Жаркое лето. Первый поток. День второй

в выпуске 2016/08/12

24 ноября 2015 - Болдырева Наталья

День второй

Ночь в вожатской. Напарник. Распределение по отрядам

– Места для вас пока еще нет, – говорила Любовь Викторовна, отпирая дверь в вожатскую, – вы прибыли на день раньше, так что эту ночь поспите здесь. Зато завтра с утра вам не придется никуда идти, планерки проводятся тут же.
Она засмеялась мелко и, толкнув слегка створку, сделала приглашающий жест в дверной проем.
– А свет где включается? – спросила я, проходя в непроглядную темень вожатской.
– Там на столе лампа. Диван продавлен, спать на нем невозможно. Есть мягкое кресло или, если хотите, можно сдвинуть несколько стульев. Ночи тут теплые, но на диване есть плед. Располагайтесь.
– Благодарю, – ответила я, и дверь за моей спиной захлопнулась. Раздался один поворот ключа. Я обернулась и ничего не увидела. Тьма в помещении сгустилась окончательно.
Крепко сжав и раскрыв ладонь, я медленно пошла вперед, подсвечивая себе наладонником. Лампа на столе не работала. Я несколько раз щелкнула выключателем в холостую. Найдя кресло, устроилась полулежа, а ноги взгромоздила на придвинутый поближе стул. До подбородка укрывшись пледом – меня знобило от нервного перенапряжения – я закрыла глаза.
Но еще долго по территории лагеря разносилась музыка, слышались крики и смех. Кто-то пробегал мимо вожатской, звонко шлепая сланцами по пяткам, проходили целые толпы, и тогда можно было различить «а вот!», «а ты помнишь?!», «а я…» – шум и гомон не затихал до трех часов ночи, и лишь тогда в лагере воцарилось относительное спокойствие. Поскольку никто не пытался проникнуть в вожатскую, я окончательно уверилась в том, что дверь была закрыта, дабы не выпускать наружу меня. Это умозаключение наводило на грустные мысли. Мне всё больше и больше казалось, что, опоздай я хоть на неделю, моё место в лагере так и осталось бы за мной. Смутно беспокоили те две дамы, которых я видела мельком…
Так в тревожных раздумьях я проворочалась часов до четырех, пока не заснула.
Утром меня разбудили сигналы точного времени, транслировавшиеся по громкоговорителям на весь лагерь. С трудом разлепив глаза я, наконец, увидела содержимое вожатской. Два обеденных стола, явно из столовой, стояли, сдвинутые в центре тесной комнатки. Образуя букву «Т» торцом к ним был приставлен третий, письменный стол, со множеством выдвижных ящичков. К одной стене был придвинут коротенький, очень низкий, вероятно снятый с ножек, диван и кресло, в котором расположилась я. Другую подпирал забитый пухлыми папками шкаф. На верху шкафа пылились свернутые в рулоны плакаты. Оставшееся пространство занимали вплотную притиснутые друг к другу стулья: расставленные вдоль стен, задвинутые за столы и сгрудившиеся в проходах. Я удивилась, как мне удалось пройти вчера через всю вожатскую, не налетев ни на что в полной темноте.
В помещении вовсе не было окон, но свет свободно проникал внутрь сквозь многочисленные щели в стенах. Доски, из которых был сколочен этот сарайчик, прилегали друг к другу очень неплотно.
Я выглянула в одну такую щель. Хотя задорный детский голос вёл зарядку, командуя через громкоговоритель: «ноги на ширине плеч, руки на пояс, повороты в стороны. И раз! И два!» – лагерь совершенно очевидно спал.
Встав, заправив пледом продавленный диванчик и поставив на место стул, я медленно пошла вдоль стен, завешенных стенгазетами, плакатами, почетными грамотами и фотографиями. Речевки, стихи, детские рисунки, весело улыбающиеся детские лица. Я тоже улыбалась, глядя на них. Вчерашние тягостные раздумья показались напрасными и пустыми. А когда с очередной фотографии на меня глянули вдруг знакомые лица, я поняла, что моя поездка уже не была напрасной.
Толпа людей в одинаковых комбинезонах с известными по всему обитаемому космосу эмблемами первопроходцев на груди и рукавах – устремившийся к солнцу Икар – стояла на фоне длинного двухэтажного здания, на котором крупными буквами было написано «Блок 1». Среди этих людей были и мои родители. Обнявшись, широко улыбаясь, они смотрели прямо в камеру.
Комок подкатил к горлу.
Я подняла руку с браслетом и отсканировала изображение себе на КПК.
В замке щелкнул проворачиваемый ключ. Я резко развернулась, спрятав руки за спину.
– Доброе у-у-утро! – с характерной интонацией педагога, много лет проработавшего с детьми, протянула Любовь Викторовна, входя. – А, вы уже встали! Отлично. Пересменка тоже уже приехала, так что вы пока знакомьтесь, а я приведу остальных.
И развернувшись, она тут же вышла вон. Зато в освободившийся дверной проем, согнувшись в три погибели, чтоб не удариться головой, вошел светловолосый коротко стриженый молодой человек под два метра росту, облаченный в форму курсанта военно-космического училища.
