Мастерица

Что-то теплое, мягкое – снизу. На губах – соленая влага, чуть кисловатая, не противная на вкус. Комья земли – черной, сытой, равнодушной – падают сверху. Нетяжелые по отдельности, они наваливаются друг на друга, слипаются, давят, крошки попадают в глаза, в раскрытый рот, щекочут щеки, обнаженные ноги, живот, вминают тело в раскисшую грязь. Я тону, захлебываюсь, задыхаюсь, молочу по земляным волнам руками, пытаюсь выплыть на поверхность, но меня захлестывает, утапливает, тянет в глубину. Что-то сверкает в бледном луче, еще один ком сваливается, больно бьет по носу. Перехватывает дыхание. Я кричу, но меня никто не слышит.

- Аника, милая, проснись!

Чья-то рука гладит по голове, вытирает мокрые от пота и слез щеки, лоб.

- Бедная моя, опять кошмар приснился?

Аника мотает головой, вцепляется в милосердную руку, как утопающий, тихо подвывает.

- Все хорошо, доченька. Успокойся, все уже прошло. Вот так.

В окно заглядывает бледное осеннее солнце, неласковое, далекое. Деревья дрожат от холода, машут голыми ветками, разогняют серые облака, отмахиваются от пронизывающего ветра.

Аника садится, мычит, обнимает маму дрожащими руками. Потом откидывает одеяло, спускает ноги с кровати.

- Доченька, ты бы поспала еще. Не хочешь? Ну как знаешь, родная. Тогда вставай, умывайся. А я пойду какао сварю. Хочешь какао? И хлебушка с маслом? Хлебушек горячий, только из печи выпрыгнул. А маслице сегодня утром Вана принесла, она ж задолжала нам, а отдать денег нету. Зато маслице свежее, и сыр домашний. Ну давай, одевайся, не сиди в рубашке – простынешь. А вон и папка идет из лесу. Сейчас все вместе и позавтракаем.

В кухне тепло, натоплено. Какао сладкое, хлеб с поджаристой корочкой, еще теплый. Масло на нем подтаивает, растекается золотистой струйкой.

- Кушай, кушай, Аника! А потом и за работу примемся. Вчера из самого замка на холме заказ прислали.

Аника мычит, кивает согласно. Заказ из замка – это почетно. Там, на холме, богатая госпожа живет. Красивая, как королева. Кожа нежная, прозрачная, волосы - как золото, глаза – как небо синее. Сама высокая, стройная. Аника ее один только разочек и видела. Мамка заказ относила, взяла дочку с собой – на настоящий замок поглядеть. Понятное дело, в господские покои их не пустили, встретила во дворе служанка в отглаженном платье и накрахмаленном чепце, корзинку приняла, монетки отсчитала. А тут как раз к парадным дверям карета, запряженная шестерней, подъехала, а из кареты вышла прекрасная собой женщина – сама госпожа. Ласково кивнула мамке, Анике улыбнулась - словно в пасмурный день солнышко проглянуло.

А с тех монеток, что им заплатили, мамка себе и Анике на рынке отрезы на платья купила, да еще петушка сахарного.

Сейчас, наверное, деньги кузнецу пойдут. Аника слышала, как папка с ним сговаривался: топор новый да пару ножей спроворить, косу отбить. Но это еще посмотреть, какой заказ. Коли большой, госпожа из замка хорошо заплатит, так, может, на леденец или пряник расписной останется. Еще бы ленточку атласную, косу заплетать.

Но Аника сама просить не будет, она понимает – монетки на важные вещи нужны. Хоть мамка и прославленная мастерица, к ней иногда и из большого города приезжают, да только мало кто может настоящими деньгами расплачиваться. Почти все, как Вана, - то маслицем, то молочком, то курой или кролем. Настоящие денежки только у госпожи из замка и городских купцов.

Аника уже большая, помогает маме, учится быть такой же мастерицей.

