Cтрашная пассажирка Часть 1

   На  сиденье  напротив  меня  сидит  старуха  и  держит  на  коленях  цветастое  покрывало,  свёрнутое  в  плотный,  тугой  ком. Несмотря  на  духоту  в  вагоне,  она  одета  очень  тепло.  На  ней  засаленная  фуфайка,  на  ногах  какие-то  допотопные,  перевязанные  верёвками,  онучи,  сшитые  из  кусков  дерюги  и  свиной  кожи,  голова  замотана  грязным  шерстяным  платком. Костлявое,  сизо-красного  цвета  лицо  старухи  напоминает железную  маску,  изъеденную  ржавчиной.  Временами  по  железной  маске  пробегает  едва  заметная  судорога,  и  тогда  тёмные,  потрескавшиеся  от  времени  старухины  губы  начинают  слабо  шевелиться.  В  эти  минуты кажется,  будто  она  хочет  что-то  сказать или  повторяет  про  себя,  чтоб  не  забыть,  что-то  очень  важное.

  Такое  соседство  создаёт  мне  массу  неудобств.  Старуха  вроде  ни  на  что  не  реагирует -  на  взгляд  постороннего  наблюдателя  она  абсолютно  анемична  -  но  её  мутные  глаза  неотрывно  следят  за  мной.  При  этом  они  даже  не  мигают, словно  снабжены  прозрачными  защитными  веками,  подобно  змеиным.  Я  пытаюсь  уверить  себя  в  том,  что  на  самом  деле  она  смотрит  не  на  меня,  а  мимо,  и  что  эффект  такой  пристальной  целенаправленности  создаётся  исключительно  за  счёт  её  загадочного  немигания,  но  легче  от  этого  не  становится.

  Чтоб  отвлечься,  я  беру  в  руки  книгу  и  раскрываю  её,   но  чтение  в  такой  обстановке  не  идёт  совсем.  Одно  и  то  же  предложение,  прочитанное  по  нескольку  раз,  отпечатывается  в  голове  бессмысленным  набором  слов,  текст  кажется  полной  абракадаброй.  Любоваться  пейзажами,  мелькающими  за  окном,  тоже  не  удаётся.  Мысль  работает  только  в  одном  направлении,  замыкаясь  на  единственном  вопросе-без-ответа  -  зачем  она  на  меня  так  смотрит?  -  и  голова,  как  на  шарнирах,  сама  собой  поворачивается  в  сторону  старухи,  неумолимо  подставляясь под  её   змеиный взгляд.

  Я  не  одинок  в  своих  страданиях.  Рядом  со  мной  сидит  худощавый,  интеллигентного  вида  прилизанный  усач  в  твидовом  костюме,  в  очках,  манерами  и  повадками  напоминающий  участкового  врача.  Он  находится  примерно  в  том  же  положении,  что  и  я,  и  тоже  чувствует  себя  весьма   неуютно.  Но  с  выдержкой   дела  у  него  обстоят намного  хуже.   Ему кажется,  что  старуха  уставилась  именно  на  него.  Он  заметно  нервничает  и  беспрестанно   ёрзает  на  месте,  изнемогая  под  тяжестью  её  жуткого  взгляда.

  -  Это  невозможно!  Ну,  сколько  можно  в  упор  таращиться  на  живого  человека?!  Чего  она уставилась?  -  бормочет  он,  нервно  поправляя  на  носу  очки.  -  Честное  слово  -  это  чересчур!  Лучше,  наверное,  вообще  ехать  стоя,  чем  так  вот…  Слушайте,  -  тихо  обращается  он  ко  мне,  -  давайте  не  будем  обманывать  себя:  встанем   вместе  и  куда-нибудь  пересядем.  Прямо  сейчас!  А?  Вы,  надеюсь,  меня  понимаете?

  Чувствуя  во  мне  товарища  по  несчастью,  он  предлагает  совместно  совершить  акт  пересадки,  но  тут  же  сам  отказывается  от  своих  намерений.  Я  прекрасно  понимаю  его. Участкового  врача,  как  и  меня,  тревожит  загадочная  старухина  неподвижность,  за  которой  подспудно  может  таиться  грозная,  дремлющая  сила.  Врачу,  как  и  мне,  кажется,  что  если  старуха  разгадает  наши  намерения  и  поймёт,  что  мы   пытаемся  от  неё  улизнуть,  то  наверняка  придёт в   ярость  и  тогда  от  неё можно  ожидать  чего  угодно.  Поэтому  ни  он,  ни  я  не  стремимся  искушать  судьбу.  С  величайшим  смирением  первых  христиан,  брошенных  на  растерзание  голодным  хищникам,  мы  продолжаем  оставаться  на  своих  местах,  внутренне  страдая  безмерно,  но  делая  вид,  будто  ничего  особенного  не  происходит.