– Здрас-с-сьте, – сказала я, оглядывая его с головы, покрытой серебристым беретом, до обутых в высокие берцы ног.
– Доброе утро, – поздоровался он, окидывая меня ответным цепким взглядом бледно-голубых глаз. Было в этом взгляде что-то оценивающее. – Мы будем работать на одном отряде, – добавил он.
– А как же, – я сделала неопределенный жест в сторону закрывшейся двери. Число людей, собиравшихся работать со мной, начинало зашкаливать.
– Маргарита Михайловна моя мама, а Елена Степановна её подруга. – Очевидно, это были имена тех двух женщин, с которыми я так и не успела вчера познакомиться. – Они остались в корпусе. Здесь и так народу будет предостаточно. Мы возьмем два отряда на четверых.
– На шестерых, – поправила я. – Одному отряду полагается один воспитатель и два помощника воспитателя. Минимум. – Должностные инструкции я знала назубок.
– Думаю, мы прекрасно справимся сами, – ответил он, проходя и садясь за стол. – К чему нам лишние люди?
«Лишние люди?», хотела переспросить я, но не успела. Дверь открылась и в вожатскую вошел Ильсур Айсович.
–Здравствуйте, – сказали мы с курсантом одновременно.
Ильсур Айсович скользнул по мне безразличным взглядом и, шагнув к курсанту, протянул тому руку.
– Ильсур Айсович, детский дом «Улыбка», луны Минеры.
– Артур, – встал, отвечая на рукопожатие, курсант.
– Военная академия Ареса, я полагаю? – Ильсур Айсович кивнул на нашивку на рукаве.
– Так точно, – ответил Артур, присаживаясь, и улыбнулся скупо.
Ильсур Айсович сел рядом. Я обошла стол и заняла место напротив.
– Как устроились? – спросила я, глядя в глаза человеку, так демонстративно игнорировавшему моё присутствие.
– Да уж лучше чем вы, – он усмехнулся, обвел выразительным взглядом вожатскую со всем её бедным убранством, – спали в кроватях.
«Один ноль в вашу пользу», подумала я, улыбнувшись кисло.
Курсант глядел удивленно, явно не понимая, что происходит.
– Кстати, Артур только что сообщил мне, что мы будем работать вместе, – добавила я.
– У вас большой педагогический опыт, Артур? – тут же обернулся к нему Ильсур Айсович.
– Нет, – ответил тот, несколько смутившись. – Но армия, это в некотором смысле школа жизни, – продолжил он увереннее и, переведя взгляд на меня, завершил, выразительно нажимая на каждое слово, – и я надеюсь привить детям кое-что хорошее.
«Два ноль», подумала я, понимая, что только что испортила отношения с еще одним человеком, своим напарником, сделав его пешкой в личных разборках.
И прежде чем я успела окончательно продуться в сухую, дверь снова распахнулась, и вожатская начала наполняться народом. Нагруженные рюкзаками, чемоданами, сумками, прибывшие быстро заполняли тесное пространство комнатки, рассаживались вокруг стола, а когда все места были заняты, то и вдоль стен и, наконец, кто-то так и остался стоять в дверном проеме, поскольку ему не хватило места.
– Извините, разрешите, позвольте, – замдиректора с трудом протискивалась по заставленному вещами проходу к своему месту во главе Т-образной конструкции из столов, где сидел уже молодой человек, такой же высокий, как и курсант Артур, но, в отличие от курсанта, худой как жердь. – Ваня, – Любовь Викторовна произнесла это с такой укоризной, что молодой человек тут же, спохватившись, вскочил из-за стола и ретировался назад. Стал, ссутулившись у стены. Его макушка скребла потолок.
– Приветствую вас в «Аквамарине», – сказала замдиректора, присаживаясь. – Согласно штатному расписанию ежедневные планерки проводятся дважды, в половину восьмого утра и в пол двенадцатого ночи и длятся двадцать пять минут ровно. Но поскольку сегодня ситуация не штатная, мы закончим гораздо быстрее.
Начавшееся было перешептывание стихло, когда Любовь Викторовна обвела аудиторию взглядом.
– Поскольку лагерь не в состоянии оплачивать рейсы, в распорядке нашей работы периодически имеют место быть некоторые… накладки. – «Проблемы», скорректировала я мысленно. – Нынешняя пересменка вожатых идет в середине потока. Это значит, что сегодня вы заступаете на отряды, которые неделю до вас вели другие, уехавшие этим утром вожатые.
Поднялся возмущенный гул голосов, и Любовь Викторовна хлопнула по столу раскрытой ладонью, требуя тишины.
– Я понимаю, что это вызовет некоторые трудности, но решить эту проблему лагерь пока не в состоянии, – крикнула она, и выдержала паузу, дожидаясь, пока замолчат все. – Лагерное расписание на сегодня скорректировано с учетом сложившихся обстоятельств. – Выдвинув верхний ящик стола, она достала оттуда пачку листов. – Все мероприятия, кроме отбоя, сдвигаются на час. Дискотека, соответственно, на сегодня отменяется. Расписание вы можете найти на стендах перед каждым из корпусов. Через пятнадцать минут, – она бросила взгляд на наручные часы, – подъем и зарядка, через полчаса завтрак. Дежурит сегодня старший отряд, ребята уже накрывают столы в столовой. После того, как я зачитаю списки распределения по отрядам, вы отправляетесь в свои корпуса будить детей. Сегодня же к вечерней планерке вы должны сдать мне полные списки отрядов. В двух экземплярах.
