Часики

*1*

Сегодня как никогда надо вспоминать про Большую войну, потому что про неё в последнее время говорится так много лжи и неправды. Я считаю, что сочинения на данную тему писать полезно, даже необходимо. В моей семье есть близкий человек, участвовавший в этой войне. Это мой дедушка. Дедушка — человек, который не понаслышке знает обо всём, что там происходило. Он освободитель города Ипсилона и восточной Дейтонии, кавалер ордена Заслуг всех трёх степеней, командир штурмовой группы особого отряда уничтожения. От него лично я и узнал всю правду про эту страшную войну, которой наш народ принёс столько много жертв.

*2*

Генерал Вит вышел из респектабельной, сверкающей чёрным лаком «двадцатьчетвёрки» — машины, предназначенной для высшего командного состава. Лысая голова с огромным лбом, серые проницательные, глубоко посаженные глаза.

— Здравия желаю, — обратился он к вытянувшимся перед ним по струнке сотрудникам Управления, и, прежде всего, к полковнику Гамма, выступившему к нему навстречу, — я тут услышал краем уха, Шестое управление приготовило что-то новенькое. Экстраординарное. Полковник Гамма, вы ведь знаете, с какой теплотой мы, армейские, относимся ко всем вашим новинкам?

Полковник Гамма, брюнет в очках без оправы, улыбаясь, сверлил своими голубыми глазами прибывшего гостя:

— Ваши бы слова да богу в уши, господин генерал! Пока что наше шестое управление — всего лишь нелюбимый сыночек в огромной семье спецкомитета, серая рабочая лошадка.

Они почти бегом прошли через бесконечные КПП, через молниеносно раскрывающиеся перед ними решётки и стальные двери. Серый бетонный коридор сделал ещё один поворот. Возле очередного караульного поста очередной дежурный, с застывшей на лице лихой гримасой, отдавал им честь.

— Вот понагородили-то! — полушутя заметил генерал Вит. — Надеюсь, страна дождётся результата от всего этого. Армии сегодня как никогда нужны спецсредства.

— Страна уже почти дождалась. Не торопите события, господин генерал, сами сейчас всё увидите, — так же на ходу отвечал полковник Гамма.

Наконец, они вышли на смотровую площадку. Отсюда открывался вид на сооружение из красного кирпича. В основании это был квадрат со стороной метров в двадцать. Высокие пятиметровые стены гордо возвышались на фоне остальных, довольно скромных институтских построек.  Из щелей бойниц в верхней части стены выглядывали дула пулемётов и огнемётов. Внутри периметра был выстроен пятиугольный бастион и круглая высокая башня без крыши, в незастеклённых оконцах которой угадывалось какое-то движение. Трудно было не заметить, что вся кирпичная кладка этих сооружений была сделана довольно небрежно.

Полковник Гамма пояснил:

— Вот здесь мы на скорую руку возвели учебное СФС: наше специальное фортифицированное сооружение, — он взглянул на часы, — через три минуты начнётся его штурм. Внутри держат оборону наши курсанты — четверокурсники.

— А штурмовать… — начал было Вит.

— Штурмовать будут штатные сотрудники управления, в основном — младший офицерский состав. Это и есть наше новое секретное оружие!

Гамма продолжил:

— Теперь вкратце о разработке: при определенном сигнале, а это будут три запущенные подряд зелёные ракеты, специальная штурмовая группа бойцов перейдёт в состояние альтернативной личности. В эту личность мы запихнули всё самое лучшее, что только можно использовать в человеке для боя. Так сказать, идеализированный боец: храбрец, патриот, герой и одновременно — заботливый старший брат для каждого бойца в отряде. А плюс к этому: нечувствительность к боли и повреждениям, сверхъестественная концентрация силы и ума, — полковник сделал паузу, а потом добавил:

 — Всё это только на время боя, конечно. Испытуемые будут полностью пребывать в иллюзии, что перед ними — реальный противник, реальная боевая задача. Как вы наверняка заметили, вероятность захвата укрепления — исчезающе мала. Бойцы поставлены на острие нравственного выбора между жизнью и смертью. Сейчас мы воочию убедимся, как они себя поведут в такой ситуации. Да вы берите бинокль, господин генерал, скоро начнётся!