  Напротив  нас,  рядом  со  старухой,  сидит  цветущего  вида,    пышущий  здоровьем,  упитанный  молодой  человек  в  элегантном  спортивном  костюме,  явный  баловень  судьбы  и  любимец  фортуны.  Он  румян,  кудряв,  вальяжен  и  улыбчив,  как  молодой  Вакх.  Он  ведёт  себя  с  такой  чарующей  непринуждённостью,  как  будто  находится  один  у  себя  дома.  Закинув  ногу  на  ногу,  развалясь,  словно  в   кресле  собственного  кабинета,  молодой  человек  беспрестанно  болтает  с  кем-то  по  мобильному  телефону  и,  судя  по  всему,  разговор  ведётся  приятный  во  всех  отношениях:  с  полного,  холёного лица  нашего  соседа  не  сходит  сладострастная  улыбка.  Молодому  Вакху  повезло  много  больше,  чем  нам.  Он  не  попадает  в  поле  зрения  мутных  старухиных  глаз,  а  потому  ему  нет  никакого  дела до  наших  страданий.  Мы  оба  со  своими  кислыми  физиономиями  наверняка  кажемся  ему   мрачными  типами  и  редкостными  занудами.

  Когда  по  громкой  связи  объявляют  нужную  ему  станцию,  молодой  человек  начинает  не  спеша  готовиться  к  выходу.  Не  прекращая  разговора  и  не  отключая   мобильный,  он  встаёт  с  места  и  свободной  рукой  принимается  ворочать  по  полке  над  окном  свою  сумку,  намереваясь  спустить  её  на  пол.  Как-то  сразу  становится  ясно,  что  два  дела  одновременно  ему  не  осилить.  Слишком  громоздкой  и  тяжёлой  кажется  сумка,  заполнившая  своей  кубатурой почти  всю  полку,  и  слишком  легкомысленным  представляется  желание   справиться  с  ней  при  помощи  одной   руки.  Самонадеянность  молодого  человека  не  может  не  вызвать  определённых  опасений.  Движимый  прежде  всего  соображениями  личной  безопасности,  я  поднимаюсь  с  места  и  берусь  за  сумку  с  другого  конца,  давая  тем  самым  понять  юному  Вакху,  что  хочу  помочь  ему. Он,  по-прежнему  не  прерывая  разговора,  принимает  мою  помощь  благосклонным  кивком  головы.  Сообща  мы  подтягиваем  к  самому  краю  полки  тяжёленный  саквояж, готовясь  принять  его  на  руки.

  И  тут  происходит  нечто  неожиданное!

  Участковый  врач,  наблюдающий  за  нашими  действиями  с  обострённо-напряжённым  вниманием,  приподнявшись  со  своего  места, совершает  вдруг  какое-то  странное,  зигзагообразное  телодвижение.  Он  как  бы  желает  выйти  в  проход  с  тем,  чтоб  освободить  место  и   не  мешать  нам,  но  при  этом  ловким,  почти  незаметным  движением,  словно  невзначай,  ударяет  меня  локтем  под  коленную  чашечку. Не  ожидая  этого,  я  непроизвольно приседаю,  отшатываюсь  назад  и,  естественно,  выпускаю  сумку  из  рук.  Всё  остальное  происходит  в  полном  соответствии  с  законами  физики,  описывающими  положение  тела,  потерявшего  нужные  точки  опоры.

  Громоздкая  сумка   неумолимо  начинает  заваливаться  и  через  секунду падает  вниз.

  Весь  процесс  обрушения  совершается   с  непостижимой   быстротой!

  Я  ещё  не  успеваю  вновь  обрести  утраченное  равновесие,  качаюсь  из  стороны  в  сторону,  как  Ванька-встанька,  хватаясь  руками  за  воздух,  а  уже  прямо  перед  собой   вижу  округлившиеся  от  ужаса  глаза  молодого  Вакха;  пухлые  губы  его,  вмиг  окрасившиеся  пепельным  цветом,  дрожат,  силясь  что-то  произнести. На  полу,  как  раз  между  нами,  бесформенной  глыбой  громоздится  сброшенный  с  полки  саквояж,  из-под  которого торчат,  судорожно  подёргиваясь,  тощие  ножки в  стоптанных  онучах…

  Старуху  придавило  сумкой?!  Не  может  этого  быть!  Тут  я  замечаю  вязкую  лужицу  тёмно-вишнёвого  цвета,  вытекающую    из-под  багажа  -  и  всё  становится  на  свои  места!  Точно  так!  Старуха  приняла  на  себя  всю   тяжесть  рухнувшего   монолита.  Опрокинутая  им,  она  приложилась  с  размаху  лбом  об  пол,  и  теперь становится  понятен  странный  клокочущий  треск,  ознаменовавший  свершившуюся  катастрофу.  Как  будто  где-то  рядом  лопнула  кожура  перезрелого  арбуза.  Неужели  это  треснул  старухин  череп?..

  В  вагоне  поднимается  невероятный  переполох.  Происшествие  взбудоражило  всех  без  исключения.  Многие  повскакали  с  мест  и  кричат  в  полный  голос  так,  словно  пытаются  переорать  друг  друга.  «Скорую!  Немедленно  вызывайте  скорую!!  -  кричат,  неизвестно  к  кому  апеллируя  и  от  кого  требуя  этого  вызова  -  ведь  подобная  задача  по  силам  любому,  у  кого  в  руках  есть  мобильный.  -  Пусть  подъезжает  прямо  к  платформе  ближайшей  станции  и  ждёт!  А  мы  поможем!..»  Чем  они,  интересно,  могут  помочь?  Другие  отвечают,  что  это  никак  невозможно:  мы  проезжаем  такие  места,  где  «скорую»  придётся  ждать  очень  долго,  а  к  платформе  на  машине  вообще  не  подъехать.