В мастерской уютно, прохладно, пахнет вкусно. По стенам – полки, на одних полках - разноцветные бутыли и пузыри с душистыми маслами и настойками, на других – короба с порошками, на столе – корытца, мисочки, кисти, под потолком - связки трав да цветов развешаны.

Это в первой комнате, где мамка с Аникой работают. Во вторую девочка пока не вхожа. Там папка готовит мыльную основу – из животного жира, щелочи и соды, - варит, сцеживает, снова варит, присыпает порошками, чтоб вонь отбить. А вонь стоит жуткая, словно назем смешали с мясом, что два дня на летнем солнышке полежало. Потому папка женщин туда не допускает, все делает сам. А как закончит, идет в баню – мыться и одежу полоскать, чтоб не пахла.

И дочке строго-настрого запрещает внутрь ходить, пачкаться да вонищу нюхать.

Это он так говорит, но Аника догадывается: папка ее не пускает, потому что именно там, в первой комнате, он кладет в мыльную основу секретную добавку. Про нее только он да мамка и знают, потому-то их мыло самое лучшее, нежное и духовитое. Девочка верит: когда подрастет, ей тоже самый важный секрет расскажут. Тогда и она станет настоящей мастерицей.

Аника с мамой работают с готовой основой: добавляют ароматные масла, соки, травки да коренья. Понятное дело, для разных покупателей и мыло разное. Которое попроще – кому победнее, - дегтярное, к примеру, или травяное, с вереском или лавандой, а то еще мёда можно припустить или смолы сосновой. И формочки для такого мыла простенькие – квадратные или круглые, из деревяшек вытесанные. А для купцов из города и госпожи с холма берут редкие, чудесные добавки: кофейные зерна, масло неведомого дерева ши, шелковичные коконы из далекой страны Катай, рисовый отвар, морские соли и подводные растения, сушеные дольки фрукта апельсина, похожего на солнце. Анике очень хочется попробовать настоящий апельсин. Но, говорят, такая еда даже и у господ редко бывает. Наверное, каждая долька много золотых монет стоит.

Зато мыло получается духовитое, прозрачное, как ледышка, внутри разноцветные кристаллики мерцают, как каменья самоцветные.

Аника старается, отмеряет добавки аккуратно – лишнего бы не просыпать, чай, стоят дорого! – взбалтывает, помешивает, разливает по фигурным формочкам, которые папка из дерева вырезал. Готовые формочки потом в погреб отнесут. Там мыло застынет, затвердеет, его выложат на чистое полотенце, где оно и будет лежать, как диковинный подарок из далеких стран. То, что с морскими солями да растениями, похоже на нежно-голубую ракушку в зеленых переливах, другое – с кофием – как малое пшеничное зернышко, но не золотистое, а коричневое. Шелковое – бело-розовое, гладенькое, словно и впрямь из шелка пошитое. То же, что с маслом ши, - зеленоватое, в глубине золотые искорки мелькают, да малые веточки сосны просвечивают.

Девочке очень хотелось бы самой таким мылом помыться, но мамка не разрешает. Нечего себя баловать, чай, не барыня. Оно и понятно, такая красота да волшебные ароматы только для знатных дам, у кого кожа нежная, аж дотронуться боязно. Все хотят быть красивыми – и госпожа из замка, и Вана, и мамка, и Аника тоже. Только цена у той красота разная.

Девочка очень хочет поскорее вырасти, стать мастерицей лучше мамки, делать самое душистое, красивое, чудесное, дорогое мыло. Чтобы за него платили золотыми монетами – их хватит и крышу перекрыть, и папке не надо будет в лес за дровами самому ходить, а будут лесорубы домой приносить, а мамке Аника купит настоящее шелковое платье, нет, даже два. Мама будет ходить красивая, нарядная, а чтобы руки у нее стали нежные, как у знатной госпожи, Аника сделает для нее – только для нее! – мыло с морскими солями, и шелком, и еще можно меда добавить чуть-чуть.