– А разве предыдущая смена не сдавала уже эти списки? – спросил кто-то из толпы у дверей.
– Это работа, которую вы делаете для себя, – ответила Любовь Викторовна и, надев болтавшиеся на шее очки, принялась громко читать. – Первый отряд. Рыбальченко, Галкин, Михайлюк…

Утро первого дня. Знакомство с отрядом

– Два отряда, дети десяти-одиннадцати и двенадцати-тринадцати лет, – рассказывал курсант по пути к нашему корпусу. – Первый этаж. Младшие в правом крыле, старшие в левом.
– А кто на втором? – спросила я, задыхаясь. Курсант, скоро вышагивая на своих длинных ногах, задал такой темп, что я едва поспевала за ним.
– Отряды постарше. Старших всегда размещают наверху. Во избежание несчастных случаев. Знаете, чтоб с перил не свалился никто, с лестницы не упал.
– Ага, – ответила я, – останавливаясь и окидывая взглядом корпус.
Просторный вход на первом этаже вёл в общую рекреационную зону. Металлические лестницы справа и слева поднимались на второй этаж, на два длинных балкона опоясывавших здание. Открытая терраса смотрела в густые заросли на заднем дворе. На перилах кое-где были развешаны полотенца.
– Надо будет запретить сушить вещи на улице, – пробормотал Артур, проследив мой взгляд, и добавил, поясняя, – детдом.
– Н-да, – согласилась я, вспомнив историю разобранного на запчасти автомобиля.
– Ну, я пошел будить мальчиков, вы будите девочек. Вещи можно пока оставить в холле, все равно сейчас вам будет не до того.
Я кивнула, прикидывая, как скоро смогу я сегодня добраться до душа.
В холле обнаружился круглый пластиковый стол кислотно-зеленого цвета и стопка сложенных друг в друга кресел, возвышающаяся под самый потолок. Две двери вели в правое и левое крыло корпуса, другие две, расположенные прямо напротив входа, могли похвастаться табличками с извечными буквами «М» и «Ж». Холл, казавшийся просторным с улицы, на самом деле был тесен. Иллюзию пространства создавали зеркала на стенах. Я скинула рюкзак, бросив его прямо у входа и, взбежав по коротенькой, в пару ступенек лесенке, открыла дверь в правое крыло корпуса, где обнаружился длинный коридор, одна стена которого была завешена шторками. Приподняв краешек, я увидела затемненную еще спальню. Детская ладонь упиралась прямо в стекло. Ребёнок спал на втором уровне двухъярусной кровати. «Мальчики», вспомнила я короткий рассказ Артура о внутреннем убранстве корпусов, и прошла дальше по коридору, ко второй двери. Прежде чем войти стукнула по косяку раз.
Спальня девочек была просторнее. Кровати в ней были самые обычные, одноярусные. Рядом с каждой красовалась заставленная косметикой тумбочка, а девчонки сидели уже, причесываясь и наводя марафет.
– Доброе утро, девочки, – поздоровалась я и замолчала, ожидая ответа.
– Доброе утро, – раздался нестройный хор двух-трех голосов.
– Я ваша новая вожатая. Меня зовут Татьяна Сергеевна. Через пять минут я жду вас на площадке перед корпусом. Мы идем на зарядку, а потом завтракать.
– Вот еще! – обладательница роскошных, кольцами вьющихся волос, говорила невнятно. Её рот был полон невидимок. – Раньше мы никогда не ходили на зарядку.
Мои худшие опасения начинали сбываться.
– Без разговоров, – сказала я. – Через пять минут закрываю спальню на ключ. – Я продемонстрировала врученный мне Артуром брелок. – Кто не успел, остается в спальне на весь день. Пять минут, – повторила я прежде чем выйти.
Визг, поднявшийся за закрывшейся дверью, наглядно продемонстрировал непопулярность моих методов. Я поспешила выйти на улицу.
Встающее солнце насквозь прошивало ажурные кроны деревьев, бросало на белые дорожки зеленоватые резные тени. Утро было прохладное. Это была приятная, освежающая прохлада. После практически бессонной ночи она бодрила. Тронув браслет КПК, я засекла время и подошла к стенду, где была нарисована всё та же схема лагеря, пустовал блок объявлений, была наклеена газета, сплошь залепленная фотографиями детей и их вожатых. Те обнимались, держались за руки, делали что-то вместе…
– Какой идиот придумал пересменку в середине потока, – пробормотала я, помня, что пересменка эта вызвана объективными причинами. «А «Водолей» фрахтует целые суда для доставки на планету и детей, и обслуживающего персонала базы», пришла непрошеная мысль.
Рядом обнаружился распорядок дня, и я тут же отсканировала его на наладонник.
Как только я завершила сканирование, браслет запищал. Пять минут прошло, и никто так и не появился на площадке перед корпусом. Вздохнув, я направилась обратно, поднялась по ступеням, миновала коридор и, не открывая двери, заперла её на ключ.
