После дождя от перенасыщенной влагой земли вверх потянулись волны обильных испарений. Особенно густо повалил туман со дна провала, оказавшийся на редкость сырым и промозглым. Когда белёсые клубящиеся размывы заполнили всё вокруг, меня охватил такой нестерпимый озноб, что зубы мои застучали друг о дружку, выбивая настоящую барабанную дробь. Меня затрясло, как в лихорадке, и я ничего не мог с этим поделать. Казалось, виной тому является зябкая, предутренняя сырость, но что-то подсказывало мне, что дрожу я не только и не столько от этого.
Чтоб унять озноб мне пришлось сделать пару глотков рома из своей походной фляги. Крепкий напиток немного согрел и успокоил меня. Дрожь улеглась. Почувствовав себя лучше, я походил по краю обрыва в ожидании сигнала на подъём, затем присел на край повозки, закутавшись в плащ, и незаметно для себя задремал…
Трудно сказать, сколько времени длилось моё дремотное состояние, но когда я, словно от какого-то внутреннего толчка, вновь открыл глаза, Дарли уже сидел напротив меня. Результат его трудов, мешок с отрезанной головой, лежал на дне повозки между нами.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы отдать себе отчёт в происходящем.
«Как ты смог выбраться из провала без моей помощи?» - удивлённо спросил я, но ответа никакого не получил.
Дарли молчал и вообще он выглядел как-то странно. Правда, лица его видно не было: оно скрывалось в тени капюшона, глубоко надвинутого на голову. Помимо того, и туман, распространившийся по плоскогорью, оказался густым до такой степени, что на расстоянии более двух ярдов предметы расплывались, теряя линейную чёткость очертаний. И всё же нельзя было не отметить, что с Дарли произошли некоторые изменения за то время, что он находился в провале.
В его облике появилось что-то новое, незнакомое и… пугающе чужое.
Не побуждая меня ни к каким действиям, не говоря также, что мы теряем время и что давно пора ехать, он просто сидел, глядя прямо перед собой, и молчал, и от этого непривычно-холодного молчания по телу моему побежали мурашки. Я собирался задать ему ещё пару вопросов, но не сделал этого, остановленный необъяснимой робостью.
Между тем, следовало поторапливаться, потому что до рассвета оставалось не так уж много времени.
Оставив все расспросы на потом, я заставил себя встряхнуться и, взяв лошадей под уздцы, решительно повёл их вперёд, сквозь полотнища густого тумана, нашаривая свободной рукой ветви придорожных кустов. Копыта застучали по камням, колёса захрустели по щебню, и эти привычные, мерные звуки на какое-то время успокоили и отвлекли меня.
Однако спокойствие моё было недолгим. По мере того, как мы продвигались вперёд, мной всё больше овладевало тревожное, мучительное волнение.
Дарли так и не произнёс ни звука. Он ни словом не обмолвился по поводу того, что за заминка произошла с ним там, на дне провала.
У меня тоже исчезло всякое желание затевать разговор.
Идя рядом с лошадьми, я то и дело украдкой, через плечо поглядывал на своего притихшего товарища, и с каждым разом нахохлившаяся фигура в плаще производила на меня всё более неприятное, почти отталкивающее впечатление.
В том, как он сидел, низко сутулясь, сложив на коленях руки и мотая в такт движению накрытой капюшоном головой, проглядывало что-то уродливое, жуткое и противоестественное. Его поза не выражала ровным счётом ничего - она была совершенно безжизненна и аморфна. Ничего человеческого в ней не было. Казалось, на повозку усадили огородное пугало, замотанное в плащ.
Тем временем распогодилось окончательно. Даже туман поредел местами, открыв нам перспективу призрачного пути. Повозка двигалась теперь быстрее: словно почувствовав знакомую дорогу, лошади шли вперёд без понуканий. На небольшом участке очистившегося от туч неба показался краешек мутной, кроваво-бледной луны. Ветры затихли в ущельях, и на всём предгорье воцарилась тишина, полная неясных, загадочных отголосков, шорохов и перешёптываний.
В этих условиях со мной стало твориться что-то непонятное, прежде мне совершенно незнакомое. В первую очередь изменения коснулись моего слуха. Несмотря на стук копыт и фырканье лошадей, я вдруг стал различать вокруг себя такие удивительные, недоступные человеческому уху звуки, какие ни за что не услышал бы при других обстоятельствах…
Я слышал, как жук-могильщик, покончив со своей мерзкой трапезой, забирается на ночлег под сырой ком сгнившей древесины; слышал, как скользит в траве мокрица, и её чёрное, ленточное тело сладострастно извивается среди бугристых и чешуйчатых, словно нарывы экземы, опрелостях опавшей листвы; слышал также, как порхает в воздухе сосновый бражник, навевая своими бархатистыми с траурной оторочкой крылышками непробудный, гибельный сон на утомлённого путника; слышал, наконец, как слабо бренчат во мраке кровавые колокольчики алчной наперстянки, вызванивая простейшие мотивы заупокойных бдений…
Все эти звуки, шорохи и ритмы сливались в моей голове в какую-то невероятную, переполненную наимрачнейшими темами лесную симфонию, каждый аккорд, каждая нота, каждый такт которой были исполнены потаённого, грозного смысла…
Под влиянием этих причудливых, ночных гармоний и, наверное, всей завораживающей обстановки в целом я пережил рождение странной и жуткой фантазии. В какой-то момент мне почудилось вдруг, будто глаза отсечённой головы, лежавшей в мешке, широко раскрылись и заворочались, озирая окрестное пространство сквозь грубую ткань мешковины. Ледяной холод объял меня, едва эта картина встала перед моим мысленным взором. И тщетно пытался я прогнать страшную иллюзию. Чем больше я убеждал себя в том, что всё это ничто иное, как нелепый всплеск разыгравшегося воображения, тем ясней и отчётливей рисовались мне прозревшие мёртвые глаза. Они уже не озирались по сторонам, а неотрывно буравили меня, наполняя моё сердце ожиданием какого-то сверхъестественного ужаса и сокрушая одну за другой скрепы моей духовной твердыни.
