческих полисах чаще всего рассказывали в женской половине дома (гинекее). Века текут один за другим. Убийства, совершаемые безличным временем. Равнодушные секундные стрелки. Карнавал – это маленькая жизнь. Алые розы пахнут бензином.

            Акулы плавают в морях гнойной жидкости. Осёл завещает части своего тела многочисленным сословиям. Вода утекает под лежащие камни. Песок обжигает надеющийся взор. Материя очень изменчива. Свобода должна быть лишена всех пут. Граница между жизнью и смертью. Натянутый канат. Воск плывёт по таинственным рекам. Простыни улетают к центру Универсума. Из яичной скорлупы рождаются будущие предатели. Бледные просветы посреди хвойных отростков. Всемогущество гротеска. Изъеденные червями старые рояли. Весёлые доктора. Скорбные испражнения обречённых больных. Крокодилы на дне грандиозного болота. Причинно-следственные связи. Пространство растворяется, расплывается в умозрительных схемах. Тотальные объяснительные модели переживают великий кризис.

            Торжество безволия и инерции. Забытые легенды и непонятные образы. Задумчивые капли крови. Трупное естество высоких гор. Кипящие огни пылающих костров. Тело, разделяющееся на две молодые и полные сил части. Скрип зловещих дверей в заброшенных строениях. Верблюды бредут по зелёному лугу. В глазах горбатых животных заметна тоска. Она иррациональна в своей основе. Победные депрессии и размалёванные холсты. Исторические спирали. Нарастающее социальное напряжение. Мысли, движущиеся в одной плоскости. Взращиваемые семена. Трансцендентный абсолют в петле верёвки. Можно было бы сказать, что единственный выход – суицид. Но пропаганда его запрещена, а потому нужно утверждать: жизнь открывает все грани. Из афористических тезисов ничто не препятствует делать бесчеловечные выводы.

            Грязные ругательства в полупустых домах. Затхлые казематы растоптанных достоинств. Сложенные на груди руки покойников. Ожидание наступления великого парада светлого воинства. Анатомические фантазии. Эротика и сильнейшие аффекты. Мятежные районы географических карт. Колебания силовых полей. Из неспокойных пластин всевозможного мусора вырастают неустрашимые цветы, питающиеся жарким солнцем. Стремление к познанию абсолютной истины принимает со временем облик свирепого и ненасытного хищного зверя. Прежние ценности устарели. Но насколько сильно?

            Рапсодов необходимо отличать от аэдов. Аэды – это не просто исполнители песен, но и сочинители их, поэты. Рапсоды же только певцы, пользующиеся чужим материалом, не создающие оригинальных сочинений. Первые сведения о рапсодах относятся к VI веку до нашей эры. В это время в Афинах было введено регулярное исполнение поэм Гомера. Рапсоды обычно уже не пели их, а декламировали в торжественной обстановке. Существует неподтверждённый рассказ о том, что именно с их слов специальная комиссия и записала впервые тексты «Илиады» и «Одиссеи».

            Славный доблестный воин в своём стане готовится к бою. Вскоре он сражается в самой гуще схватки. Своим мечом он разит множества врагов. Но одна стрела вонзается ему в левый глаз. Воин погибает, падает почётной смертью. Проходят тысячи лет, а Ева внутри своей кошки по-прежнему хочет съесть апельсин. Пол вокруг бочки с вином завален растоптанными папиросами.

            Острыми когтями драконы разрывают фольгу, сковывающую их, и взлетают, широко расправив крылья. Когда-нибудь они будут описаны в особой литературе. В джунглях прячутся служители анимистических культов, не верующие в дни и ночи. Есть волшебные страны, где тебе платят за то, что ты спишь. Чем больше ты спишь – тем больше ты получаешь денег. Это логика мира наизнанку. Похотливые монахи ищут себе женщин лёгкого поведения. В каждом морге много безжизненных тел. Таков порядок мироздания.