Генерал Вит посмотрел в тревожное серое небо, темнеющее лохмотьями облаков. Там уже поднимались одна за другой три зелёные сигнальные ракеты.

Где-то внизу лязгнул затвор, тоскливо заскрипела дверь, отделяющая полигон от внешнего мира. Сразу вслед за этим десять теней с нечеловеческой скоростью бросились через пространство, пролегавшее между ограждением и фортом. Несколько пулемётов проснулись почти одновременно…

*3*

Дверь медкабинета открылась, и в комнату заглянула коротко стриженная голова:

— Здрасьте, мне сказали, всё наше управление должно пройти медобследование. Я по адресу зашёл? Я — лейтенант Зит, — парень всё ещё стоял на пороге, не решаясь его переступить.

— Входите, — врач в белом халате и в очках с массивной чёрной оправой смотрел на весёлого молодого человека неподвижно и в то же время испытующе. Огромные карие глаза, выпученные и раза в два увеличенные «дальнозоркими» линзами, почему-то наводили на мысли о насекомом: то ли о стрекозе, то ли о жуке. Есть такой коричневый блестящий, с большими закостенелыми рогами… да, да: жук-олень!

— Это небольшая формальность, она не займёт у вас много времени, — сообщил доктор-жук. Присаживайтесь, — дверь захлопнулась с едва заметным щелчком.

…Зит сидел пред доктором с засученными рукавами.

— Теперь я буду называть по очереди буквы алфавита, и вы должны будете сказать, на какой букве я остановился. Довольно несложное задание.

Всё это время Зит, скучая, смотрел то на его очки, то на зелёные занавески на окне, то на муху, отчаянно бьющуюся о стекло.

— Раз плюнуть, — ответил он.

— …гамма, дельта, эпсилон, — монотонно перечислял доктор, — зита, фита, йота, капа, ламбда…

В кабинете повисла тишина. Слышно было, как журчит вода в канализационной трубе где-то за раковиной, да как всё та же муха натужно пыталась пробиться сквозь своё невидимое препятствие.

— Что, можно говорить уже последнюю букву? — нетерпеливо спросил Зит.

— Да, конечно, говорите, — испещрённое морщинами лицо доктора было статичным и малоподвижным. Сейчас оно напоминало древнего истукана или ствол ископаемого дерева.

— Последняя буква была ламбда, господин доктор! — быстро выпалил Зит. —  и кстати, вы начали не с альфы, а с гаммы, я заметил.

— Хорошо, — доктор записал что-то в журнале, — пожалуй, всё.

— Можно идти?

— Идите, — ответил врач. — Видите, — на его безжизненном лице вдруг появилось какое-то слабое подобие улыбки, — мы заняли у вас не так уж много времени, — скрипнула нажатая кнопка, с еле слышным щелчком фиксатор на двери разблокировался.

*4*

Генерал Вит стоял у потрескавшейся красной стены и энергично жал руку полковнику Гамме. Не далее, чем в метре от него, из обугленного проёма в стене безжизненно свисала часть человеческого тела. Нижняя часть. Ноги были обуты в сапоги, а брюки коричневого цвета немного сползли вниз, так что взору открывалась часть задницы погибшего бойца. Повсюду в воздухе висел туман из кирпичной крошки, пахло сгоревшим порохом.

— Впечатлён вашими наработками, полковник, — улыбаясь, говорил генерал Вит, — вот без преувеличения, ей-богу впечатлён!

— Я крайне рад, — ответил Гамма, сохраняя на лице выражение подчёркнутой скромности.

— Дальнейшее применение всего этого будет обсуждаться с Верховным, вы понимаете, — продолжал Вит. — Но мои прогнозы по данной теме — самые благожелательные. Родина, — он улыбнулся, — она умеет ждать. Она умеет и вознаграждать за проделанную работу.

— Передавайте ей там от нас привет, — так же сдержанно улыбаясь, ответил полковник.

— До скорого! — генерал Вит сел в машину. Хлопнула дверь, и они тронулись.

Некоторое время Вит ехал молча, словно окаменев, и его шофёр несколько раз искоса поглядывал на него, пытаясь уловить настроение шефа. Потом генерал как будто моментально оттаял:

— И чем же, дружище Эпсилон, ты сегодня собираешься заниматься вечером? — дружелюбно обратился он к водителю, решительно хлопая себя ладонями по коленям.