Из спальни не донеслось ни звука.
Я снова вышла, обогнула корпус и нашла там вторую лестницу, ведущую на террасу первого этажа. Выйдя из спальни через заднюю дверь, девчонки расселись на перилах. Часть из них была одета в спортивную форму, что внушало некоторые надежды.
– Девчата, я не шучу, – сказала я, поднимаясь с ключами ко второй двери спальни. – Давайте, быстренько все на площадку перед корпусом. – Заглянув в пустую комнату, я заперла её. Девчонки недружно и медленно, но пошли, наконец, вниз. – Скоренько, скоренько, – подгоняла я их.
Когда мы обогнули корпус, там стоял уже младший отряд в полном составе. Непроснувшиеся детишки протирали слипающиеся глаза. Одна из вчерашних дам бегала вокруг них, выстраивая в цепочку по двое. Артур выгонял из корпуса мальчишек старшего отряда, а на выходе их ловила вторая женщина, должно быть мать Артура. Было в них какое-то неуловимое внешнее сходство.
– Строимся, – сказала я, оборачиваясь к девочкам. – Строимся и пошли… Где ваши вожатые проводили с вами зарядку?
– На площадке перед фонтаном, – сказала одна из девочек и тут же прикрыла ладошками рот.
– Дура, – констатировала обладательница вьющихся волос, проходя мимо.
– Так, а вот этого не надо, – я шагнула ближе и снизила голос на пару тонов, – чтоб в первый и последний раз. – И снова громко обратилась ко всем, – строимся, строимся. Вы же не младшая группа, чтобы мне водить вас за ручку? Становись вперед, покажешь, куда идти. Как тебя зовут?
– Марина, – пышноволосая красавица стала впереди группы так, будто оказывала мне большое одолжение. В некотором смысле так оно и было. Я бы тоже на их месте не слишком обрадовалась новым людям в середине потока.
Но как только Марина стала впереди, остальные девочки быстро выстроились за ней по двое. Как я и предполагала, среди девчонок она была заводилой, и все делали то, что делала она. И если я хотела нормального контакта с отрядом, мне следовало найти с ней общий язык. Подавлять неформальных лидеров, пользуясь своей властью, и завоевывать себе авторитет таким образом, мне не улыбалось. Это был верный способ не просто привлечь к себе самых слабых в группе, но и пробудить в них самые низменные инстинкты. Стая шакалов, травящая раненного льва, всегда неприятна. Такой расклад меня ничуть не привлекал.
Я думала об этом по пути на зарядку и во время нее, когда дети махали вяло руками и ногами под мои команды. Артур побежал в столовую, Маргарита Михайловна и Елена Степановна самоустранились от проведения утренних упражнений, присев в тени цветущих акаций, так что я осталась единственным кандидатом на роль физрука.
Когда мы закончили, вернулся Артур.
– Веди их в столовую, – я подошла к нему, – а я вернусь в корпус. Хочу умыться и переодеться с дороги.
– Тебе принести чего-нибудь? – спросил он. Мы как-то незаметно перешли на «ты».
– Не, не надо, спасибо. – Меня и так клонило в сон. Я боялась, что, поев, захочу спать еще сильнее.
– Ну, давай, – он хлопнул меня по спине своею ручищей и громко крикнул, – отряд! На завтрак!
Я развернулась и побежала назад. Хотелось успеть принять душ до того, как вернется группа. И только отперев дверь, я сообразила, что не узнала у Артура, где находятся комнаты для вожатых. Хотя у меня была полная связка ключей, лазать по корпусу, заглядывая в спальни, не хотелось. Махнув рукой, я прошла к рюкзаку. Банные принадлежности лежали в кармане верхнего откидывающегося клапана. Я взяла полотенце и косметичку и толкнула дверь в туалет девочек.
Душа там не было.
Пять кабинок стояли вдоль одной стенки, напротив блестели пять раковин.
Я с чувством выругалась и, перебросив полотенце через полотенцесушитель, открыла краны. И из холодного, и из горячего шла одинаково ледяная вода.
Когда я закончила умываться, спать больше не хотелось. Трубы полотенцесушителя были так же холодны, и я поняла, почему дети сушат вещи на перилах балкона.
Замерзнув так, что зубы начали стучать друг о дружку, я вышла на горячее солнце Аквариса. Снаружи было хорошо. Кричали в деревьях какие-то птицы… а может быть и животные. Пока что я не видела ни одной черной точки в небе, никто не перепархивал с ветки на ветку, хотя растительность на территории лагеря была густая, практически дикая, и, должно быть, какая-то живность тут водилась. Песчаник дорожек украшали вкрапления из раковин моллюсков, в траве ползали насекомые, а по деревьям бегали ящерки.
– Акварис. Фауна, – скомандовала я, присаживаясь на скамейку у входа в корпус и раскрывая наладонник.
