Тёплые змеиные кольца. Затхлые территории сигаретных ожогов. Правила, на которые возможно опереться. Верёвочные снадобья. Небо, состоящее из горестного пепла. Прямые трансляции из области небытия. Разрушение ответственности во всех её формах. Восстание бумажных городов. Пластилиновая грязь. Заунывные мелодии потусторонних звуков и наблюдений. Повозки с волосатой глиной. Полёт смеющихся ос. Большие корзины с абортированными младенцами. Гниль внутри смятённого сознания. Расслоение пластин. Ящерицы, ползающие по пустыням и кусающие кочевников. Молнии, рождающиеся из огня. Призрачная власть коллектива над индивидом. Бегство в кровавые горизонты сверхчувственного, трансцендентного. Метафизика истории и смерть революции. Деструкция традиционных формул. Ненасытный асбест.
Совершенствование средств оголтелой пропаганды. Иммунитет к ловким акробатическим трюкам. Извивающееся на сковороде семя. Взрывы в головах и внутри знаковых систем. Ядовитые скорпионы, выползающие из влагалищ. Скомканный снег. Правдивый лепет детского коня. Изощрённые схемы аргументов. Отсутствие тех или иных категорий. Безумное самомнение. Жатва в исступлённых родниках. Отцы реформ – несъедобные грибы. Влечение к телу танцующей королевы. Знамёна над полуразрушенными зданиями. Автомобили, обшитые хвоей. Язвы ниже оврагов. Восковые будни партизан и маргиналов. Компактные застройки. Жестокие орды рыдающих комаров. Незаслуженное счастье. Ознакомление с притворством. Земляные шапки.
Обидчивая сестра мечет камни, готовые к прыжкам. Она составляет заклятья на все случаи жестокой мести. Контрабандная ввозка сновидений. Пожелтевшие от осени телефоны. Всадники в белых сёдлах. Красноречие в оранжереях. Разумность пустоты. Идеалы, смешивающиеся с формами межкультурного диалога. Секретные агенты в чемоданах с промокшими документами. Арбалеты, пьющие малиновый сок. Укрытия для выбитых зубов. Очередное прослушивание надоевшей песни, повторяющейся из года в год. Запах вина и смрад лихорадки. Проглоченный лошадиный хвост. Замирание рассечённого сердца. Плавный спуск в безответный ад. Защита от клеветников. Широко раскрытые глаза. Веселье на пяточке кафельного покрытия. Разваливающийся и восстанавливающийся транспорт. Помутнённый взгляд грубости. Дракон пускает струю пламени, поджигающую гигантскую кобылу. Иголки, вонзающиеся в подгубную плоть. Камнепад, вызывающий дрожь у выстрелов с синими волосами.
Стояние перед распахнутым окном. Узор металлической сетки балконного ограждения и протянутая пухлая рука. Острый край стола. Я намеренно порезал свой указательный палец о деревянную грань. Две капли крови упали вниз, слившись воедино, превратившись в труп, обёрнутый белой тканью, похожей одновременно на простыню и саван. На неподвижное тело в белом одеянии вскоре свалился с высоты огромный сгусток алой краски. Три колесницы двинулись к искусственным корням мирного сосуществования.
Уснувшие страдания, застывшие в камне. У статуй начала однажды расти щетина. Её пришлось обрезать с помощью грубых копий и мечей. Пластыри покрыли, облепили гневные рассветы. Замкнутые в себе грёзы расплескались морями небывалых фантазий. Из первоначальных игрищ родились в далёкой древности два вида пути: путь к жизни и путь к гибели. В первом случае осколки и птицы не представляли никакой опасности. Растерзанные герменевтические процедуры и баррикады. Слияние сублимаций. Агония водоворотов. Спор с фатумом. Обновление через горький хлеб. Ожидание покоя. Мудрое жало, воплощающее бессмыслицу. Блестящее крушение гуманизма. Подпись под случившимся. Рождение очков и абзацев. Таинственные стены плотным окружением обхватывают печатных ослов, а ослы стремятся за границы ненавистных им стен. Группы наглецов взбираются на падающие или стремящиеся упасть башни. Яичная скорлупа размыкается в нескольких точках притяжения. Свирель прорицателя заставляет перстни устраивать майские хороводы. Мысли о злых стражниках не дают возможности отдохновения. Всесилие политической власти и эгоцентричная независимость от неё. Монолог крылатого паруса. Экстенсивное расширение урожая. Сочетание животных и растительных черт. Оскаленные цепи недопонимания. Таящаяся, разбрызганная повсюду агрессия. Смутные идеи о фольклорных травах. Вера в доводы желудка. Калейдоскоп, убитый наступлением неясных скандалов. Чудо экспериментальной науки. Чётко проведённые границы превращаются вдруг в номадов в гротескных накидках.
Обидчивая сестра, чей лик подобен лицу рыбы, как марионетку, подводит меня к исполинскому кактусу. Я натыкаюсь на острые иглы, пронзающие тело. Когда я с силой отрываюсь от кактуса, на плоти моей остаются многочисленные мерзкие шрамы. В исступлении я размахиваю руками, желая догнать мучительницу, но она стремительно уходит, исчезает из поля зрения. Я сажусь на скамью, которая вскоре окрашивается моей кровью. Я засыпаю на скамье, а потом переношусь в соломенное обиталище и лужу утомительной заботы.
Человек с головой леопарда подходит к пальме и легко залезает внутрь ствола, растворяясь в дереве. Страшные твари вылезают из хитросплетений ночных и дневных кошмаров. Неумелый смех гневит худых жрецов, чьи рёбра однажды будут отданы на растерзание псам. Звуки отчаяния вырождаются в немоту полых вен и бубенчиков. Степные врачи жуют табак под сенью голых деревьев. Могилы инквизиторов покрываются паучьей слизью.
Обидчивая сестра, ради забавы отрезавшая себе несколько пальцев на левой кисти, которые сейчас же выросли вновь, ничем не отличающиеся от прежних, наносит мне удары тесаком. Я кричу, стараясь защититься, поднимаю руки, но спасения мне нет. Плоть моя нещадно рубится. Всё тело моё в крови и страшных ранах, я не могу стоять на ногах, медленно ползу назад, от жестокой убийцы. Она же злобно улыбается. Тесак в её руках резко меняет форму, перетекая в длинный нож. Сестра наклоняется и наносит мне неторопливые удары серебристым лезвием. Я испускаю вопли муки. Красный ручей начинает течь из моего рта, не способного уже говорить. Я не вижу более обидчивой сестры, не вижу ничего, кроме равнодушных светляков, носящихся перед глазами. Эти светляки знаменуют собой хватку смерти.