  Старуху  вытаскивают  из-под  сумки  и  кладут  на  скамью.  Участковый  врач  быстро  осматривает  пострадавшую:  щупает  пульс,  проверяет  дыхание, трогает  пальцем  сморщенные,  начисто  лишённые  ресниц,  веки.  Потом  он  выпрямляется  и,  вытерев  руки  салфеткой,  объявляет,  что  ничего  ужасного  не  произошло.

  -  Граждане,  соблюдайте  спокойствие!  У  женщины  неглубокий  обморок,  но  это  не  страшно.  Ушибы,  полученные  ею,  незначительны.  А  кровь  натекла  оттого,  что  при  падении  она  прикусила  себе  язык  -  только  и  всего,  -  сообщает  он,  улыбаясь  бодро  и  непринуждённо.  -  Скоро  пострадавшая  придёт  в  себя  и  быстро  восстановится, -  затем,  не  убирая  с  лица  улыбки,  слегка  повернувшись  ко  мне,   шепчет:  -  Старуха  мертва!  Старайтесь  вести  себя  так,  чтоб  окружающие  ничего  не  заметили,  иначе  поднимется  страшная  паника,  -  и  вновь  обращается  к пассажирам:  -  Уверяю  вас,  всё  в  порядке!  Скоро  женщина  очнётся!  Говорю  вам  это  как  участковый   врач.

  Словам  врача  не  очень-то  верят. Слишком  уж отчётливо,  на  весь  вагон,  прозвучал   треск  расколовшегося  черепа,  и  слишком    много  крови  вытекло  из-под  смертоносной  сумки,  чтобы  можно  было  списать  это  на  прокушенный  язык.  Пассажиры  недоверчиво  качают  головами  и высказывают  свои  предположения, с  испугом  косясь  на  бесчувственное  тело.

  Вытянув  от  напряжения  шею,  я  тупо  разглядываю  лежащую  на  скамье  покойницу  -  /уже  покойницу?!/. После  жёсткого  контакта  с  полом  лицо  её  перекосило  невероятным  образом.  От  удара  один  глаз  старухи  закрылся  совсем  и  заплыл,  зато  другой  выскочил  из  орбиты и,  демонстрируя  размер  почти  биллиардного  шара,  упёрся  невидящим  зрачком  в  переносицу.  Впалый  рот  перекривился  в  чудовищной  ухмылке;  нижняя  челюсть,  отъехав  далеко  в  сторону,  открыла  узкую  гортань,  из  которой  высовывается  маленький  язык,  острый  и  чёрный,  как  пиявка.  Хорошо  виден  также  ряд  нижних  старушечьих  зубов.  Большей  частью  кривые  и  жёлтые,  они  местами  закрыты  потускневшими  металлическими  коронками  и  вывернуты почему-то  немного  наружу,  как  если  бы    старуху  ударили  по  челюсти  изнутри.  Как  же  такое  случилось?  Неужели   сумка  молодого  Вакха  принесла  нам  это  несчастье?!  Вот  беда-то!

  Участковый  врач  держится  молодцом.  Он  бойко  отвечает  на вопросы  окружающих,  не  переставая  расточать  ослепительные  улыбки,  как  будто  даёт  пресс-конференцию,  и  снова  заверяет  всех,  что  ничего  страшного  не  произошло.  Потом  опять  наклоняется  ко  мне.

  -  Старуху  надо  убирать  отсюда  от  греха  подальше, -  слышу  я  его  вкрадчивый  шёпот.  -  Давайте-ка  вынесем  её  в  тамбур,  пока  никто  ни  о  чём  не  догадался.

  Мы  разворачиваем  цветастый  плед,  кладём  на  него,  как  на  носилки,  старуху.  Затем  под  скорбные  причитания  пассажиров  выносим  тело  в  тамбур.  Молодой  Вакх,  с  круглого  лица  которого  начисто  сошёл  весь  румянец,  беспомощно  плетётся  следом  за  нами.  Его  остановку  давно  проехали,  но  он  этого  даже  не  понял.

  В  тамбуре  мы,  не  сговариваясь,  сразу  заматываем  старуху  в  покрывало  целиком,  чтоб  не  видеть  её  перекошенного  лица,  кладём  тело  на  пол,  после  чего  стоим  и  в  полном  замешательстве  смотрим  друг  на  друга:  что  делать  дальше,  мы  решительно  не  знаем. Никому  из  нас никогда  ещё  не  приходилось  иметь  дело  с  трупами  в  вагонах  пригородной  электрички.

  Первым  берёт  себя  в  руки  участковый  врач.