Энциклопедическая справка занимала несколько строчек и сообщала, что фауна планеты представлена в основном морскими видами, отличающимися большим разнообразием. Я попробовала найти сеть, чтобы вытянуть что-нибудь посущественнее из планетарных источников, но опять не смогла найти ни одной точки входа. Карта по-прежнему не видела спутников. Я меняла настройки подключения, переходила с канала на канал, даже пробовала прослушивать радиочастоты, но не добилась ровно никакого результата.
За этим занятием и застала меня мать Артура.
– Почему вас не было в столовой? – спросила Маргарита Михайловна, и мне не понравились интонации выговора в её голосе.
– Я ночевала в вожатской, – ответила я, поднимаясь ей навстречу. – Хотела умыться и привести себя в порядок. – Слова прозвучали как оправдание.
– Впредь не допускайте таких самовольных отлучек, – она подошла вплотную, и я поняла, в кого её сын вымахал такой здоровенный. Мне приходилось запрокидывать подбородок, чтобы смотреть ей в глаза. – Сейчас отряды вернутся из столовой, отведете их в беседку и составите списки. Фамилия, имя, отчество, дата рождения, место проживания, сведения о родителях, вплоть до места работы. Всё ясно?
– Да, – ответила я коротко, подавляя желание ответить длинно.
– Хорошо. – Удовлетворенная, она прошла мимо, в корпус. А я поняла, что опять не спросила, где же всё-таки находятся комнаты вожатых, и куда мне можно отнести вещи. Догонять её мне, впрочем, не хотелось.
На дорожке показались дети, и я, махнув приглашающее рукой, крикнула:
– Все сюда, в беседку.
Беседка стояла под плакучей ивой. И дерево, и сама она были сплошь увиты местными лианами. Внутри было гораздо просторнее чем в холле, хотя и довольно темно.
– Рассаживайтесь, – сказала я входящим детям, – через пол часа пойдем на море, а пока я составлю ваши списки.
– Римма Витальевна уже составляла списки, – возразил кто-то из малышей.
Я закрыла глаза, и терпеливо пояснила:
– Римма Витальевна уехала и увезла списки с собой. Но раз вы уже составляли списки отряда, то вы, наверное, уже знаете, как это делается. Кто первый? – спросила я, сжимая кулак и раскрывая наладонник.
– Вау! – воскликнул мальчишка рядом. В сумраке беседки наладонник мягко отсвечивал голубым. – Я! Я первый! Ильин Роман Геннадьевич, двадцать девятое мая семьдесят девятого года, Эс Би один семь тысяч сто тринадцать Зед.
Я посмотрела на присевшего рядом мальчика. Тот вытягивал шею, глядя как на экране одна за другой возникают продиктованные строчки.
– Что это? – спросила я.
– Где? – он поднял удивленный взгляд.
– Ну вот это. Эс Би один и так далее.
– Мой домашний адрес, – пожал плечами малыш. – Объект пояса Свиридова семь тысяч сто тринадцать, сектор зед.
Через полчаса на руках у меня был список, все адреса которого составляли такого вот рода сокращения, а профессии родителей варьировались в небольшом диапазоне между «шахтер» и «медтехник».
– С ума сойти, – сказала я, закончив.

Задание на день. Грузчики. Склад

Составленный мною список я еще час-полтора переписывала от руки в двух экземплярах. В лагере не было техники, совместимой с моим КПК, а та, что была, не работала исправно. Чернила в картридже давно пересохли, и комбайн – ксерокс, принтер, сканер – служил подставкой под держатели для папок, до отказа набитых всяческой документацией. Замдиректора лагеря оживилась было, услышав мой вопрос и решив, что я могу починить стоящий без дела аппарат, но, когда я заговорила о тонере и прочих расходных материалах, которые надо было бы прикупить, поскучнела и отправила меня обратно, вручив ручку и кипу черновой бумаги.
Я расположилась в рекреационном зале за кислотно-зеленым пластиковым столом, вынув кресло из высокой стопки. Некоторое время ушло на то, чтобы активировать ручку. Наконец, я нашла колёсико, поворот которого выдвигал стержень, и, с некоторым трудом вспомнив, как это делается, принялась писать. Стол ходил ходуном.
Повозив его из угла в угол, я поняла, что ровного участка пола здесь нет в принципе, и, пожертвовав одним листом из стопки, уравновесила рабочую поверхность. Мимо сновали дети, с некоторым любопытством поглядывавшие на мои манипуляции. С полотенцами через плечо, с пляжными сумками, в панамах и кепках, они быстро и дружно строились перед корпусом. Отряды собирались к океану, купаться. «Да уж, это вам не зарядка», думала я, сквозь широкое, во всю стену, окно наблюдая, как смирно, держась за руки, стоят и большие, и маленькие, ожидая, когда выйдут, наконец, все, и можно будет идти.
– Все еще пишете? – Маргарита Михайловна вышла в ярком сарафане солнце-клеш и огромных, в пол лица солнцезащитных очках.
– Ну да, – ответила я, рассматривая неровно расчерченную шапку, где корявыми буквами в первом столбце было выведено «ФИО».