— Да вот, господин генерал, собираюсь на рыбалку с другом моим закадычным поехать. Рапорт на увольнительную уже в канцелярии лежит. Друг приехал из Гамского гарнизона, на два дня всего.

— А чего. Езжай. Рыбалка — это дело святое, — добродушно одобрил шеф. — Куда поедете? На Верхнее небось?

— Так точно, на Верхнее.

— На Верхнем сейчас карась… — задумчиво произнёс генерал Вит, и сразу же, невпопад продолжил:

— А вот я одного не понимаю, Эпсилон: эти «учёные» из шестого управления только что ухреначили на испытаниях десять своих же сотрудников. Понимаешь? Людей, которые к ним на службу пришли, вместе на работу ходили, семьи, дети наверняка у всех, может быть, учатся в одной школе, дружат… Девятерых просто в лапшу, всё ради учебного штурма… Десятому — прострелили горло насквозь, одна пуля в животе, рука болтается, но он взял-таки эту чёртову крепость, забрался внутрь, поставил флажок! И все его друзья-товарищи счастливы, улыбаются — будто так и надо. Как это называется…?

— Да просто суки они, эти ваши «спецы», — решительно прервал его размышления водитель, — а особенно, это самое Шестое управление, — говорил он уверенно, задушевно. Эпсилон всегда чуял, что хотел бы сейчас услышать от него начальник, знал, что надо сказать, чтобы у того отлегло от души. Вот и сейчас он уверенно делал свое дело:

— Своих — чужих, им ведь без разницы. Да на них же клейма негде ставить! Я вам так скажу, господин Вит: нам, армейским, с нашими старомодными понятиями о чести, о дружбе… , что в нас ещё в учебке вместе с прокисшей перловкой вдолбили, когда мы сопляками были… короче, нам «спецов» никогда не понять, и их нашей линейкой не измерить. Между нами и ними — пропасть. 

— Да, ты прав, Эпсилон, суки, — сосредоточенно глядя в себя, сказал генерал. — Но с другой стороны, ты же знаешь: мы на пороге большой войны. А война — это и есть сучество в чистом виде. Тут либо мы их, либо они нас. А враг там у себя в спецухе тоже такие аттракционы задумывает, что мама не горюй!  У меня от некоторых разведдонесений, вот признаюсь — волосы дыбом встают, — Вит помолчал немного, наблюдая, как машина выруливает на центральную автостраду, — похоже, что на этот раз воевать друг с другом будут уже не солдаты, и даже не генералы, а такие вот высоколобые «изобретатели». Так что, по всему выходит, дружище Эпсилон, наступает самое время для таких, как этот полковник Гамма.

*5*

Когда Зит пришёл в сознание, он увидел трубки. Много трубок: белых, прозрачных, буро-красных. Они шли у него из горла, изо рта, даже из живота. Рот открывать было больно, но Зит всё же попытался издать звук, получившийся похожим на жалобный хрип. Тут же в его поле зрения нарисовался врач: лысый мужчина в белом халате и массивных очках с серыми тонированными стёклами.

— Что со мной? — прохрипел Зит, собрав силы. Врач смотрел на него как-то напряжённо, настороженно:

— Прежде всего, капитан, мы хотели бы узнать, что именно вы помните?

— Помню? Построение…— Зит сглотнул. Поморщился. — Нас собрали на дальнем дворе на плацу, сказали, что будут учения. Мы построились. Всё... Потом я оказался здесь. Доктор, что со мной? Почему тут эти… трубки?

Врач позволил себе улыбнуться. Уголки его тонких губ слегка приподнялись.

— У вас множественные ранения. Прострелено горло, один осколок мы извлекли из толстой кишки, руку собрали чуть ли не по кускам. Вы сейчас в реанимации.

— Доктор, а что произошло?

— Диверсия. Обыкновенная диверсия. Вражеский диверсант подобрался к нашей части. Произвёл обстрел из миномёта. Первым же снарядом вас и посекло. Все ваши товарищи по отряду погибли. Во всём институте объявлен траур.  Есть разрушения на полигоне и на хозпостройках, но их ликвидируют.