Аника лежит в кровати и мечтает. Она нарочно перед сном думает о всяком хорошем. Так бабка-шептунья велела, чтобы сны приятные снились, а кошмары прочь ушли. Вот Аника и думает о новом шелковом платье для мамы, о настоящих (как у купца из города) часах с цепочкой - для папы, о душистом мыле, за которое заплатят золотыми монетами, о весенних цветах и первом снеге, о свежем горячем хлебе с маслом и радуге после дождя.

За стенкой, в другой комнате папка с мамкой переговариваются, обсуждают. Госпожа из замка в этот раз большой заказ сделала, - то ли к празднику, то ли подарки кому делать задумала, - так запасенного может не хватить, придется по-скорому еще доставать масла, порошки и секретную добавку.

- Ты не беспокойся, милая! Я сам все сделаю.

- Да не справишься ты один, там много надо. На этот раз госпожа пожелала… Вот, смотри, сколько всего прописано…

- Да, многовато. Видать, придется трех или четырех свежих приготовить, а иначе не управимся в срок.

- Вот то-то и оно-то, что вдвоем надо идти…

Аника слышит шуршание бумаги, мамкины вздохи, голоса становятся тише, тише… Девочка закрывает глаза.

Земля забивается в ноздри, в уши, давит на грудь, как тяжелая могильная плита. Вокруг сыро, тихо, кажется, слышно, как пробираются червяки сквозь мокрую, тяжелую землю. И не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Совсем рядом и внизу, подо мной – что-то холодное, твердое. Оно холоднее земли, холоднее талых вод, холоднее окружающей тьмы и тяжести. Я хочу отодвинуться, согреться, но некуда – земля и то – страшное, холодное – не пускают, тянут за волосы. Вдруг что-то теплое, живое движется сквозь мрак, воду и землю. Оно касается меня щекотной мягкой шкуркой, частым дыханием овевает уже почти совсем заледеневшую плоть. Комочек тепла в этом стылом мире, где нечем дышать. Он не может быть врагом, он такой же, как я. Что-то острое впивается в палец, рвет, кусает. Я дергаю рукой, но боль не отступает, иглы впиваются еще глубже. Во рту земля, она заглушает крик, не дает дышать. Она хочет стать моей пищей, и тогда я тоже стану пищей - того теплого злого существа. Я знаю, что это бесполезно, но все равно кричу.

- Аника, доченька, очнись! Вот так, вот так… Все хорошо. На вот, попей водички.

Папка – такой смешной с растрепанной бородой, в ночном колпаке – обнимает девочку, подает стакан. Аника видит, как трясется стакан и капельки воды падают на пол.

Потом папка заворачивает девочку в одеяло, поднимает на руки, как маленькую, и носит по комнате, убаюкивая, укачивая. Уже проваливаясь в темноту сна, девочка слышит:

- Мать, знаю я, гордячка ты. Но уж ради доченьки единственной… Не чинись, попроси госпожу из замка, пусть велит своему барскому доктору осмотреть Анику. И так девчонка убогая, а если разума лишится? А, мать?!

- Видать, придется, прав ты. Завтрева как раз выходной, вот и сходим.

Первый раз Аника видела мамку такой затурканной, забоявшейся. Гордая мастерица что-то сбивчиво объясняла знакомой служанке, кланялась.

Та кивнула, велела подождать во дворе и ушла в замок. Вскоре вернулась и повела обеих прямо в господские покои.

В большой комнате, где полы были устелены пушистыми коврами, а по стенам висели картины со знатными дамами да кавалерами, Анику и мамку встретила прекрасная золотоволосая госпожа.

- Здравствуй, милая! – ласково обратилась она к низко склонившейся женщине. – Что ж ты, мастерица, не говорила раньше, что дочка у тебя больна? Доктор сейчас придет, посмотрит девочку, а если лекарства какие нужны, я заплачу. Нет-нет, милая, не благодари. Невинное дитя не должно страдать и мучиться.