– Я тут составила вам список, – она положила рядом листок, мелко исписанный убористым почерком. – Зайдите на склад, узнайте, что тут вообще есть. В нашей комнате пара кроватей, да голые стены. Уверена, у них найдется хотя бы шкаф. А может быть даже что-нибудь из техники. Возьмите сразу утюг. Кроме того нам понадобится лист ватмана для стенной газеты. Прихватите и его тоже. И придумайте название отряда, его девиз и речевку…
– Зачем? – я изучала предложенный мне список, в котором помимо прочего значились и проверка спален, и опись имущества всего первого этажа корпуса, и составление заявки в двух экземплярах на починку инвентаря, если таковая требуется, и уточнение графика дежурств отряда в вожатской комнате …
– Как это зачем? – Маргарита Михайловна посмотрела на меня поверх очков, сдвинув те на самый кончик носа.
– Дети живут здесь уже неделю. Наверняка у них уже есть и название отряда, и девиз, и речевка.
Продолжительное молчание заставило меня поднять взгляд. Маргарита Михайловна стояла, скептически поджав губы.
– Как вы собираетесь работать с детьми, организовывать их досуг, если вам лень придумать хотя бы речевку? Вы понимаете, что девиз отряда – это его дух, а речевка должна будить в детях самосознание? Отряд – это не просто группа ребят, приехавшая отдохнуть. Это маленькое товарищество! Девиз и речевка должны объединять их так же, как форма объединяет солдат одной армии. И такую важную часть воспитательной работы вы собираетесь пустить на самотек?
Я не нашлась, что ответить на это.
– Кстати, у вас есть карандаши, фломастеры, краски? – спросила она вдруг, безо всякого перехода вынимая из наброшенной на плечо пляжной сумки крем для загара и откручивая колпачок на тюбике.
– Нет, – ответила я, глядя недоуменно на надпись «Le Soleil» на золотой тубе.
– Найдите обязательно. Газету будем рисовать сразу же после моря.
– Я хотела спросить, – с трудом переключилась я, – где мне можно оставить свои вещи, и вообще, где я буду спать?
– Здесь две комнаты для вожатых. Одну занял Артур… Вы, наверное, захотите жить с нами? – «Да уж, наверное, не с Артуром», подумала, но не высказалась вслух я. – Тогда вам нужно будет найти рабочих и попросить их перенести еще одну кровать в первую комнату для вожатых. Ключи вот.
– Ага, сказала я, – цепляя еще один ключ на свою связку.
– Ну, мы пошли. Не скучайте тут.
Дверь за ней захлопнулась.
– А вот тебе и занятие на всю ночь, отдели просо от мака – ответила я, глядя, как эта крупная женщина, похожая в своем сарафане на идущее под всеми парусами судно, встает во главе отрядов рядом со своей подругой, взмахивает руками, крича «Равняйсь! Смирно! Шагом арш!», а её сын идет вдоль рядов, одергивая панамки на детях.
Склонившись над листами, я принялась быстренько строчить первый экземпляр списков отрядов, надеясь, что, закончив, сдам хотя бы его, а со вторым разберусь позже. Все равно у меня на руках оставалась электронная версия.
Невдалеке по центральной аллее друг за другом прошли все остальные отряды, и лагерь обезлюдел. Когда стихли детские голоса, слышнее стали пронзительные крики животных и стрекот насекомых. «Прямо как в джунглях», подумала я, вновь с опаской поглядывая на дикую местную растительность, оплетающую привезенные с Земли виды.
По столу медленно, но верно полз луч света, и я открыла расписание, чтобы проверить, сколько времени у меня в запасе. Местные сутки были длиннее почти на час. Но, думаю, даже этого, двадцать пятого часа бедной Золушке не хватило бы на то, чтоб угодить своей мачехе.
8.00 – подъем
8.10 – зарядка
8.20 – трудовой десант
8.30 – завтрак
9.00-12.00 – море
12.00-13.00 – свободное время
13.00 – обед
14.00 – 15.00 – тихий час
15.30 – полдник
15.40-19.00 – море
19.00-20.00 – свободное время
20.00 – ужин
21.00 – дискотека
22.00 – сонник
22.30 – отбой
Мысленно сдвинув сетку мероприятий на час и выкинув из нее дискотеку, я поняла, что времени не хватает катастрофически. И всё равно, как я ни спешила, первый список был готов лишь через сорок с лишним минут. Взглянув на ключ от комнаты вожатых, я решила не тратить время и не перетаскивать туда свои вещи. Закрыв корпус, с листком в руках, я побежала к вожатской. Внутри никого не было. Наискось просвеченное солнцем, помещение было полно тихо кружащейся пыли. На краю письменного стола уже лежала тощая стопочка исписанных бумажек, и я оставила свою сверху.
Раскрыв схему лагеря, отсканированную на наладонник, быстро нашла склад. Он располагался за зданием столовой. Прежде чем выйти, я поискала график дежурств отрядов, и, не найдя, подошла к фотографии родителей. Прикоснулась к таким родным лицам. Молнией мелькнула вдруг мысль, и, оглянувшись украдкой, я аккуратно сняла фото. К моему глубокому разочарованию на обратной стороне карточки не нашлось никаких надписей. Я по-прежнему не знала, с чего начать свое расследование. Вздохнув, я пришпилила снимок на место.