  -  Ай-яй-яй!  Как  нехорошо  получилось-то!  -  говорит  врач;  он  снимает  очки  и,  протирая  платком  запотевшие  стёкла,  смотрит  на  нас  строго  и  осуждающе.  -Вы  ж  понимаете,  могут  подумать,  что  вы  её  того…  специально  укокошили.  Умышленное,  злонамеренное  убийство  -  вот  как  это  называется! Главным  образом,  складывается-то  всё  не  в  вашу  пользу.  Судите  сами,  какие  странные  совпадения:  этот  неподъёмный  груз  на  верхней  полке,  его  обрушение  в  самый  неподходящий  момент,  череп,  треснувший  пополам,  лужа  крови  -  одно  цепляется  за  другое. Вы,  что  называется,  вляпались  по  полной,  друзья  мои,  -  доктор  всячески  стремится  оградить  себя  от  нас.  Он  вполне  прозрачно   даёт  понять:  я  тут  ни  при  чём,  а  вы  оба  выпутывайтесь,  как  хотите.  Я  начинаю  подозревать,  что  удар  под  мою  коленную  чашечку  был  нанесён  им  неслучайно,  но,  в  любом  случае,  это  уже  ничего  не  меняет.  Мы  действительно  вляпались  «по  полной». -  А  суд  совести?  -  продолжает методично  добивать  нас  доктор,  кривя  тонкие  губы  в  беспощадно-обличающей   улыбке  инквизитора.  -  Разве  вы  сможете  простить  себе  когда-либо,  что  из-за  вашей  неуклюжей  возни  прервалась  драгоценная  нить  человеческой  жизни?!..

  В  своих  разоблачительных  ламентациях  участковый  врач,  войдя  во  вкус,  заходит  слишком  далеко. Он  уже  несёт  полную  околесицу,  взваливает  на  нас  массу  незаслуженных  обвинений,  грозит  несуществующими  карами  и  в  итоге  доводит  молодого  Вакха   до  почти  невменяемого  состояния

  Совершенно  обессилев  от  тяжести  проблем,  свалившихся  на  его  кудрявую  голову,  молодой  человек  припадает  спиной  к  стене  и,  придерживая  руками  трясущиеся  колени,  бормочет  о  каких-то  «вариантах  спасения».  Несмотря  на  своё  расплывчатое  состояние,  он  начинает  предлагать,  на  мой  взгляд,  достаточно   дельные  вещи.   По  его  мнению,  от  трупа  в  таких   случаях  принято  избавляться.  Он-де  видел,  как  это  проделывают  в  фильмах,  когда  хотят  скрыть  следы  преступления.  Труп  -  вот   основная  улика.  Если  вовремя  и  грамотно  её  устранить,  тогда  развалятся  материалы  любого  следствия.  Главное  -  уничтожить  эту  улику,  а  всё  остальное  утрясётся  само  собой.  Лично  мне  его  идея  кажется  вполне  подходящей.  Я  сознаю,  что  иду  на  свершение  неблаговидного  поступка,  но  готов  поддержать  молодого  человека.  Однако  у  доктора  имеется  своё  мнение  на  этот  счёт.

 -  Избавиться  от  трупа,  говорите?  -  переспрашивает  он  и  на  минуту  задумывается,  как  бы  просчитывая  мысленно  все  последствия  предложенного  варианта. -  Нет-нет,  дорогие  мои,  ничего  у  вас  не  выйдет.  Этим  вы  только  усугубите  своё  положение.  Всё  и  так  против  вас.  Одних  только  свидетелей  целый  вагон.  Короче,  бросьте  ваши  глупые  фантазии,  а  лучше  идите  и,  пока  не  поздно,  сообщите-ка  обо  всём  случившемся  начальству  /имеется  в  виду  начальник  состава/,  а  оно  уж  пусть  само  решает,  что  делать  и  какие  принимать меры.

  Затем  доктор  смотрит  на  цветастый  кокон,  лежащий  у  его  ног,  и  задумчиво  говорит,  как  бы  советуясь  с  самим  собой:

  -  А  мне,  наверное,  следует  пока  вправить  старухе  челюсть.  Приведу-ка  я  её  в  человеческий  вид.  А  то  с  раскрытым  ртом  она  смотрится  как-то  не  очень,  -  и  добавляет  совсем  тихо:  -  Подумают,  чего-доброго,  что  она  из  этих…

  Мне   не  нравится  последний  намёк  доктора  -  за  словами  «из  этих»  явно  кроется  что-то  очень  нехорошее  -  хотя  и  готов  согласиться,  что  с  оскаленными  зубами  старуха  действительно  производит  не  лучшее  впечатление.  Правда,  я  с  трудом  представляю  себе,  как  он  собирается  вправлять  ей  челюсть,  но  детали  меня  не  интересуют:  раз  взялся,  пусть  делает  всё,  что  в  его  силах.

  Беседа  со  старшим  машинистом  ни  к  чему  толковому  не  приводит.  С  трудом  добравшись  до  головного  вагона,  мы застаём  начальника  в  скверном  расположении  духа,  вызванном  какими-то  путевыми заморочками:  кажется,  состав  сильно  выбивается  из  графика.  Наше  сообщение  о  раздавленной  сумкой  старухе  не  принимают  всерьёз;  скорее  всего,  за   этим  видится   мотив  глупого  пьяного  розыгрыша.  Сумбурность  наших  речей  тоже  не  добавляет  рассказу  убедительности.  Впрочем,  начальник  состава  обещает  сообщить  о  случившемся  на  пункт  прибытия,  но  приходить  и  осматривать  мёртвую  старуху  отказывается  наотрез -  это  не  в  его  компетенции.