Тут и доктор пришел. Аника поначалу забоялась его – такого важного да толстого, в богатом наряде, - но потом загляделась на блестящие пуговицы на жилетке, на часовую цепочку поперек пуза, и успокоилась. К тому же доктор очень ласковый оказался, вежливо с мамкой разговаривал, не чванился нисколько.

- Аника-то у нас здоровенькая родилась, и пошла до года еще, и говорить начала раньше сверстников. А потом… Да вы, чай, господин доктор, сами помните ту зиму, когда дети в окрестных селах да ближнем городе горловой простудой страдали, ровно проклятье какое приключилось. Покашляют день-другой, помечутся в лихорадке, а потом и помирают.

Доктор головой покивал – помнит, значит.

- Из малых детишек в нашей деревне тогда только трое и выжило – Аника да еще два мальца. Парнишек Господь оберег, а вот девонька наша с тех пор языка лишилась. И что-то страшное ей ночами снится. Просыпается вся в поту, кричит диким криком, аж захлебывается. И все хуже и хуже. Мы с мужем боимся, как бы, не дай бог, падучая не приключилась или одержимость какая. Я ее уж и к бабке-шептунье водила…

Тут доктор нос сморщил и головой помотал. Буркнул что-то про невежественную деревенщину, но это только Аника и слышала.

Потом доктор еще вопросы задавал всякие: сильная ли лихорадка была у девочки, долго ли мучил кашель, какие лекарства давали, все ли девочка сейчас понимает, нет ли признаков ослабления рассудка. Спрашивал, спрашивал, потом подумал малость и говорит:

- Я вам, мамаша, вот что скажу. То, что дитя перенесло горловую простуду и осталось живо, - это воистину Божье чудо. Лекарств-то у вас не было, а от травяных настоек при такой болезни толку чуть. Вам повезло, что девочка только речи лишилась, а не дурочкой стала, потому что при высокой температуре, да с лихорадкой и бредом могло случиться повреждение мозга. Но, видать, какие-то бредовые виденья в голову ребенку запали и мучают ее до сих пор. Не была б Аника немой, сама б нам рассказала. Верно, детка? – и улыбнулся так по-доброму.

Аника ему в ответ улыбнулась и головой покивала.

- Но раз сказать она ничего не может, надобно прибегнуть к гипнозу.

Мамка Анику схватила и к себе прижала.

- Это что за лечение такое, господин доктор? Слово уж больно страшное. Нет ли тут колдовства какого?

- Нет-нет, мамаша, не беспокойтесь. Никакого колдовства, никаких чертей. Только строгий научный метод. Я всего лишь сделаю так, что девочка заснет, но не обычным сном, а медицинским, и во сне она будет слышать мои слова. Как только я пойму, что кошмар вернулся, я велю Анике забыть все ужасы, которые ее мучают.

- А вдруг она вас не послушается? Или тот демон, что во сне к ней приходит?

- Не беспокойтесь, мамаша. Прогоним кошмарного демона. Если и не с первого раза, так со второго али третьего.

- Доверься доктору, мастерица, - вступила прекрасная госпожа, что молча эту беседу слушала, - он поможет твоей дочке, я уверена… Иди, милая, пока присядь у стола. Только не в коем случае доктору под руку не лезь и не мешай. А ты, девочка, ложись на кушетку и делай всё, что доктор велит.

Аника подошла к кушетке и растерялась. Такой богатой кровати она раньше и не видывала. Дерево полированное, золоченое, спинка да сидушка красным бархатом обиты, а по тому бархату пионы шелковые да хризантемы белые вышиты. Девочке и смотреть-то на такое чудо боязно, а тут лечь велено. Ну Аника юбочку аккуратно подобрала, ботики скинула и легла.

Доктор подошел, сел рядом и достал из кармашка блестящий шарик на серебряной цепочке.

- Ты не думай ни о чем, деточка. Просто лежи и смотри на шарик. И не бойся, милая. Всех твоих ночных демонов прогоним, и будут у тебя во сне только белые овечки да летние цветочки.