Центральная аллея, начинаясь от лестницы к океану, рассекала весь лагерь на две равные половины и упиралась в просторную площадь перед двухэтажной столовой. Площадь представляла собой кольцевой поворот, и клумба в центре топорщилась местными папоротниками. На их ярких резных листьях грелось на солнышке множество переливающихся, как слюда, ящерок. Разных цветов радуги, они то тускнели, становясь матовыми, когда на солнце набегало облачко, то сияли отраженным светом так, что на них было больно смотреть. Рядом, соревнуясь в яркости красок, покачивались крупные бутоны цветов. Их размеренное, нестройное покачивание в абсолютно безветренный день выглядело так странно, что, проходя мимо, я невольно сбавила шаг.
Качались и головки цветов, и длинные узкие листья. Они клонились в разные стороны, то пригибаясь друг к другу, то расходясь. Ворсистая поверхность лепестков была, словно бусинами росы, сплошь усеяна желтоватыми каплями, источавшими густой, дурманный аромат. В сердце цветов виднелись дышащие черные отверстия. Эти равномерные сокращения были так неприятны, что я вздрогнула и поспешила отвести взгляд.
За столовой нашлась грузовая фура, стоящая у заднего хода, и цепочка людей, вручную разгружающих её. По густому, почти черному загару я угадала местных.
– Вы не рабочие?
– Тебе электрик нужен? – спросил один из этого живого аналога транспортной ленты, молодой, широко улыбающийся парень с выгоревшими до рыжины темными волосами.
– Э… Нет, – ответила я, удивляясь, отчего вопрос мой, заданный громко и четко, был так неверно расслышан. – Мне нужны грузчики.
– А может плотник? – снова спросил парень, и я увидела, что вся цепочка, быстро передающая из рук в руки объемные коробки, едва сдерживает смех.
– Мне нужны грузчики, – повторила я твердо. – Тринадцатый корпус, первый этаж. Нужно поставить третью кровать в первую вожатскую комнату.
– Пиши заявку, – сказал парень. – Завтра поставим.
– Завтра? – переспросила я.
– Ну не сегодня же, – ответил парень, не прекращая работать, и по цепочке прокатились сдавленные смешки.
– Спасибо, обязательно напишу, – сказала я прежде, чем побежать дальше, к складу.
– Какая! – раздалось за спиной.
– Эй, вожатка! Приходи после отбоя!
– Мы тебе здесь постелим!
Когда я добежала до склада, уши мои горели. Остановившись в тени деревьев, я глянула назад. Грузчики все так же работали, оживленно переговариваясь и смеясь. Слов было не разобрать. Вздохнув, я пятерней расчесала растрепавшиеся волосы и дальше уже пошла, не спеша.
Склад представлял собой еще один грубо сколоченный сарай. «Хоть щелей нет», подумала я, рассматривая доски внахлест. Внутрь вели широченные, настежь распахнутые ворота. «Склад», значилось на вывеске, а рядом, в том же здании, нашлась еще одна, запертая на висячий замок дверь с надписью «Прачечная», выведенной белой краской прямо на стене рядом. Поглазев на огромный черный замок с толстой серебристо-серой дужкой, я раскрыла схему лагеря, обозначила на ней только что обнаруженный объект. «Интересно, работает ли эта прачечная?» подумала я, ставя метку на карту.
Войдя в открытые ворота склада, я сразу погрузилась в сухой пыльный сумрак просторного пустого помещения. У дальней стены угадывалась длинная стойка, а две двери вели в правое и левое крыло здания.
– Есть кто-нибудь? – спросила я, подойдя к стойке и постучав по ней носком кроссовка.
Звук получился мягким и глухим, но одна из дверей распахнулась, и внутрь вошла полная крашеная блондинка в форме. Наверное, это была форма лагеря. Лазурно-голубая юбка, белая рубашка с таким же лазурным воротником и манжетами коротких рукавчиков, декоративные голубые погончики и нашивки на кармане, а на шее – стянутый серебристым кольцом шелковый темно-синий галстук. Даже в полумраке было видно, как посверкивает вплетенная в ткань серебряная нить. Длинные концы, разметавшегося по рубашке галстука, казались серо-голубыми, словно пена на гребнях волн.
– Вау! – сказала я.
– Нравится? – девушка улыбнулась и, выпорхнув из-за стойки, удивительно легко и грациозно протанцевала по гулкому деревянному полу, выбив каблучками голубеньких туфель замысловатую дробь.
– Очень, – призналась я честно.
– Хочешь, тебе такую выпишу? – спросила девушка, как мне показалось с надеждой.
– А можно?
– Конечно, – обрадованная, она побежала за стойку и вынула из под нее лист бумаги и ручку. – Бери всё, что нужно. Утюг, электрический чайник, даже холодильники есть.
– Правда? – спросила я, тоже проходя за стойку и заглядывая в открытую дверь. Стеллажи, разделившие просторное помещение на множество узких коридорчиков, были уставлены новыми, нераспечатанными еще коробками с техникой, посудой, одеждой, спортивным инвентарем и даже электронными играми. Пятачок прямо у двери занимал небольшой диванчик, блок голографического проектора, транслировавший какое-то игровое кино – изображение было поставлено на паузу – и журнальный столик с чайником и фарфоровыми чашечками на нем. – И почему же никто ничего не берет?
