Палермо. Синестетическая реальность.

в выпуске 2017/08/17

24 июня 2017 -

Декабрь подал мне руку, когда я ступила на трап. Рука оказалась тёплой и сухой. Я мягко пожала её в ответ. Он обнял меня порывом сирокко и тут же отступил назад, в осень, чтобы полюбоваться мной.

— Как ты выросла! Не узнать. Настоящая леди.

— А раньше была пастушкой? — усмехнулась я.

— Ребёнком. Кевином Маккалистером. Я взял бы у тебя автограф, если б где-то случайно встретил.

— Вряд ли, — покачала я головой. — В ту пору я носила платья.

Декабрь вздохнул, поражаясь моей несговорчивости — так, что я едва удержалась на ногах. Погрозив ему пальцем, я напомнила о цели визита.

— Познакомишь меня с П.? Ты обещал.

— Разумеется. Пойдём?

***

Она должна была встретить нас у терминала, но там никого нет, — никого, кроме толпы местных жителей, признавших во мне иностранную туристку.

— Белладонна! — кричат они наперебой. — Такси! Сити тур! Апатментс!

— Почему они предлагают мне бешеную ягоду? — изумляюсь я. — У меня что-то не так с выражением лица?

— Напротив, это комплимент. Впрочем, не обольщайся, они это всем говорят. Истинная bellezza — в твоей сумочке. Увы, здесь туго с работой — их можно понять.

Проезжая часть предпортовой улицы, точно горлышко непочатой бутылки с терпким Неро Д’авола, забита малолитражками – чтобы попасть на противоположную сторону, нужно уметь разгадывать лабиринты. Я с детства люблю их, поэтому, усадив Декабрь к себе на плечо, быстро просачиваюсь сквозь горлышко. Мне немного боязно. Декабрь смеется.

— Ты чего так напряглась? Принцип Парето здесь не действует.

***

Пыльные тротуары пестрят разбросанным повсюду мусором — мы свернули на via Butera и идём в сторону центра. От пыли слезятся глаза и чешется нос — кажется, меня атакует приступ аллергии.

— Может, зайдём в кафе и подождём её там? На корабле ужасный кофе — я до сих пор ещё сплю.

— Давай, — соглашается он. — Возьми мне капучино.

Я посмотрела на часы. Десять утра. До полудня здесь можно пить кофе с молоком.

***

Мы делаем заказ, присаживаемся за столик у окна крошечной кондитерской и разглядываем прохожих. Декабрю скучно сидеть просто так — он начинает хулиганить исподтишка. Кроны деревьев вздрагивают, а официантка, которая спешит к нам с подносом, придерживает пальцем счёт, готовый вот-вот вспорхнуть бабочкой и улететь в небо.

— Спасибо, — говорю я по-русски.

Её улыбка кажется безнадёжной. Мне становится грустно. Декабрь смотрит на меня и мягко обнимает за плечи — а после встряхивает.

— Отставить меланхолию! Чего глаза на мокром месте? Давай-ка взбодрись, глотни кофе, скушай тарталетку, — уговаривает он меня.

Кофе действительно бодрит. На миг мне кажется, что я заблудилась. Потерялась в пространстве и очнулась в каком-то странном пыльном месте, где меня не должно быть. Я снова — Кевин Маккалистер.

— Разве так бывает? — спрашиваю я.

— Что тебе не нравится?

— Заброшенность.

— Где ты умудрилась её найти здесь? — мой спутник кивает в сторону театра Массимо.

Площадь Верди кишит азиатскими туристами — я так и не научилась различать корейцев, японцев и китайцев. Впрочем, у последних — ленинский прищур и симпатичные лица. С расстояния сложно оценить их привлекательность — кажется, что по ступеням вверх-вниз лазают чёрно-жёлтые осы. На их фоне группа итальянских школьников выглядит горсткой лесных муравьев. Где-то там затерялись и мои соотечественники — с яркими крылами и раскатистыми голосами. Никто не смотрит на архитектурный шедевр — все поглощены селфи.

— Забавно, — говорю я. — Быть туристом теперь означает — видеть мир через объектив своего смартфона. Когда-то у странников были посохи, теперь — палки селфи. На смену орудиям защиты приходят орудия демонстрации себя… И ведь я не лучше!

— У тебя фотоаппарат, — напоминает Декабрь, — профессиональный.

— И что? Я купила профессиональную камеру… для чего?! Думаешь, для того, чтобы поймать луч солнца, уходящего за горизонт? Капли воды на чаячьих лапах, в момент, когда птица взмывает вверх? Кучевые облака, окружившие солнечный диск стайкой белоснежных цыплят? Нет!

— Нет?!

— Нет. Знаешь, для чего?! — теперь я громко хохочу. — Для того, чтобы цифровая камера не искажала моё лицо! Моё лицо на фоне таких же оперных театров. Словно всё это было построено, создано, вылеплено, разбросано, запущено – исключительно для того, чтобы моё лицо нашло для себя интересный фон. Подумать только!