Тик-так, качается шарик, туда-сюда, посверкивает то одним, то другим боком, тик-так, спать-пора, закрывай, Аника, глазки, тик-так, сверк-блеск, спать-пора.

Шорох, далекие голоса, стуки и колыхания. Землетрясение? Наводнение? Нет, что-то другое. Шурррх… Это нечто злое, кусачее отпустило палец, бросилось прочь. Я открываю глаза, вижу темное небо, звезды. Яркий луч, ярче солнца – слепит меня. Голоса шепчутся, сливаются, переплетаются.

…Она смотрит, смотрит на нас. Ты ж сказал, все мертвые, зарубленные… Двое взрослых, да юнец безусый… А тут дитя еще... И теперь что делать? Что нам с нею, живой делать… Это знак, мать, знак свыше… То, что она в могиле, под землей выжила, да нас дождалась, это чудо Господне… Вместо умершей Аники дочерью нам станет... Не плачь, мать, родную уже не вернуть, а это дитя Богом послано, грехи наши искупать, отмаливать, что натворили, набедокурили…

Голоса то громче, то тише, путаются. Шепот поднимается до крика, до неба, тает в черном небе. Венок из слов, как круг света, за ними не видно тех, кто говорит. Я закрываю глаза… и слышу…

Аника, возвращайся! Больше нет демонов, нет ночных страхов. Я прогнал их. Ты слышишь меня?

Я слышу, я уже иду.

Доктор гладит девочку по волосам, по щеке.

- Аника, ты помнишь, что тебе снилось?

Девочка мотает головой.

- Тебе было страшно?

Аника мычит несогласно, руками машет.

- Вот и хорошо, вот и ладушки… Мамаша, вы за девочкой последите два-три дня, на ночь давайте успокаивающий отвар из валерьяны или мяты. Ну что мне вас учить, вы ж знатная мастерица, свойства трав лучше меня знаете. Анике в комнате свечу или ночник оставляйте. Пусть пока при свете поспит. А через недельку еще раз приведете, я осмотрю девочку.

- Спасибо вам, добрый господин, даст Бог, обойдется, не придется вас тревожить.

- Нет-нет, мастерица, милая, - нежным ручейком журчит голос прекрасной госпожи из замка, - приводи девочку. Раз доктор сказал, нужно прийти, показаться. А теперь ступай, милая, береги девочку.

- Спасибо вам, господин доктор! И вам спасибо, милостивая госпожа!

Мамка низко кланяется, берет Анику за руку и ведет прочь из замка.

У них еще работы невпроворот. А ночью, даст Бог, детка наконец уснет спокойно.

Спасибо тебе, толстый доктор, и твоему чародейскому гипнозу. Теперь я всё-всё знаю. И всё вспомнила. И маму с папой, и брата старшего, и разбойника, что с топором напал на нас на темной лесной дороге.

Я помню землю – холодную, тяжелую, равнодушную, помню, как она сыпалась на еще теплые тела моих родных, как темно, страшно и душно было там, в глубине, как больно кусали острые крысиные зубы за палец. Помню, как распахнулись небеса и свет вернулся ко мне. И я снова увидела его – того, кто убил мою семью и побоялся убить меня.

А еще теперь я знаю, какую такую секретную добавку добавляют в мыльную основу, почему мамкино мыло такое нежное да приятное, кожу молодит да волосы густит, почему купцы из города да богатые дамы за него немалые деньги платят.

Спасибо тебе, толстый доктор. Ты прогнал демонов моих снов, вернул мне память. Ты не вернул мне голос, но это я сделаю сама.

Нужно лишь взять острый нож, и тихо-тихо, на цыпочках пройти в соседнюю комнату. Свежая кровь горяча, она согреет мое горло, навеки застуженное под землей – холодной, равнодушной, тяжелой.

А потом придет утро. И я сама закончу заказ для прекрасной золотоволосой госпожи из замка на холме. Теперь я владею секретом. Я мастерица.

Похожие статьи:

Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)

Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения

Рассказы → Красная Королева

Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]

Рассказы → Легенда о единороге