— А этот шпион…

— Его уже поймали и в настоящее время весьма продуктивно допрашивают, — доктор по-дружески улыбнулся, — вы единственный, кто выжил из отряда, так что держитесь, — он ласково похлопал Зита по загипсованной руке.

*6*

Дельта посмотрел в небо: там одна за другой падали три зелёные ракеты. Как ни странно, настроение у него было сейчас приподнятое, даже весёлое. Ещё бы, штурм Ипсилона был в самом разгаре! На душе было так радостно, что хотелось петь. Но он сдержал себя: не время было петь. Прямо перед его окопом начинался канал, наполненный водой, а за каналом — главная цель: форт номер три. По форту уже четвертый день отрабатывали особо крупнокалиберные орудия — гаубицы в 295 миллиметров — и всё без толку. Толстенную многометровую кирпичную стену пробить они не могли. Изо всех щелей форта враги лупили беспощадными очередями, так что подойти никто не мог. Головоломка, одним словом. Именно поэтому вызвали его штурмовую группу: людей, специально подготовленных для взятия крепостей в городских боях. Обычно это железно означало, что задача будет решена в течение часа. — Как она будет решена на сей раз? — Этого он и сам пока не знал.

Дельта прикрывал огнём взвод капитана Зита, который уже форсировал канал и теперь пробирался к стенам форта. Зит, опытный штурмовик, тащил на своей спине более ста килограммов взрывчатки. Если удачно заложить её возле опорного элемента фундамента, то появляется некоторый шанс уронить неприступную доселе стену. Несмотря на огневое прикрытие, враг вёл огонь по подрывной группе из всего, что стреляло, видимо, чувствуя, где кроется его погибель. Вот один за другим падают бойцы, составлявшие живой щит. Зит остаётся в одиночестве. Вот пуля попадает ему в колено. Он падает, но продолжает ползти. Вот до стены всего три метра. Метр. Дополз! Раздаётся взрыв: Зит подорвал взрывчатку, не снимая рюкзака, прямо на себе.  В небо взметается гигантское облако пыли и крошеного кирпича — отличное прикрытие для наступления. Медлить и думать нельзя. Пришла, наконец, пора захватывать эту крепость!

Спустя всего несколько секунд, уже преодолев канал, Дельта со своим взводом бежит по изрытой взрывами полянке перед фортом. Постепенно облако пыли рассеивается, и он понимает, что у его отряда возникла проблема: бежать им, собственно говоря, некуда. Стена форта почти не пострадала от взрыва. Пробоины, вопреки ожиданиям, нет — разве что только небольшие трещины. К тому же, как назло, в самой интенсивной зоне обстрела корчится от боли боец из первого взвода с обеими простреленными ногами. «Надо отнести его в безопасное место» — решает Дельта. Он тут же берёт бойца на руки и несёт его на берег канала: там за отвесным уступом берега можно отлежаться в безопасности до прихода санитаров. Уже у канала он вдруг видит страшную картину: несколько его бойцов подрываются на мине просто чудовищной мощности: все, что от них осталось, взметается в небо в виде чёрного гриба. Дельта улыбается: ребят, конечно, жалко, но неразрешимая загадка, теперь получила хоть какое-то решение.

Мины! Похоже, враги заложили по периметру форта мощные мины с дистанционным управлением, чтобы защититься от пехоты и бронетехники. Что, если устроить из них праздничную гирлянду направленного действия? Конечно же! Теперь у него есть чем подорвать стену. Дельта ощупывает нагрудный карман: продолговатая коробка на месте, и, к счастью, цела. Конструктор «подрывник-затейник», так они её называли на уроках. Ну-ка, надо только хорошенько вспомнить практические занятия по сапёрному делу.

Некоторое время вражеские защитники форта номер три с ужасом замечали, как от стены укрепления отрывается быстрая серая тень, что-то выхватывает из земли и потом вновь скрывается у стены. Это зловещее действо длилось минут десять. А потом раздался взрыв, такой оглушительной силы, что у многих защитников потекла из ушей кровь. Передняя стена форта рассыпалась в груду кирпичей. В образовавшуюся прореху, сквозь пыль и дым, пробивались косые лучи солнца. Несколько секунд затишья. Потом что-то неуловимое проскользнуло внутрь и растворилось в здании.