— Но это же лучше, чем ковёр? — баянит мой собеседник, и я надолго замолкаю.

После убираю фотоаппарат в кофр и наглухо застегиваю молнию.

***

Теперь я вижу её. Она стоит прямо по направлению моего взгляда и внимательно изучает меня. Декабрь ей знаком, а я — нет. Мы хором здороваемся — все трое — и она садится за наш столик.

У неё пышные золотистые кудри и мягкое бледное лицо с глазами чайного цвета, под которыми пролегли усталые тени. Она требовательно смотрит на меня, и я протягиваю ей меню.

— Пожалуй, я не откажусь от джелато кон бриош.

Я понимаю прямой намёк и машу официантке. «Мороженое в булочке? — переспрашивает та, — две порции?». Я, стыдясь своего дурного произношения, торопливо киваю головой.

Пока я разглядываю наряд незнакомки, та едва заметно улыбается. Она одета во что-то празднично-элегантное, но старомодное — родом из бабушкиного сундука. Кажется, теперь это называется винтаж. Бархатная юбка пыльного шафранового оттенка, блуза цвета слоновой кости с многочисленными рюшами на воротнике-жабо, и старинное ожерелье из камней, обрамлённых витым червленым серебром. В этом нет ни малейшего намёка на подиумность, шик или повседневность, ставшие привычными для нас.

П. многозначительно молчит. Вместе с ней молчу и я — у нас с ней одно уныние на двоих. В этот момент радостным выглядит только декабрь — но, кажется, здесь он всегда выглядит радостным. Официантка приносит заказ. Когда П., поднимает руку, чтобы принять свою порцию джелато, я вижу на её блузе рваную прореху — точно под мышкой. Она даже не пытается прикрыться, и с невозмутимым видом трогает ложечкой десерт.

Я рассматриваю кружева на её груди — кое-где они покрыты бурыми пятнами, которые так въелись в ткань, что не отстирать. У локтя красуется заплатка, а бархат местами потёрся — хорошо, что не до дыр. Я понимаю, что её одежда не глажена.

Она замечает это и равнодушно говорит:

— Утюг сломался, и денег нет, чтобы купить новый. Этот bastardo отбирает всё…

— Bastardo? — удивляюсь я, думая, что она имеет в виду непутёвого отпрыска. — Я и не знала, что у вас есть сын.

— Если бы! — П. демонстрирует жест, значение которого мне сложно определить; наверное, это досада.

Декабрь наклоняется к моему уху и шепчет:

— Это её сожитель. Пьёт из неё все соки. Посмотри, до чего довёл. Иногда даже поколачивает – но сейчас реже, силы уже не те.

— Куда же смотрит полиция?

Она слышит моё последнее восклицание и догадывается, о чём мы перешёптываемся с Декабрём.

— А что полиция? — вмешивается она. — У него там родственники. Я могу хоть сотню заявлений написать – всё бестолку!

— Как же так? — сокрушаюсь я. — Вы ведь такая красивая… Вы достойны лучшего.

П. отворачивается. Я успеваю увидеть слёзы, блеснувшие в её глазах. Мой спутник, пытаясь утешить, ласково треплет ей волосы — макушки деревьев качаются и шумят листвой.

— Вы не знаете, какой я была… — медленно произносит она, не глядя на меня. — Вы не знаете, какие мужчины добивались моей руки. Вы не знаете, как я была счастлива, — и как я была несчастна.

***

Я молчу. Мне сложно угадать её возраст — я лишь понимаю, что она много старше меня. Наверное, у неё богатый жизненный опыт.

— Когда я была совсем юной, — я, как Ассоль, грезила о любви. Я всё ждала, что он вот-вот появится из-за горизонта — и неважно, какого цвета будет парус у его корабля. И знаете, он появился… Финикийский моряк, искренний и отважный. Он влюбился в меня с первого взгляда — и я стала его женой. Он говорил, что я прекрасна, как цветок… С ним я была счастлива и беззаботна.

— Что же случилось?

— Он отказался от меня. Я горевала, но недолго — в мой дом вошёл дерзкий римлянин. Воин в доспехах. Не скажу, что я любила его — скорее, я не смогла ему отказать. Он владел мной, как владеют драгоценностью — я не могла сопротивляться такой жгучей страсти. Вы испытывали когда-нибудь подобное?

— Нет...

— О, тогда вы не поймёте меня. Безумие сердца дарит ни с чем не сравнимое наслаждение. Его невозможно представить, не побывав в нём.

— Я бы не хотела… — жалобно тяну я, — опустошать себя во славу бойцов любовного фронта.