            Чёрный принц летит вокруг Земли. Против часовой стрелки совершаются магические обряды. Наслаждение видом снега – очень заурядное занятие. Противоположные смыслы желают образовать единый когнитивный акт. Узы традиций рвутся, разлетаются на сферические лоскуты и осколки. На скрипке играет тот, кто владеет солью в большом количестве. Конфликт хочет разгореться, но всё-таки не разгорается.

            Джозеф сидел в чёрной башне. Джозеф отрубил себе два пальца. Он начал рыдать, словно обиженный младенец. Кровь обильными струями текла на пол. Чужие личности – это исписанные листы, которые ты читаешь. Струпья на плоти каменной стены. В лужах иногда тонут летучие мыши. Бессонница редко приходит одна. Чаще всего она ведёт за руку вдохновение. Лев охотится на зебру. Но зебра успешно убегает от опасности.

            Воры движутся по канализационным трубам. Но особые технические приспособления не позволяют им совершать преступления. Рукопожатие и чаепитие на алмазной траве. Смрад осквернённых могил. Заяц с дорогими часами прыгает по облакам. Любой коллектив – это, во многом, репрессивный механизм. Послушные руки душат надоедливых гадких идолов. Они с удовольствием убивают идола, возведённого в настоящий символ, подавляющий сознание. Люди падают на благоговеющие колени перед тем, чего не существует, перед пустотой. И инстинктивно ждут они от пустоты кары за что-либо. С факелами ходят в темноте мыслители, сражаясь со внутренними ограничениями, спящими в них. Когда белый ворон кричит, повинуясь его сигналу, все начинают смеховое действо.

            Куски неблагодарного хлеба на скатерти стола. Кухонный нож отложен в сторону. Наслаждение разными яствами. Дивные гроздья винограда. Когда собирают виноград, не работают суды, закрывается большинство учреждений. Пулемётная лента застревает в зубах великана, который вылез из уха своей матери (так он родился). Скобки сковывают гладкую мысль. Или же это не так? Фрактальные узоры. Чистая длительность. Ложные всеобщие цели.

            Лужайки, заваленные разноцветными тряпками. Звуки бравых оркестров. Траектория движения комбайна. Меткий сарказм. Занимательные проповеди нагих глашатаев. Нашествие варваров. Племена печальных пастухов. Плюсы и минусы. Изнанки множественных измерений. Гвозди, вбитые в гробы из пластмассы. Туман, расстилающийся в обездоленных низинах. Безупречные джентльмены верхом на лошадях. Глотание пуха и земли. Похождения погасших спичек. Мусорные пакеты.

            Маски с прорезями для глаз. Путешествие по истории архитектуры. Исполинские авторучки. Агонизирующая надежда. Рикошет могучей жалости. Звучное эхо пощёчин. Нерассказанные истории. Ренессанс, любящий посмеяться над предчувствиями конца. Цензурные запреты весёлых книг. Осмеяние мистического страха. Противоречия распыляются, становясь незримыми газовыми облаками.

            Мигель спустился по лестнице, чтобы сходить в туалет. Унитаз выглядел не особо красиво. Поднявшись к себе в номер гостиницы, Мигель включил телевизор. Там показывали документальный фильм про индейцев. Под конец его Мигель заснул.

            Исполинские жуки наступают на древние руины. Руины эти – дом старого мага. С помощью магии он превращает всех жуков в обычный безобидный песок.

            Марионетки танцуют, повинуясь звукам волшебной флейты. Едва она замолкает, куклы падают на поверхность площадки для танца. Они лежат очень изумлённо.

            В Кабуле большую часть времени очень жаркая погода. Смуглые дети ловят ртами витающие повсюду рамки усвоенных свобод. Если очень захотеть, здесь возможно достать эротические журналы с фотографиями китайских девушек. Влекущее голое естество на картинках…

            Город, построенный полностью из красного дерева. По многочисленным большим и малым улицам, по просторным площадям ползают громадные многоножки, пауки и тараканы. Здесь есть и зелёные крысы, а также малиновые змеи. В городе осуществляют свою незаконную деятельность торговцы кокаином. Но почти ни у кого из них нет чистого кокаина. Его, как правило, разбавляют аспирином, хинином или даже мелом.