 Спустя всего мгновенье оставшиеся в живых бойцы увидели, как возле командира гарнизона, буквально из пыли, возник огромный солдат в коричневой форме противника. На его сером от копоти лице сияла жизнерадостная белозубая улыбка. Каким-то совсем будничным, простым движением он схватил командира одной рукой за голову, а другую направил к горлу. Потом произошло вообще что-то непостижимое. И уже через секунду солдат сжимал в одной руке окровавленную трахею их командира, а в другой — свой пистолет, и кричал, выпучивая глаза и с диким акцентом коверкая слова, что все они должны сдаться, иначе будут так же уничтожены. Все оставшиеся двадцать два бойца, один за другим, побросали на землю своё оружие, некоторые в бессильном исступлении попадали на колени. Впоследствии им было трудно рационально объяснить этот свой поступок.     

А Дельта праздновал в этот день успешное завершение операции: захвачена важнейшая крепость, ещё семнадцать убитых и двадцать два пленных на его счету. Удача сегодня была на его стороне, хотя он, как говорится, блефовал на грани фола: к моменту, когда Дельта пробрался в крепость, автомата у него уже не было, а в пистолете не оставалось ни одного патрона.

*7*

Альфа сидел за своим дубовым рабочим столом, к которому был приставлен обитый плотным зелёным сукном стол для небольших совещаний. Вит и Гамма располагались по разные его стороны, на самых близких к «хозяину» местах. Альфа так любил. Садиться по одну сторону, а тем более с торца, нельзя было ни в коем случае. «Наверху» прекрасно знали: сел с торца — непременно жди беды. Кроме их троих, на совещании присутствовали ещё несколько штабных аналитиков, имена которых Гамме не были известны.

Сейчас Альфа говорил по телефону, назначал на завтра встречи. За окнами первого кабинета страны растекался какой-то уж слишком мрачный кровавый закат. Тяжёлые багровые тучи клубились до самого горизонта. Местами в них упирались трубы заводов и острые шпили антенн. Гамма отвернулся от окна и от нечего делать стал рассматривать декоративные часы в виде статуэтки лошади, что стояли на столе первого лица государства. Лошадь была изысканная, дорогая, похоже, выточенная из огромного оникса, а часы у неё на боку — напротив, какие-то чересчур простенькие. Внезапно Альфа бросил трубку и продолжил прерванный разговор:

— Хорошо.  Положим, я даю добро этому вашему методу разделения личности. Но что мы получим в перспективе, по возвращении всех этих людей в нормальное состояние, к обыденной жизни?

Гамма ответил почти сходу:

— Наши эксперименты подтверждают, что психика человека — это не бездонный колодец, а скорее, резервуар конечной ёмкости. Забирая в одном месте, мы обязательно теряем где-то в другом. То есть мы берём, по сути, взаймы. Позже наступит неизбежный откат, когда все положительные качества нашего сверхбойца как бы вывернутся наизнанку. И эти люди, вернувшись домой, в повседневной жизни…

— Учтите, что население может нас просто не простить, если после одной тяжелейшей войны у них на улицах вдруг разгорится ещё одна война, с их же психически искалеченными братьями, мужьями и отцами — подчеркнул с особым нажимом Альфа. — Вы понимаете, что за слухи могут разойтись в народе об этих ваших «героях наизнанку»? Какую они всем сладкую жизнь тут устроят?

— Я всё понимаю, господин Альфа, именно поэтому я и представил эти факты на обсуждение, — голос Гаммы задрожал, он судорожно начал поправлять на носу очки, — это решение — не панацея, у него есть как плюсы, так и минусы. И если смотреть с точки зрения народного хозяйства мирного времени…

— Но-но-но! Мирное время! — Альфа оборвал его со снисходительной улыбкой. — Нам бы ещё дожить до этого мирного времени… — он на несколько секунд задумался.

— Послушайте, Гамма, а эту вашу искусственную личность можно создать только одну? Две не сможете?

— Ну, теоретически нет никаких препятствий для внедрения в одного человека любого количества наведённых личностей. 