  Немало  обескураженные,  мы  идём  назад,  минуя   бесконечную  череду  вагонов  в  обратном  направлении. Сибарит   жалобно  бормочет  что-то  мне  в  затылок.  По  его  мнению,  всё  это  есть  нечто  иное,  как  «роковая  ошибка»,  «дикое  недоразумение»,  «чудовищное  стечение  обстоятельств».  «Скажите,  вы  верующий?»   -  то  и  дело  плаксиво  вопрошает  он,  дёргая  меня  за  рукав.  Ему  очень  хочется  поговорить  со мной,  чтоб  хоть  как-то  развеяться,  но  я отмахиваюсь  от  него,  как  от  назойливой  мухи.  Сейчас  мне   не  до  его  слюнявых  объяснений.

  Дальнейшее  представляется  мне  в  полном  тумане. Я  стараюсь  не  озадачивать  себя  прогнозами  на  будущее,  а  готовлюсь  к  зрелищу  более  благообразной,  приведённой  «в  человеческий  вид»,  мёртвой  старухи.  Хочется  надеяться,  что  за  время  нашего  отсутствия  доктор  успел  вправить  ей  челюсть.  Однако, вернувшись  в  тамбур,  мы  становимся  свидетелями  совершенно  непостижимой  сцены.

  Цветастый  плед  развёрнут,  скомкан  и  отброшен  в  сторону.  Старухи  в нём  уже  нет.  Зато  теперь  на  полу,  без  малейших  признаков  жизни,  изогнувшись  в  позе  басового  ключа,  лежит  участковый  врач.  Белое  окаменевшее  лицо  его  искажено  гримасой  смертельного  ужаса,  голова  противоестественным  образом  свёрнута  набок;  на  оголившемся  участке  шеи  видны  два  косых  ряда  рваных,  кровоточащих  ран.

  Я  стою  на  месте  с  выпученными  глазами,  и  мне  почему-то  вспоминается,  как  смачно  треснул  череп  старухи,  когда,  сброшенная  со скамьи  спортивной  сумкой,  она  с  размаху  стукнулась  лбом  об  пол.  Пока  в  моё  сознание  поступательно,  шаг  за  шагом,  проникают  все  детали  обозреваемой  картины,  за  моей  спиной  раздаётся  свистящий  полубезумный  шёпот:

  -  Она  загрызла  его!..  За-гры-зла!!..

  Юный  сибарит  всхлипывает,  судорожно  дёргая   подбородком,  словно  острые  старушечьи  зубы  впились  уже  и  в  его  шею.  Он   несколько  раз  пытается  отереть  пот  со  лба,  но  в  таком  разболтанном состоянии  координация  движений  его  даёт  откровенные  сбои.  Всякий  раз  вместо  лба  он  проводит  раскрытой  ладонью  по  воздуху  у  себя  над  головой  и  тяжко  вздыхает,  догадываясь,  очевидно,  что  делает  что-то  не  то. «Она  загрызла  его!  Она  загрызла  его!..»  -  не  переставая,  бормочет  он  скороговоркой,  тыча  пальцем  в  распростёртый  на  полу  труп.

  Я  силюсь  понять,  что  же  здесь  на  самом  деле  произошло?   Неужели старуха  действительно  загрызла  доктора?  А  впрочем,  почему  бы  нет?  Это  следовало  предвидеть.  Старые  ведьмы,  как  живые,  так  и  мёртвые,  способны  на  любую  пакость. Видимо,  всё  это  время  она  лежала,  притаившись,  как  каракурт  под  камнем,  выжидая  удобного  момента,  а  когда  врач,  оставшись  один,  начал  вправлять  ей  челюсть,  изловчилась,  подпрыгнула  и  вцепилась  зубами  ему  в  глотку.  Учитывая  завидную  для  старухиного  возраста  численность  и крепость  зубов,  такое вполне  могло  иметь  место.  Что  ж  было  дальше?  Потом,  умертвив  жертву, она,  скорее  всего,  уползла  обратно  в  вагон  и  сейчас  сидит  где-нибудь,  затаясь  под  скамейкой,  в  ожидании  наших  ответных  действий.

  Я  стою  и  думаю,  что  теперь  нам  делать  со вторым  трупом  и  как  объяснить  его  появление  при  отсутствии  первого,  таинственным  образом  ожившего  и  уже  успевшего  за  такой  короткий  срок  бесследно  исчезнуть.  Странные  мысли  приходят  в  мою  голову.  Я  гляжу  на  вывернутую  шею  доктора,  изуродованную  красно-синими  рубцами,  и  мне  вспоминаются  старинные  оккультные  книги,  в  которых  говорится,  что  человек,  укушенный  вампиром,  после  смерти  сам  становится  таким  же.  Это  -  неоспоримая  истина,  не  требующая  доказательств,   нашедшая  подтверждение  во  многих  авторитетных  трудах.  Укус  нежити  порождает  себе  подобных!  Лишённый  возможности  обрести  вечный  покой,  несчастный  человек,  уже  не  являясь  по  своей  природе  таковым,  снедаемый  маниакальной  жаждой  крови,  выходит  из  могилы  с  тем,  чтоб  охотиться  на  живых  людей.  Старуха  загрызла  доктора  и  в   скором  времени  он,  вероятно,  станет  таким  же,  как  она.  Он  будет  бродить  по  ночам,  выискивая  себе  невинные  жертвы,  и  высасывать  их  кровь. И  этот  процесс  может  сделаться  необратимым,  если  не  принять  соответствующих  мер.  А  меры  надо  принимать  как  можно  скорее,  пока  существо,  бывшее  некогда  участковым  врачом  и  лежащее  сейчас  на  полу  в  позе  сломанной  подковы,  не  осознало  своего  инфернального  назначения  и  не  почувствовало  прилив  новых,  дьявольских  сил.  Тут  же,  отрадной   подсказкой,  вспоминается  старое,  испытанное  средство,  с  помощью  которого  люди  на  протяжении  веков   избавляли  себя  от  подобных  проблем.