            Сладкие игрушки. Складные ножи. Разбитые кровати. Нескрываемое высокомерие. Обидные удары оскорблений и хамства. Иллюзорное осознание вины. Многие не любят дерзость. В конце тоннеля брезжит чувство меры. Колпаки глупости врываются в повседневность. Светлые обои. Ехидные усмешки. Терпеливые охотники. Ум и похвала. Тайные общества в университетах. Апогей революции. Лихо с одним глазом.

            В своём доме я наблюдал за своим дыханием, постигал его диалектику. Внутри меня, кажется, плавала вселенная. Утомившись, я просто ходил из стороны в сторону, совершал ничтожные путешествия по комнатам. Вечером я пошёл гулять по городу. Ноги привели меня в порт. Там я встретил индуса средних лет, который продал мне порцию опиума. С этим грузом я вскоре вернулся домой. Не медля, я принялся курить купленный наркотик.

            Очень быстро вокруг меня исчезли стены родного дома. Вместо него появился какой-то мрачный грот. Рядом танцевали и безумно смеялись отвратительные худые демоны, демоны, вызывающие жажду. Через какое-то время этот причудливый мираж рассеялся. Я продолжал курить опиум, но ничего более не происходило. Наконец, оторвавшись от длинной трубки, я вышел наружу. Вокруг лежала поздняя ночь. Прохожих почти не было. Я бесцельно гулял по улицам. Вдруг случайно увидел целующуюся парочку вдали. Ведомый странным любопытством, я пошёл к ней. Но когда они обернулись, посмотрев на подошедшего незнакомца, я увидел, что у них не человеческие головы. Это были коричневые головы муравьёв, внимательно глядящие на меня. Муравьи вызывали панический ужас. Я бросился стремглав бежать. Захлопнув дверь дома, медленно приходил я в себя.

            Вскоре я вновь принялся за опиум. Из стен вокруг меня начали расти маленькие острые волоски. Судя по всему, это была паучья шерсть. Волосков становилось всё больше. Стены и потолок стали мохнатыми. Лишь пол подо мною оставался прежним.

            Я выкурил почти весь опиум, что был у меня. Прекратив курение, я какое-то время бессмысленно смотрел в пустоту. Наконец я уснул прямо на полу. Когда я проснулся утром, волоски в стенах бесследно исчезли. Солнечный свет заливал дом. Я вновь начал курить. Прекратил это занятие я лишь тогда, когда опиум закончился. Выйдя из дома, я увидел, что перед дверью стоит красивый белый конь. Я сел на него. Конь был покорен мне. Забив ногами, поднимая облака пыли, он взлетел. Охваченный восторгом, я крепко держался, а конь поднимался всё выше. Город стремительно удалялся, оставаясь внизу. Вот мы уже летели над морем. Не знаю точно, сколько времени продолжался полёт. Наконец, вдалеке стала видна одинокая чёрная скала, возвышающаяся над морем. Она становилась всё ближе. Конь закончил полёт, встав на надёжную каменистую поверхность. Я слез с коня, который теперь стоял неподвижно.

            Недолго я бродил по небольшой скале. На чёрной поверхности её я заметил лежащий пистолет. Подняв его, я убедился, что он заряжен. Подойдя к застывшему, ставшему как будто статуей коню, я прислонил пистолет к его голове (он даже не пошевелился) и сделал выстрел. Оглушительный хлопок… Кровь забрызгала меня. Конь упал, вокруг него начало стремительно растекаться алое пятно. Я отошёл назад. Какое-то время я хладнокровно глядел на убитого мной коня. Затем бросил пистолет обратно на поверхность скалы. Вскоре я прыгнул, нырнул в начавшую уже запекаться кровь, пропав в ней.

            Эстетический круг был разорван, превратился в ломаную линию. Её вершины сделались очень острыми. Из плодородной земли стали вырастать деревья, делающие верные предсказания. Тарелки разбиваются. Нелепые утверждения уходят с исторической арены. Волны садизма уязвляют берега непокорной рвоты. Ликующие стрелы застревают в воздухе. Печатные машинки генерируют неологизмы. В табачном пепле оказывается закопана строительная техника.