— Хотя, знаете, вы правы… — признаёт она. — Мой дом опустел, и он его покинул. Он растратил всё, что подарил мне финикиец — и когда достаток обратился в пыль, он бросил меня. У меня ничего не осталось, кроме молодости и красоты — впрочем, этого ещё было вдоволь… Скажите, вам нравятся немцы?

— Никогда не задумывалась. Почему именно немцы?

— Его звали Теодор. Сущий варвар. Он стал моим любовником, но ненадолго — я заскучала и сбежала от него к иностранному консулу. С консулом было спокойно и хорошо, но он оказался таким… консервативным. Сплошные запреты. Проще уйти в монастырь, чем жить с ним. И я ушла. Но не в монастырь, а к другу его приятеля, красавчику-сарацину. О, мы смотрелись поистине чудесной парой. Жили весело, дружно, и даже затеяли совместный бизнес.

— Мне кажется, тогда ты была по-настоящему счастлива, — промолвил Декабрь. — Хотя до сих пор не желаешь признать это.

— С чего бы вдруг? Разве забыл, кем я стала потом?! Откуда, по-твоему, у меня все эти платья и украшения?

— Ну, понятно, — вздыхает мой спутник. — Только и остаётся, что любоваться ими… Вспоминая былое величие.

— Я стала королевой, — гордо произносит она, выпрямившись. — Коронованной!

— Она заняла первое место в конкурсе «Мисс Мира» благодаря своему любовнику. Собственно, она и связалась с ним исключительно из-за того, что он посулил ей корону.

— Ты не прав, — качает она головой. — Я любила его. И он меня любил, потому и сделал королевой. Он построил для меня величественный дворец и грандиозный собор — такое способно сотворить только любящее сердце. Если бы только не его склочное семейство… Впрочем, благодаря им я получила образование… Занялась живописью, музыкой, поэзией… у меня в ту пору было столько поклонников! Все восхищались мной.

— Помнишь, как ты влепила пощёчину этому французу? — хихикает Декабрь.

— О, да. Как его звали? Шарль, кажется… Наглец! Притворившись, что ухаживает за мной, попытался выкрасть золото. Какая подлость! Потом я встречалась с испанцем, долго, пока не начали часто ссориться — и я его прогнала.

— И что же было дальше?

— Дальше? — она довольно улыбается, вспоминая, видимо, нечто приятное. — Мне все надоели, и я решила жить одна. Вот тут-то и наступило счастье… Делай что хочешь, и никто тебе не указ.

— Но почему же теперь всё иначе? — изумляюсь я. — Вы ведь узнали счастье. Как же вы смогли отказаться от него?

— Женская глупость… Влюбилась в этого… не знаю, как назвать его, не используя бранных слов. Мошенник! Сыпал обещаниями, как рог изобилия — а стоило сойтись, и он тут же превратился в чёрную дыру. Ненасытный bastardo! Я всё ему отдала. Хорошо, что хватило ума припрятать драгоценности, чтобы он не приделал им ноги. Дома разруха, всё разваливается буквально на глазах. Он ничего не хочет делать, только твердит своё любимое «дай-дай». Я прошу починить утюг или купить новый — не тут-то было… Что уж говорить о ремонте?

— Как же быть? — мне безумно жаль её, эту прекрасную измождённую женщину, которая даже в мятом платье умудряется выглядеть по-королевски.

— У меня есть идея… — понизив голос до шёпота, сообщает она. — Я дала объявление об аренде комнат. Они пустуют, и почти уже развалились — я согласна сдавать их просто так, за бесценок, при условии, что арендаторы возьмут на себя ремонт. А среди них, может, порядочный мужчина найдётся — такой, чтоб не пил и занимался хозяйством.

Декабрь одобрительно кивает, и я вижу в её глазах проблески оптимизма. Теперь она улыбается от души. Я смотрю на часы.

— Мне пора.

— Рада знакомству, — будто опомнившись, Палермо говорит мне то, что полагалось сказать ещё при встрече, — и буду рада возобновить его, когда вы посетите нас вновь.

***

Я возвращаюсь на корабль — Палермо и Декабрь провожают меня до трапа. Напоследок Декабрь целует меня яркой закатной вспышкой, а Палермо долго смотрит мне в глаза. Скалистый прибрежный пейзаж растворяется в дымке наступившего вечера, и я мысленно прощаюсь с ним — до следующей зимы.

***

P. S.

734 г. до н.э. — финикийские моряки основали г. Сис (Палермо — н. вр.);

254 г. до н.э. — был захвачен римлянами;

515—535 гг — нашествие варварских племен (остготов);

535—831 гг — годы правления Византийской империи;

831—1072 гг — землями владели сарацины;

1072—1266 гг — сицилийское королевство (норманны);

1266—1282 гг — правление Карла Анжуйского;

1282—1860 гг — под властью испанских королей;

1860—наст. вр. — Итальянское королевство, Италия.

Из-за разгула мафии Сицилия считается самым бедным регионом в стране.