  -  Осиновый  кол,  -  вслух  произношу  я,  полуобернувшись  к    молодому  Вакху,  испытывая  некоторое  облегчение  от  того,  что  могу  поделиться  мыслями  с  себе  подобным. -  Вот, что  поможет  нам  решить  эту  задачу.  Осиновый  кол  в  грудь  новообращённого  упыря  -  и  никаких!  Всё  основное  я  беру  на  себя,  но  мне  потребуется  ваша  помощь,  юноша!  Вы  как?!..

     Молодой  Вакх  из  бледно-мучнистого  делается  огуречно-зелёным.  От  переосмысления  происходящего  он  начинает  буквально  разваливаться  по  частям.  По  расслабленным  членам пробегают  волнистые  судороги,  глаза  томно  закатываются  под  самые  брови.  Произнеся  напоследок  скорбное  «о-ох»,  он  плавно  съезжает  вниз  по   стенке  и,  мешком  осев  на  пол,  замирает,  уткнувшись  лицом  в  колени  и  вцепившись  обеими  руками  себе  в  волосы.  Всё!  Законченная  поза  безнадёжно-унылой,  трагической  обречённости!  Больше  сибарита  не  существует!  Мне  ясно,  что  Вакх  перешёл  в  состояние  глубокой  обморочной  стагнации,  и  на  какое-то  время  я  о  нём  забываю…

  Из  оцепенения  меня  выводит  чья-то  рука,  довольно  бесцеремонно  потянувшая  меня  за  локоть.    Я  встряхиваюсь  и  ожесточённо  тру  кулаками  глаза,  словно  прихожу  в  себя  после  долгого,  затяжного  сна.  Тут  же  раздаётся  голос,  лишённый  всякого  намёка  на  какое-либо  сочувствие  или  сострадание.

  -  Мужчина,  билет  показываем.

Реалии  жизни  вновь  берут  меня  в  железные  тиски  обыденности. Неподкупными  блюстителями  сурового  железнодорожного  закона  передо  мной  вырастают  три  фигуры  в  серых,  мышиного цвета  безрукавках  с  красными  нагрудниками.  Бригада  контролёров!  Двое  высоких  мужчин  и  полная  женщина  с  тёмными  кудряшками  и  ярко-накрашенными  губами.  Все  трое  смотрят  на  меня  сердито  и  недоверчиво.  Я  слишком  долго  прихожу  в  себя  и  ещё  дольше  роюсь  в  своём  кармане,  пытаясь  одеревеневшими  пальцами  выудить  оттуда  нужную  бумажку.  «Мужчина,  у  вас  билет  есть  или  нет?»

  Наконец  искомое  найдено.  Пока  я  разворачиваю  и  предъявляю  билет,  контролёры  обращают  внимание  на  безжизненное  тело,  распластанное  на  полу.  Поначалу  его  принимают  за  пьяного.  Лежащего  обходят  со  всех  сторон,  с  большим  неодобрением  оглядывают,  затем  вопросительно  смотрят  на  меня.  И  здесь  я  совершаю  глупую,  непростительную  ошибку. Вместо  того,  чтоб  сразу  откреститься  от  доктора,  сказать,  что  наткнулся  на  него  совершенно  случайно  -  просто  переходил  из  вагона  в  вагон  и  вдруг  увидел   -  я  зачем-то  говорю,  что  лежит  мой  приятель,  с  которым  мы  вместе  едем  отдыхать  за  город.  Этим  я  непроизвольно  подставляю  себя  под  удар,  и  на  меня  тотчас  обрушивается  град  вопросов, на  которые  волей-неволей  приходится  отвечать.  Времени  на  раздумье  почти  не  остаётся.  Отвечаю,  насколько  хватает  сообразительности,  импровизирую  на  ходу,  стараясь  сохранять  при  этом  непринуждённое   выражение  лица. 

  А  этот  ваш  приятель,  чего  он  здесь  так  по-свойски  разлёгся?  Так  не  полагается.  Порядков  не  знаете?  -  Да,  вы  понимаете,  выпил  человек  сверх  меры,  решил  немного  расслабиться  в  дороге  и  сил  не  рассчитал.  -  Ну,  а  почему  у  него  цвет  лица  такой  синий?  -  А  это  у  него  аллергическая  реакция.  Ему  вообще-то  нельзя, но сегодня  был  повод:  он  по  акции  купил   квадроцикл  в  Эльдорадо  -  ну  и  хватил  на  радостях  лишнего!