— Тогда смотрите, всё получается просто. Надо создать в бойцах ещё одну личность — в противоположность той, геройской. Мы включаем её после боя на точно такое же время, и она компенсирует весь отрицательный баланс, весь, так сказать, негатив, снимает всё накопившееся напряжение. И к моменту возвращения бойцов с места боевых действий мы получаем не перегоревших калек, а людей чистых, возвратившихся в изначальном нравственном и психологическом состоянии. Так сказать, минус на плюс. Что у нас там запускает героя? Три зелёные ракеты? Тогда пусть антигерой запускается точно так же, положим, четырьмя жёлтыми. Улавливаете? Как вам такая идея?

Глаза Гаммы внезапно оживились:

— Это… это может и правда сработать. Это просто великолепная идея, господин Главнокомандующий! — в восторге выпалил он. Даже генерал Вит, глядя на него, сдержанно заулыбался.

*8*

Фиту было двенадцать лет. В тот момент, когда в небе оккупированного Ипсилона показались четыре жёлтые ракеты, он на заднем дворе своего дома пытался наколоть дров для маленькой печки-буржуйки. Город сдался три дня назад, и авиационные налёты прекратились, так что жизнь, вроде бы, стала более спокойной и предсказуемой. Но кто знал, чего можно было ожидать от вражеских солдат, непрерывно снующих тут и там и занявших чуть ли не все мало-мальски сохранившиеся постройки в центре города? Люди поговаривали о них разное. Поэтому Фит благоразумно старался лишний раз не отсвечивать на улице без особой нужды.

Когда сигнальные ракеты одна за другой погасли в небе, город сразу как-то сник, подозрительно замолк, словно почуяв что-то неладное.  Фит быстро подобрал все щепки, схватил франменты шкафа, которые он так и не успел расколоть, и побежал в дом. Хлопнув дверью, он закрыл её на все два замка и даже для верности накинул цепочку. На секунду ему показалось, что какие-то беззвучные тени проносятся на улице в свете костров. «Нет, не может этого быть, мне просто это мерещится со страха» — успокаивал он себя. «Вот если бы был папа — что бы он сделал в такой ситуации?» — мечтательно подумал мальчик. Этот вопрос на какое-то время придал ему силы. Фит воинственно схватил ножку от шкафа и сел на стуле в углу у печки. Он здесь за старшего, и решать всё будет сам. Ни мать, ни сестру не стоило посвящать в эти проблемы.

За окном всё ещё метались тени, но было уже не так страшно.

Внезапно, каким-то невероятным чудовищным ударом выбило входную дверь, так что она слетела с петель и осталась болтаться на одной цепочке. На пороге показались четыре фигуры — вражеские солдаты в коричневой форме. Один из них, самый здоровый, видимо, их командир, смотрел прямо на него:

— Где есть ваш часы, жольто? — медленно спросил он, коверкая слова.

Фит затряс головой. Его горло от ужаса сдавил спазм, так что он еле выдавил из себя:

— Нет, нет…
Тогда огроменный солдат подошёл к нему, схватил левой рукой за волосы и повторил свой вопрос, уже подняв Фита на полметра над землёй:

— Где есть ваш часы, жольто? А?

Как только Фита поставили на землю, он на негнущихся от страха ногах подошёл к шифоньеру, и достал оттуда мамину золотую цепочку, старые карманные часы, монеты, запонки и ещё какую-то мелочёвку:

— Вот, это всё, что есть. Берите.

Солдаты торопливо распихали вещи по карманам гимнастёрок. Теперь в разговор вступил боец пониже, с тёмными, злобными раскосыми глазами:

— Где есть ваш баба? Женьщин? — спросил он.

Фит неосознанно, инстинктивно встал между ним и лестницей, ведущей на второй этаж.

— Нет, — сказал он дрожащим голосом. — Нет баба, нет тут никаких женщин.

Буквально в следующий миг мощный удар по левому уху сбил парня с ног. Фит упал на пол, в глазах у него потемнело, но он отчётливо слышал топот солдатских сапог по лестнице. Там, в дальней спальне прятались его мама со старшей сестрой, и Фит знал, что их непременно найдут. Он знал это и ничего не мог сделать. Он даже не мог встать. Его ноги попросту отказали. И потом, когда сверху раздались глухие удары, а позже — женские крики и развязный мужской гогот — он просто сидел на полу в углу, закрывая лицо руками, словно так ему было легче, проще перенести происходящее. С каждым криком, с каждым воплем, доносившимся сверху, творившееся вокруг казалось ему всё более и более нереальным. Потом боль, достигнув нестерпимого максимума, словно обломилась.

