Фумико набрала воды из колодца, вернулась в дом и, опустившись на колени, начала оттирать жесткой щеткой потемневшие от времени доски. Во время работы девочка негромко напевала на придуманный ею мотив:
- Танец бамбука.
Всполохи ветра в грозу.
Цикл замкнулся…
Теперь можно петь, никто в деревне не осудит. Страшная война с Северными княжествами, тянувшаяся три года, наконец-то закончилась. Слухи об этом перелетали из деревни в деревню уже вторую неделю, а прибывший вчера гонец зачитал официальное послание правителя всем жителям провинции.
Сегодня все женщины деревни наводили порядок в домиках, чистили дорожки в садах, готовили еду для воинов – мужей, братьев, отцов и сыновей, - что должны были вот-вот вернуться в родные стены.
Фумико тоже старалась изо всех сил. Девочка уже выполола жесткую, непослушную траву из щелей между серыми плитками на дорожке, почистила песком разноцветные камешки в садовом уголке для медитаций, а теперь мыла пол в их с папой маленьком домике и пела:
- …Побеги молодые
Взойдут в сгоревшей роще.
Легкий ветерок донес из соседнего двора запах мисо-супа и рисовых колобков, вареных в меду.
Фумико вздохнула. Ей нечего было приготовить к возвращению отца: рис закончился несколько дней назад, а чтобы купить свежей рыбы на рынке, нужно хотя бы несколько медных монеток. Только откуда они возьмутся? Правда, можно сделать салат из молодых побегов бамбука – папа его очень любит. Надо будет набрать самых зеленых и нежных в рощице, что начинается прямо за домом. Вот только сначала уборку закончить.
Утро началось с конского топота за окном и веселого солнечного зайчика, забравшегося в комнату сквозь щелочку в бумажных ставнях и присевшего на носу у спящей девочки. Девочка чихнула, моргнула и проснулась. Испуганный зайчик подпрыгнул и перебрался на стенку, где и замер, превратившись в золотой кружочек.
Фумико, сбросив одеяло и на ходу затягивая поясок кимоно, подбежала к двери и раздвинула створки.
По дороге, ведшей через деревню к старому замку, сверкая на солнце металлическими пластинами о-ёрой и покачивая рогатыми шлемами, ехали верхами воины из отряда сюзерена. Следом, поднимая пыль, серыми полосками садившуюся на наколенники и края кожаных кафтанов, топали пехотинцы с луками за плечами. За ними – крестьяне, призванные на войну господином, - в рабочих куртках, с самодельными копьями. Редко-редко у кого попадались мечи, да и то, наверное, не свои, а хатамото пожаловал, взяв с тела погибшего врага.
Девочка выбежала за ворота и встала возле низенькой калитки, время от время подпрыгивая и пытаясь разглядеть хвост колонны. По обеим сторонам дороги, возле домов стояли женщины – матери, жены, сестры, дочери, - так же, как Фумико, высматривавшие родных и близких.
Вот кто-то из соседок с радостным криком бросился на шею вернувшемуся мужчине, обнимая, целуя и уводя в дом так быстро, словно женщина боялась, вдруг ее муж опять исчезнет в клубах серой пыли. А к другой соседке подъехали двое ронинов, что-то сказали негромко и вручили копье, перевязанное белой лентой. Несчастная закричала, заплакала и, вытащив из волос длинную заколку, начала колоть себя ею так сильно, что на руках и лице выступила кровь. Мальчишка-подросток подхватил рыдающую мать под руку и повел в дом, даже не взглянув на брошенный ронином кошель с монетами.
Фумико стояла и смотрела: на смеющихся и плачущих женщин, на шедших рядами по трое воинов и крестьян, и со страхом и надеждой вглядывалась в лица проходящих. Не сразу она заметила, что возле нее остановились два ронина – те самые, что вручали семьям погибших крестьян копья с белыми лентами.
- Твой отец погиб, девочка, - сурово произнес один из воинов. – Но господин наш повелел не давать тебе копья, которое ты могла бы поставить внутри домашней часовни в память о почившем. Он был жалким человеком – твой отец, - урагиримоно - предателем, трусливым зайцем, что показал врагу спину. И за это наш господин повелел повесить его на дереве, а тело оставил болтаться на ветке, пока дикие звери не сожрут мясо, а скелет не рассыплется в прах от ветров и дождей.
Фумико бледнеет, хватается за заборчик, чтобы не упасть. Старенькая калитка покачивается и жалобно скрипит, словно вторит немому плачу, что звучит сейчас в сердце девочки.
Второй ронин склоняется к товарищу, что-то негромко шепчет на ухо.