  Контролёров  мои  объяснения  как-то  не  очень  устраивают.  Они  стоят  и  переглядываются.  Потом  женщина  присаживается  на  корточки  и  берёт  доктора  за  руку.  -  Господи,  а  чего  он  такой  холодный-то?  Прямо  будто  окоченел.  Да  и  пульс  совсем  не  прощупывается.  Странно… А  откуда  такие  раны?  Что  это?  -  вопрошает  она,  внимательно  разглядывая  докторскую  шею.

 -  А  это  комары  его  накусали,  то  есть,  я  хотел  сказать…  слепни,  -  говорю,  запинаясь  на  каждом  слове,  остро  чувствуя,   что  моим  словам  верят  всё  меньше,  а  может,  уже  не  верят  вовсе.  -  Вероятно,  пчёлы  или  мошки…

 -  Да  нет,  не  похоже  это  ни  на  пчёл,  ни  на  слепней,  -  отвечает  женщина-контролёр,  задумчиво  покусывая  цикламеновые  губы.  -  Знаете,  что  это,  скорее  всего?,  -  обращается  она  уже  к  своим  коллегам.  -  Мне  кажется,  это  следы  чьих-то  зубов, и  зубы,  судя  по  всему,  были  очень  острые.  Такими  недолго  совсем  голову  откусить.

  Упоминание  о  «чьих-то»  острых  зубах  вызывает  у  меня  неадекватную  реакцию. Я  вдруг  начинаю  истерически  хохотать. Навзрыд,  до  спазм  в  груди,  до колик  в  животе.  Ну,  надо  же?! Какая   поразительная  проницательность!  Немного  же  им  потребовалось  времени,  чтоб  установить  истинную  причину  гибели  доктора.  Правда,  на  самом  деле  мне  совсем  не  смешно, скорее  -  наоборот,  но  моим  нагретым  до  кипения  эмоциям  требуется  срочный  выход;  я  хохочу-надрываюсь  с отчаянием  обречённого,  и конвульсии  сотрясают  мой  организм,  выворачивая  его  в  непристойных  телодвижениях. Я  хватаю  себя  руками  за  плечи,  за  грудь,  за  живот,  за  бёдра,  но  мне  никак   не  остановиться.

  Контролёры  почему-то  ни  о  чём  меня  не  спрашивают.  Они  ведут  себя  так,  словно  подобная  реакция  рядового  пассажира  для них  в  порядке  вещей.  Только  женщина,  порывшись  у  себя  в  кармане,  извлекает  на  свет  чистый  носовой  платок  и  молча  протягивает  мне.  У  меня  нет  сил,  чтоб  сказать  ей  «спасибо».   В  горле  булькает, как  в  открытом  кране,  у  которого перекрыли  подачу  воды. Хватаю  платок  и  принимаюсь  поспешно  стирать  им  слёзы  с  лица,  но  они  текут  ручьями,  их  никак  не  остановить.  За  пару  секунд  платок  становится  совершенно  мокрым.  Тут  же  отжимая  его,  я  судорожно  всхлипываю,  хриплю,  икаю,  задыхаюсь  и,  не  переставая,  плачу-смеюсь.

  Контролёры  хранят  полное  бесстрастие.  Они  уже  все   втроём  склонились  над  трупом  и,  как  опытные  криминалисты,  пристально  рассматривают  его,  высказывая  каждый  по  очереди  свою  версию.

  -  Постойте-ка,  я,  кажется,  знаю,  чьи  это  отпечатки  зубов,  -  говорит  один  из  мужчин,  по-видимому,  старший  из  контролёров.  -  Боюсь  ошибиться,  но,  по-моему,  они  принадлежат  одной  старой  женщине  в  фуфайке  и  шерстяном  платке  из  соседнего  вагона;  мы  там  только  что  были. Да-да,  я  уверен,  что  это  именно  её   отпечатки.  Когда  мы  проходили  мимо,  я  заметил,  что  у  неё  нижняя  челюсть  свёрнута  на  сторону,  так,  что  зубы  торчат  наружу,  и  тогда  ещё  подумал:  какие  странные  зубы…  и  как  они  странно  торчат…

  -  Старуха?!  Она  здесь?!  -  сразу  перестав  хохотать  и  плакать,  в  ужасе  восклицаю  я,  подавившись  слезами. -  Неужели  вы  нашли  её?!  Где?  Когда?

  Все  трое  смотрят  на  меня  с  недоумением.  Потом  старший  как-то  многозначительно  хмыкает.

  -  Так,  сейчас  схожу  в  тот  вагон,  взгляну  на  её  зубы  ещё  раз,  -   говорит  наконец  он.  -  Всё  же,  по-моему,  это  её  отпечатки.  Нет-нет,  надо  обязательно  проверить.

  -  Лучше  пригласи  её  сюда:  на  месте  и  проверим.  Так  будет  лучше,  -  советует  другой  и  неожиданно  предлагает:  -  Давай-ка  и  я  схожу  вместе  с  тобой.  Вдвоём  удобнее  будет  её привести.