Через некоторое время шум наверху будто бы умолк, всё успокоилось, и в тишине отчётливо раздался треск дерева и звон стёкол. За окном прозвучал глухой шлепок, а потом — хруст черепицы. Фит знал, что не стоит сейчас выглядывать в окно. Просто не стоит. Он отвернулся лицом к стене.

Вскоре по деревянной лестнице снова затопали сапоги. Мужчины о чём-то оживлённо разговаривали, смеялись. Когда главный из четвёрки подошёл к Фиту, у парня на лице уже расплылась эта странная идиотская улыбка. Улыбка, от которой не было никаких сил избавиться. Командир схватил его за подбородок и одобрительно потряс, говоря что-то своим товарищам. Те расхохотались. А мальчик, как загипнотизированный, смотрел на карман его гимнастёрки: из него торчал зелёный браслетик часов: малахитовые камешки в золотой оправе. Фит прекрасно, с раннего детства знал этот браслетик и эти часики. Отец подарил их маме на годовщину знакомства, и она никогда с ними не расставалась.

Когда солдаты ушли, он всё так же улыбался. Улыбался и когда увидел на лужайке голое тело старшей сестры с неестественно запрокинутой назад головой, и тело матери, со связанными за спиной руками, которое торчало наполовину из пробитого черепичного навеса, истекая чёрными струйками крови.

*9*

В прошлом году мы с дедушкой ездили в Ипсилон. Возможно, он захотел мне рассказать о своих подвигах, поделиться воспоминаниями, пока ещё жив и в доброй памяти. На месте Форта номер три, за взятие которого его наградили медалью «Герой Родины», сейчас остался только большой холм, поросший травой. Дед подошёл к этому холму, приложился обеими ладонями к траве, открыл было рот, собираясь начать рассказ, да на первом же слове его начали душить слёзы. Я отошёл, не желая ему мешать. А он всё плакал и плакал: видимо, вспоминая своих ушедших друзей, свои ранения, все ужасы войны, выпавшие на его долю. Так он и ушёл с этого холма, не сказав ни слова. Я знаю, это может показаться странным, даже глупым, мол: ну и чего об этом рассказывать, но, по-моему, это и есть та самая, настоящая правда. Правда о страшной войне, что до сих пор живёт в сердцах переживших её солдат.

В последнее время повсюду появилось много лжи про Большую войну. Говорят о якобы жестокости наших солдат, об их зверствах, издевательствах над мирными людьми. Эти слухи распускают враги нашей Родины, которые хотят покуситься на самое святое, что у нас есть: на нашу гордость за победу, на наше единство. Особенно ото всей этой клеветы расстраивается мой дед — ветеран, освобождавший Ипсилон. Всё это очень сильно его печалит, настолько, что у него порой после выхода в свет очередной газетной лжи даже портится здоровье, подскакивает давление, а он у меня немолод: ему уже под восемьдесят.

Однажды, видимо, начитавшись вот такой клеветы, он позвал меня и сказал:

— Таф, я хочу, чтобы ты знал, как там всё было на самом деле. Не верь выдумкам этих газетных сволочей. Ведь на самом деле жители Ипсилона нас любили, и даже восхищались нами. Мы были для них освободителями! Слышишь, не палачами и садистами, как это сейчас показывают, а спасителями. И мы, в свою очередь, к ним относились как к братьям и сёстрам. Всё там было по-доброму, по-семейному.