- Минасиго-тян… - слышит Фумико.
Это про нее? Это она теперь – сирота?
Суровый воин качает головой, в его глазах мелькают тут же исчезающие искорки жалости (ибо жалость – чувство, не достойное истинного ронина).
- Вот, возьми, - мужчина бросает к ногам девочки кошель, из которого сыплются в пыль монетки. – И да хранят тебя добрые духи.
Потом трогает поводья, и послушная лошадь медленным шагом двигается дальше - по единственной в деревне улице, к домам, возле которых стоят женщины, так и не дождавшиеся своих любимых.
Фумико подбирает кошелек, собирает монетки – все до одной, и медленно, ровным шагом возвращается в дом. Там, в чисто прибранной комнате, на низеньком столике стоят на плетеных салфетках две деревянные плошки, рядом – палочки для еды, а посередине – большая миска вкусно пахнущего салата из молодых побегов бамбука.
Ночь укрывает землю своим звездным покрывалом, даря покой и отдых всему живущему на земле. Засыпают женщины, которым посчастливилось дождаться своих милых с войны. Засыпают, отплакавшись, и те, что стали сегодня вдовами и сиротами. Засыпают курицы на насестах, волы в хлевах, кони в конюшнях. Гаснут огни в маленькой деревушке и в замке на холме.
Только маленькая Фумико сидит в темной комнате и смотрит в окно. Там, в темноте, шелестит под легким ветерком бамбуковая роща.
Девочка знает: дух ее отца бродит где-то в далеких лесах, бесприютный, бездомный, не нашедший покоя, потому что его мертвое тело все еще покачивается на скрипящей ветке могучего дуба или клена. И пока не упокоится оно в земле, бедный папа так и будет бродить, пугая людей и высасывая кровь из их жил, в облике привидения-юрэя.
Нет, Фумико не допустит этого! Пусть ронины и говорят, что отец был предателем, а не воином, но он был ее отцом – добрым, внимательным, заботливым. И она должна сделать все, чтобы дух его после смерти нашел путь в Страну Мертвых, а не бродил по земле.
Девочка берет большой нож, зажигает фонарь (как хорошо, что в нем осталось немного масла) и выходит из дома.
В роще тихо, только тоненькие веточки ласково гладят Фумико по щекам и волосам. Выбрав самый прочный бамбук, девочка ставит фонарь на землю и принимается за работу. Резать толстый стебель трудно, очень трудно. Уже через час ее руки покрываются мозолями и волдырями, но она не бросает работу.
Когда на небе появляются первые проблески зари, девочка гасит уже ненужный фонарь, привязывает к очищенному бамбуку старый ржавый наконечник и переплетает древко получившегося копья белой лентой.
Фумико не может похоронить папу, да и часовни у них нет, - так пусть любимая бамбуковая роща станет храмом памяти.
Воткнув копье в землю и повязав на стволы растущих рядом молодых бамбуков разноцветные ленточки и папин пояс от кимоно, девочка становится на колени и просит добрых богов и духов подарить покой бесприютной душе.
Потом поднимается и возвращается в дом, не оглядываясь.
Фумико так устала, что проспала весь тот день до вечера. И только когда в окошко постучались лучики низко висящего над горизонтом солнышка, она проснулась.
Умывшись и поев, девочка вышла к колодцу. Во дворе было тихо, только какой-то странный звон доносился из бамбуковой рощи. Набрав воды и оставив ведро на ступеньках, малышка обошла дом.
На месте привычной рощицы – нежно-салатовой по весне и темно-зеленой к осени, пронизанной светом солнечных лучей днем, озаряемой звездными бликами ночью, - стоял лес высоких копий. Это их наконечники вызванивали жутковатую песнь войны, стуча друг об дружку, словно под порывами сильного ветра, хотя никакого ветра не было и в помине. И каждое копье было украшено развевающейся белой лентой.
Фумико попятилась. Ей почудилось, что сегодня роща куда ближе к их домику, чем вчера. Казалось, стволы ужасного бамбука окружают маленькое строение, тянут белесые ветки к клумбе с камнями, бросают черные тени на дорожку из серых плиток. А, может быть, это и не ветки вовсе, а костлявые руки тех, кто погиб от вражеского меча или стрелы и в эту, и в прошлые войны? И где-то среди этих несчастных витает тень отца Фумико – по-прежнему неупокоенная, страшная, обратившаяся злобным чудовищем-призраком.
Девочка бросается бежать, спотыкается в сгустившейся тьме о ведро, разливает воду. Но это не важно, главное, скорее попасть внутрь, закрыть дверь на все засовы, зажечь ароматическую свечу, отгоняющую злых духов, и вот так – сидя возле свечи – переждать страшное время до утра.