Назад я больше не оборачивался.
Шагая вперёд на негнущихся ногах, я лишь беспрестанно понукал лошадей, хотя в этом не было никакой необходимости, и молил бога только о том, чтобы у меня хватило сил пережить этот невероятный кошмар.
К счастью, переезд наш подходил к концу.
Небо над горами уже начинало светлеть. Послышались голоса ранних птиц, с востока ощутимо потянуло утренней свежестью. Занимался долгожданный рассвет.
Но вид заалевших на горизонте горных вершин не принёс мне желанного облегчения. Тяжёлые, недобрые предчувствия продолжали тяготить меня. И когда первый луч солнца, пробившись сквозь заслон горной гряды, упал на плоскогорье, наши дроги остановились перед старыми, рассохшимися воротами, один вид которых заставил меня затрепетать, как осиновый лист…
Дыхание утренней зари бодро разгоняло застоявшиеся сгустки ночного тумана. Мглистая пелена, рассеиваясь, постепенно открывала глазам унылую, обнесённую поваленной изгородью пустошь, чьё назначение угадывалось без особого труда. Небольшие холмики и поросшие мхом гранитные плиты, показавшиеся среди высокой травы, довершили открытие мрачной истины во всей её жуткой неприглядности.
Мы вернулись на кладбище, то самое, которое посещали не далее как минувшим вечером, и откуда увезли в холщовом мешке очередную нашу мёртвую жертву!
Да, мы находились именно здесь, но как могло так получиться, что мы снова вернулись к месту нашей отправки?! Или же туман оказался настолько густым, что заблудился в нём не только я, но и животные, чьё тонкое чутьё прежде никогда нас не подводило?! Почему наши лошади так спокойно, как ни в чём не бывало, привезли нас обратно?!
Озадаченный до крайности, я, наконец, нашёл в себе силы обернуться назад - и тут меня ожидал новый сюрприз!..
Повозка была пуста!
Позади меня никого не было, если не считать мешка со страшным грузом, остававшемся лежать на своём прежнем месте. Мой странный, молчаливый товарищ, просидевший всю дорогу на дрогах нем и недвижим, как истукан, исчез. Он словно испарился вместе с клочьями ночного тумана, растаявшими под первыми лучами солнца.
Поражённый, я обошёл несколько раз вокруг повозки и, наконец, остановившись, уставился на мешок так, словно именно в нём содержались ответы на все мои вопросы. Что-то неумолимо притягивало меня к нему. Пристальный мёртвый взгляд, который я чувствовал на себе, даже отвернувшись, сделался, как никогда, осязаемым и зримым.
Сейчас он не просто магнетизировал - теперь он ещё казался до безумия знакомым!!
Я чувствовал, что погибаю… На какой-то миг у меня появилась мысль сбросить, не открывая, проклятый мешок на землю и, развернув лошадей, умчаться прочь. Но спасению этому не суждено было осуществиться. И даже страшная догадка, огненной стрелой промелькнувшая в моём отравленном мозгу, не смогла заставить меня отвернуться от предмета, гипнотически завладевшего моим вниманием.
Порочный путь тёмных соблазнов и недобрых знамений завёл меня слишком далеко, чтобы можно было отступить назад. В голове моей воцарилось торжество абсолютного хаоса, и я уже не мог воспользоваться последним проблеском угасающего разума. Какая-то сила, более властная и могущественная, чем здравый рассудок, руководила мной, когда я развязывал мешок и вытряхивал его содержимое на соломенную подстилку. Руки мои тряслись…
Меня обнаружили лишь спустя сутки, да и то совершенно случайно. Рассказывают, что горные пастухи, гнавшие свои стада через плоскогорье в долину, увидели, как я бежал, не разбирая дороги, напрямик через камни и кусты, оглашая пустынные окрестности истошными воплями. По их словам, вид мой был невообразимо страшен, и я походил скорее на дикого, затравленного зверя, чем на человека.
У меня нет повода оспаривать их показания. Я вполне мог выглядеть и намного хуже. Странно, что я вообще остался жив. То, что мне довелось увидеть, не только поколебало мою веру в незыблемые законы жизни и смерти, положенные от начала сотворения мира, но и саму веру в Бога. Моя душа была сокрушена, и дух мой низвергнут на дно адской бездны, где он пребывает по сей день.
Из холщового мешка, вывернутого моими руками, выкатилась человеческая голова, всклокоченная и окровавленная! Лохматые, рваные рубцы, окружавшие то место, к которому некогда крепилась шея, свидетельствовали о том, что она не отсечена ножом, а отгрызена зубами! Выпученные, остекленевшие глаза в упор таращились на меня; судорожно искривлённый рот застыл в ухмылке омерзительного ликования! Но, несмотря на зверскую гримасу, исказившую черты лица до неузнаваемости, я сразу узнал, кто это.
Передо мной была голова моего несчастного друга Дарли!!
Похожие статьи:
Рассказы → Анюта
Рассказы → Крогг
Рассказы → Мы будем вас ждать (Стандартная вариация) [18+]
Рассказы → Клевый клев
Рассказы → Бездна Возрожденная