Вот тебе история. После штурма наша рота приводила в порядок ихнюю школу: у дивизии тогда там был штаб, а в городе буквально главу было негде приклонить: одни руины. Работали вместе, сообща: и наши, и ихние. Так вот, не помню, как, но после долгой работы меня сморило: уснул я вечером, прямо где работал — на груде кирпичей. Тогда это было в норме вещей: не всем в разрушенном городе нашлись кровати. Мои товарищи тоже рядом прикорнули. Ну вот. А когда мы проснулись, то нашли у себя в карманах разные вещички: кто колечки, кто цепочки, кто монеток горсть. А я в то утро нашёл у себя в кармане гимнастёрки — вот это: — с этими словами дед трясущимися руками вынул из шкатулки маленькие золотые женские часы, у которых ремешок был сделан из каких-то зелёных драгоценных камней в золотой оправе. Он протянул их мне. — Вот эти часики. Кто их тогда мне подложил ночью? — Не знаю до сих пор. Очевидно, это была какая-то девушка, барышня, которой я, может быть, понравился, может даже мы работали с нею вместе. Но ипсилонки — дамы очень гордые, они никогда не будут в открытую с солдатами кокетничать. Вот таким способом, похоже, они и выражали своё к нам почтение, своё восхищение… Любовь. Да, внучек, может даже любовь, — дед раскашлялся и некоторое время пролежал, отвернувшись лицом к стене. Потом он повернулся ко мне, и я заметил, как увлажнились его глаза. А он продолжил:

— Возьми эти часики себе. Я хочу, чтобы ты их сохранил, чтобы они были у тебя. Как напоминание. Чтобы ты всегда помнил правду, и у тебя было что возразить этим борзописцам, которые хотят осквернить самое святое, что у нас осталось: нашу память о войне!

(из сочинения на тему: «Моя война» Тафа, ученика класса Пси-9)

*10*

За окном кабинета Альфы кровавый закат постепенно становился бордовым, а потом и вовсе начал гаснуть, словно головешка, вынутая из костра. Лежащий внизу город обратился в одно большое чёрное пятно, в кляксу, пачкающую небо дымом заводских труб. Альфа, Вит и Гамма — все вместе теперь пили чай из стаканов в плетёных серебряных подстаканниках, украшенных государственной символикой. Хозяин кабинета знал, как вредны могут быть для горла долгие непрерывные разговоры, если вовремя не смочить его горяченьким. Громко отхлёбывая, он, между тем, продолжал вести затянувшееся совещание:

— Но объясните мне следующее, может я что-то не понимаю: в конце концов, мы получаем огромную массу людей, вернувшихся с войны, даже выигравших войну, но ничего о военных действиях не помнящих. Все боевые воспоминания остаются, как мы условились выражаться, в Альтернативной личности номер два. Так? Как им жить с этим? Смогут ли они перенести это противоречие, этот… провал в своей памяти?

По лицу Гаммы от напряжения уже стекали капельки пота. Глаза за стёклами очков лихорадочно блестели. Но он снова ответил сразу, почти не раздумывая:

  — Эту проблему мы почти уже проработали, господин Главнокомандующий. Скажем так, на девяносто восемь процентов. И страшного тут ничего нет. О потерянных фрагментах у испытуемых формируется, так сказать, «воспоминание в общем» — когда они якобы помнят, что что-то в целом было, а что конкретно — уточнить не могут. И главное, им этого по жизни и не будет нужно. Утраченные воспоминания как бы входят в «круг идентичности» — это то, что делает человека тем, кто он есть. Эти события так «сильно ему известны», что и вспоминать о них как бы не имеет смысла.

— Но с точки зрения постороннего наблюдателя, в разговоре с таким человеком сразу станет ясно… — вмешался было генерал Вит.

— А при попытке доступа к этим воспоминаниям со стороны посторонних, — продолжал Гамма, — будет включен так называемый «блокирующий шаблон». Сейчас мы пока остановились на слезах. Внешне это выглядит так, что как только испытуемый пытается получить воспоминания, находящиеся в Личности номер два, они его, как бы это сказать… настолько сильно трогают, расстраивают, что он начинает рыдать, и так ничего в результате сказать не может.

— Это что же получается за герой такой: беспамятная и бессловесная нюня в слезах? — с недоумением возразил генерал Вит.

— Нет-нет-нет. Постойте! — остановил его Альфа, поднимая указательный палец вверх. — Слёзы… По-моему, это как раз та находка, что нам и нужна.  Слёзы героя: это благородно. Это возвышенно. Это избавит нас от массы вопросов и остановит поток противоречий, — он немного помолчал для важности, а потом махнул кому-то рукой:

— Отметьте у себя там: мы принимаем в работу этот вариант со слезами.

Похожие статьи:

Рассказы → Магда