Но увы, свечки (а ее зажигали уже дважды – в дни памяти мамы Фумико) хватило только до полуночи. А потом дом погрузился в темноту.
Девочка сжалась на татами, обхватила коленки руками.
Она слышит, как острые лапы с когтями-копьями уже скребутся в дверь, царапают легкие ставни. Щель между тонкими створками становится все шире. Вот в комнату заглядывает тьма – не та, что опускается на землю каждый вечер, мягкая, уютная, с искорками звезд и ласковыми лучиками луны, - а другая – чернее покрывала Повелителя Смерти, полная неясных шорохов и страшных шепотов.
- Иди ко мне, я жду тебя!
Бледное лицо прижимается в стеклу: нос расплющен, мертвенно-бледные очи почти выкатываются из глазниц, волосы шевелятся, как клубок змей в потревоженном гнезде. Это лицо ночного призрака, чудовища-юрея – отца Фумико.
Неестественно длинные и все удлиняющиеся руки с зеленоватыми когтями проскальзывают сквозь тонкую бумагу, прикрывающую окно, тянутся в комнату, подбираясь все ближе и ближе.
Девочка вскрикивает и бросается к выходу. Распахнув дверь, Фумико выскакивает на дорожку, чудом уворачивается от обступивших домик бамбуковых копий с металлическими наконечниками – качающимися, подобно головам мертвых, шипящих что-то страшное, - и бросается бежать по дороге. Все равно куда, главное – подальше отсюда, от пробужденных неведомой злой волей ночных призраков.
Остались позади последние домишки деревни, закончилось рисовое поле. Надо было бы свернуть на тропинку, ведущую к святилищу – за его дверями добрые духи защитят девочку, - но уже поздно. Надо спешить, бежать, потому что металлический звон и зловещий шепот все ближе, все громче. Фумико вбегает в старый лес, куда раньше даже заходить боялась – все знают, что он полон неведомых призраков и тайн, - несется по тропинке, спотыкается о корявый корень и падает.
Девочка лежит, уткнувшись носом в землю, боится поднять голову, даже вздохнуть боится: вдруг какое-нибудь дерево – не дерево вовсе, а ужасный Тэнгу, который схватит Фумико и утащит в темную пещеру, что на вершине горы. Или, того страшнее, отдаст юрею, когда-то бывшему папой, и ожившим бамбуковым копьям.
- Эй! – раздается откуда-то снизу тоненький голосок. – Встань с меня, мне же больно.
Девочка поднимается на четвереньки, всматривается в темноту.
Прямо перед ней на тропинке лежит сандалия, слетевшая с ноги, когда девочка упала. Только теперь это не просто сандалия, а настоящее бакэ-дзори – с ручками-ножками и большим синим-пресиним глазом посреди подошвы.
И этот глаз сияет, освещая и тропинку, и молоденькую травку по сторонам, и могучие корни и стволы деревьев, шумящих ветвями. Этот шум – такой успокаивающий, ласковый, мягкий. Фумико кажется, что деревья склоняются к ней, чтобы утешить. Ветка старого дуба ласково проводит по волосам, убирает упавшую на лоб прядь.
- Это ты оживил деревья? – спрашивает девочка бакэ-дзори.
- Нет, это волшебный лес вдохнул в меня частичку своей силы. Наверное, он хочет, чтобы я помог тебе. Я бы с радостью, но не знаю, как.
Что-то с шумом обрушивается на тропинку за спиной Фумико. Девочка вздрагивает и оборачивается.
Перед ней стоит мальчишка, может быть, чуть старше самой Фумико – рыжеволосый, веснушчатый. Из одежды на нем только зеленая набедренная повязка из свежих листьев. Такие же листья вплетены в кудрявые волосы.
Мальчик вежливо кланяется.
- Я – кидзимуна. Зачарованный лес прислал меня, чтобы я помог тебе справиться с бедой. Скажи, что случилось?
Фумико хочет что-то сказать, но только мотает головой, закрывая лицо длинными волосами и пряча бегущие по щекам слезы.
- Я тебе расскажу, - вмешивается бакэ-дзори, пока кидзимуна, вытащив листик из прически, протягивает его девочке вместо платка. – Ронины сказали, что ее папа – урагиримоно, что он сбежал с поля боя. И господин казнил его, повесив на дереве. А она поставила копье в бамбуковой роще в память папы. И это копье – оно оказалось злое. Оно превратило молодые бамбуки в другие копья, а папу – в юрея. И они напали на нас сегодня ночью.