  Я  пытаюсь  представить  себе,  как  они  собираются  сравнивать  отпечатки  зубов.  Прикинут  на  глаз,  будут  замерять  рулеткой  или  заставят  старуху  приложиться  зубами  к  ранам  на  шее  трупа? Хорошенькое  дело!  Хотя  нет,  заставлять  они  не  имеют  права.  Значит,  попросят. Неужели  она  пойдёт  на  это?!  Неужели  она  вообще  согласится  прийти  сюда?  Ей-то  зачем  это  нужно?!  Силой  притащат:  контролёры  -  мужики  здоровые.  Да,  но  как  же  её  проломленный  череп,  из  которого  хлещет  кровь?!  Или  уже  не  хлещет?!  А  что  она  скажет,  увидев  меня?  А  что  я  скажу  ей?  А  вдруг  она  сразу  укажет  на  меня  как  на  своего  убийцу?!  Ведь  я  косвенно  причастен  к  её  гибели?  И  какими  словами  мне  тогда  оправдываться?  Кто  мне  поверит?  Уму  непостижимо!!  А  если  она  начнёт  сопротивляться  и  вдруг  укусит  кого-нибудь  из  этих  двух?!  От  этой  чертовки   можно  ожидать  чего  угодно.

  -  Кол!  Не  забудьте  прихватить  с  собой  осиновый  кол! -  вдруг  кричу  я  и  сам  пугаюсь  собственного  крика:  зачем,  кому  я  это  говорю?  Они  же  ничего  не  знают  о  том,  что  здесь  произошло,  и  наверняка   примут  меня  за  сумасшедшего.  -  А  ещё  лучше  два  кола:  один  тут,  другой  -  там.  Так  надёжнее!  Вколотим  сразу  оба.  Один  ей,  другой  ему!  Сделать  это  будет  непросто,  но  мы  справимся,  обязательно  справимся!  -  я  спешу  высказать  всё,  что  нужно,  говорю  торопясь,  взахлёб,  путаясь  в  словах,  проглатывая  окончания  фраз. -  Друзья,  товарищи  дорогие…  прошу  вас,  умоляю…  отнеситесь  ко  всему  этому  со всей  серьёзностью… Это  очень  хлопотная  процедура!  Готовьтесь  к  тому,  что  будет  много  крови,  будут  всякие  отвратительные  корчи  под  острием  кола,  а  ещё  говорят,  вампиры  ужасно  орут,  когда  в  них  начинаешь  вколачивать  это  дело…

  В  этот  момент  в  тамбуре  действительно  раздаётся  душераздирающий  вопль.  Он  звучит  на  такой  ультравысокой  ноте  и  исполнен  такого  сверхчеловеческого  неистовства,  что  кажется,  будто  сам  мертвец,  лежащий  на  полу,  услышав  наш  разговор,  пришёл  в  ужас  от  осознания  уготованной  ему  участи.

  На  самом   деле  это  кричит  молодой  Вакх.  Мысль  о  том,  что  сейчас  сюда  приведут  старуху,  чтоб  устроить  ей  очную  ставку  с  загрызенным  доктором,  окончательно  помрачает  его  рассудок.  Его  распалённое  воображение  тут  же  дописывает  чудовищные  сцены,  которые  должны  будут последовать  за  процедурой  «опознания»  отпечатков  зубов,  что  толкает  его  на  совершенно  безумный  поступок.

  Вскочив  на  ноги  и  растолкав  с  неожиданной  силой  опешивших  контролёров,  молодой  Вакх  резво  подбегает  к  отметке  «стоп-крана»,  срывает  пломбу,  хватается  за красную  рукоять  и,  прежде  чем  кто-либо  успевает  помешать  ему,  рвёт  её  на  себя… Дикий  грохот,  лязг   сцеплений  и  скрежет  тормозов!..  Гаснет  свет,  и  вагон  сотрясает  бешеный  удар!  Кажется,  будто  мы  с  размаху  налетели  на  скальный  массив!  Всех  пассажиров  в  вагоне  в  один  момент,  как  тайфуном,  сносит  со  своих  мест  вместе  с  багажом.  Слышатся  вопли,  стоны,  жалобные  причитания,  крики  о  помощи.  «Сволочь!  Ты  же  мне  все  ноги  отдавил!»  -  злобно  и  отчаянно  кричит  кто-то. Хрустальный  звон  разбитого  стекла   сменяется   шумом,  подобным  рёву  горного  обвала.

  В  тамбуре  тоже  царит  полная  неразбериха.  Пока  мы  с  контролёрами  барахтаемся в   общей  куче-мале,  пытаясь  разобраться,  кто  есть  кто,  срабатывает  аварийное  раскрытие  дверей.  Заметив  это,  сибарит тут  же  отделяется  от  нас.  Я  успеваю  заметить,  как  он  подползает  на  четвереньках  к  выходу,   тяжело,  по-медвежьи,  вываливается  из  вагона  и  огромным  бормочущим шаром  катится  вниз  по  откосу  железнодорожной  насыпи.  Потом  до  моих  ушей  доносится  звонкий  всплеск  -  вдоль  насыпи  тянулась  зеркальная  полоса  реки.  С   пола  мне  не  подняться,  и  у  меня  нет  возможности  проследить: сумел  сибарит  вынырнуть  из  воды  или  нет?..

Похожие статьи:

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Желание