- Оттона!!! – кидзимуна хватается за щеки и принимается раскачиваться из стороны в сторону. Фумико понимает, что добрый дух сочувствует ей, но он такой забавный, что девочка невольно заливается смехом.
- Ну вот, - улыбается в ответ мальчишка. – Хорошо, что ты больше не плачешь. Пойдем домой, посмотрим, что там.
- Нет-нет, я боюсь домой. Наша роща… она хочет сделать со мной что-то ужасное. И еще – там юрей, мой папа… - девочка снова начинает всхлипывать.
- Ничего страшного, как-нибудь справимся, - и кидзимуна складывает ладошки лодочкой, а потом разворачивает бабочкой.
С руки на землю соскакивает что-то маленькое – зелено-желтое, сияющее, похожее на юлу. Раскрутившись посреди тропинки, странное существо растет ввысь и превращается в смешной зонтик с нарисованными на желтом потрепанном шелке зелеными цветами и листьями. Зонтик раскрывается, кланяется, а потом, снова сложившись, прыгает на подставленное плечо кидзимуны.
- Оттона! – восклицает Фумико. – Это же каракаса-обакэ, верно?
- Он самый и есть. А теперь пойдем. Сила зачарованного леса сохранит нас от зла.
Так они и идут по дороге в сторону деревни. Впереди, подпрыгивая, бакэ-дзори, что освещает путь синим глазом, следом за ним, держась за руки – Фумико и кидзимуна, на плече у которого покачивается каракаса-обакэ.
И там, где они проходят, черное полотно, что раскинули под небом злые духи, сворачивается и отползает; загораются звездочки, а по сторонам дороги расцветают золотистые цветы.
Вот уж и дом близко. Пока длилась ночь, бамбуковые копья оплели строение до самой крыши; подобно иглам терновника во все стороны торчат острые наконечники, шипят в траве змеи, что падают с головы существа, сидящего на ступеньках перед входом.
- Фумико-тян, ты вернулась, доченька!
Призрак-юрей поднимается, тянет к девочке гибкие, безкостные руки с загнутыми ногтями ядовито-зеленого цвета.
Каракаса-обакэ выскакивает вперед, раскрывается, прикрывая девочку золотистым щитом. С желтого шелка на призрака сыплются цветы и листья. Юрей шипит, как змея, отмахивается длинными руками, пытается ухватить острыми зубами падающие на голову цветы, но промахивается.
Взмывают в воздух разноцветные бабочки, слетающие с кончиков пальцев кидзимуны. Они поднимаются все выше и выше, выстраиваются острым клином, который обрушивается на кричащие от боли бамбуковые копья, подобно волшебному мечу. Клинок бьет по выставленным шипам-наконечникам, обрубает сочащиеся черной кровью стволы, режет на мелкие кусочки пытающиеся уползти ветки.
Тишина приходит внезапно.
Фумико обнимает бакэ-дзори, осторожно выглядывает из-за зонтика.
Яркие лучи восходящего солнца вспыхивают, сжигая дотла обломки бамбуковых копий, растворяя железные наконечники, осушая черные ручейки и ласково поглаживая огромную кучу листьев невиданных деревьев и волшебных цветов, что высится посреди клумбы.
Кидзимуна протягивает руку: солнечный зайчик прыгает в подставленную ладонь и замирает, обернувшись оранжевым зеркальцем. Мальчик подходит к горке песка, покрытой листьями и цветами, аккуратно расставляет рассыпавшиеся камушки для медитации, проводит над ними рукой, словно замыкая круг, и кладет наверх солнечное зеркало, на котором сами собой появляются иероглифы имени отца Фумико.
- Твой папа не был урагиримоно, - оборачивается кидзимуна к девочке. – Он был мирным человеком, погонщиком быков, а не воином. Потому-то и нельзя было ставить в память него копье ронина – оно пробудило духов всех павших на поле брани, призвало зло в твой дом. Но теперь душа твоего отца успокоилась. Тьма вернулась туда, где ей и положено пребывать, - по ту сторону жизни.
Фумико, кидзимуна, бакэ-дзори и каракаса-обакэ сидят на татами, вдыхают аромат заваривающего зеленого чая и едят неведомо откуда появившиеся на столе колобки-моти, пирожки-кинцуба и пастилу-ёкан.
По стенам прыгают солнечные зайчики, а в окошко заглядывают веточки молодого бамбука, что растет в роще, начинающейся прямо за домом.
Похожие статьи:
Рассказы → Маша фром Раша
Статьи → Маленький японский бог
Статьи → Обитатели Страны Восходящего Солнца
Статьи → Квайданы – загадочные и ужасные
Статьи → Дом бронзового бога