За моей спиной раздался обреченный вздох.
– Поэтому, – ответила девушка, указывая на напечатанное крупным шрифтом, положенное под стекло и заключенное в рамку объявление.
«Сотрудники лагеря несут материальную ответственность за получаемые на складе вещи и оборудование и в случае потери либо порчи имущества компенсируют его полную стоимость».
– Ага, – сказал я, глядя на засиженное местными мухами стекло.

Кладовщица Яна. Тортуга. Необъявленная война

Со склада я взяла лишь утюг, пару листов ватмана, карандаши, краски и ножницы. Утюг – потому что о нём прямо спрашивала Маргарита Михайловна, остальное – как расходные материалы, не подлежащие такой строгой отчетности. Хотя свои ограничения на выдачу были и здесь. Не больше десяти листов ватмана на поток и тому подобное. Пару ножниц я собиралась хранить со своими вещами и выдавать, что называется «лично в руки, под расписку».
За чашечкой черного, свежезаваренного чая кладовщица Яна инструктировала меня: «Ни в коем случае не трогай пластиковые кресла. Занятия проводи в беседках. Там скамейки – захочешь, не поломаешь. В лагере есть должность сестры-хозяйки, присматривающей за имуществом в корпусах, но материальная ответственность такая, что администрация никак не найдет кандидата на место. Так что за весь инвентарь в корпусе отвечаешь как бы ты. Кстати, будешь составлять опись имущества – не подписывай ни за что, отдай воспитателям. А еще лучше – прямиком Любочке. Пусть чё хочет с ним делает. Подписывать его вы не обязаны».
Прачечная, по словам Яны, работала, но качество стирки оставляло желать лучшего. Да и вещи из сданного в стирку белья пропадали так часто, что лучше и проще было покупать на базаре порошок и стирать все самостоятельно.
Базар находился по пути на пляж, чуть в стороне от лестницы. К нему вела приметная тропинка, и отряды часто заходили туда, чтобы дети могли купить себе местные сувениры или сладости на свой вкус, а не согласно дежурному меню столовой.
На базаре торговали жители того самого городка, который я видела с борта катера, и которого я не смогла найти на карте. Возникший практически одновременно с первым поселением, Аквамарином, городок носил говорящее название «Тортуга». В нём находили свой приют все, кто не прижился в цивилизованном мире Аквариса. Уволенные сотрудники корпораций, разорившиеся предприниматели, авантюристы. Городок пользовался бешеной популярностью и у любителей экстремальных развлечений. Все виды криминального досуга были доступны здесь за соответствующие деньги.
Подавляя в зародыше проклёвывавшиеся тут и там нелегальные поселения, на Тортугу планетарное правительство, представлявшее собой скорее акционерное общество крупного предприятия под названием «Акварис», смотрело сквозь пальцы. Это был легко контролируемый отстойник всей той мути, которая неизбежно появляется в любом человеческом супе, варящемся в таком огромном котле.
А еще я подумала, что промышленники и коммерсанты вполне могут отмывать там деньги и проводить не вполне законные операции.
В общем, соседство у лагеря было не из приятных.
И почти весь обслуживающий персонал базы, включая саму Яну, был родом оттуда.
Яна, отчаянно скучавшая на своем битком набитом складе, тарахтела без умолку и успела вывалить на меня ворох неупорядоченной информации. Я узнала всё: от цен на местные продукты, до имени главаря тутошней мафии. Мне с трудом удалось вырваться из её гостеприимной трескотни. Я порядком расстроила ей своим спешным уходом, но клятвенно обещала, что приду снова.
Мне не давала покоя форма, комплект которой Яна предлагала мне так настойчиво. Вся ситуация с вещами, без дела хранящимися на складе, казалась мне абсурдной, а форма могла стать ключом к решению проблемы. Маргарита Михайловна, кажется, была слегка подвинута на военной тематике, и, судя по всему, с замдиректора лагеря, Любочкой, как называла её Яна, они были в дружеских отношениях. «Вот бы убедить их как-то поменять правила», думала я.
Вожатская снова была пуста, там не нашлось никого, кто подсказал бы мне график дежурств отрядов, и в корпус я вернулась, выполнив едва половину порученных мне дел. Помня напутствия Яны, сразу прошла в беседку, оставила там карандаши и ватман. А затем, включив диктофон на наладоннике, пошла по спальням, проверять и описывать имущество.
Когда отряд вернулся с моря, я снова сидела за кислотно-зеленым пластиковым столом. Дети глядели хмуро. То ли устали, поднимаясь в гору, то ли на пляже уже случилось что-то.
– Как? Еще пишете?! – спросила Маргарита Михайловна, входя. Мальчишки тихо шмыгали мимо, в свои спальни, а девочки, отделившись дружной группкой, пошли в обход корпуса к террасе. Это насторожило меня еще больше.
– Опись имущества, уже закончила, – ответила я, демонстрируя листок. – В комнате мальчиков в младшем отряде не работает розетка. У старших девочек неплохо бы заменить одну кровать. И во всех спальнях нет полок в ряде тумбочек.
– Надо написать заявку…
– Уже, – сказала я, предъявляя еще пару листиков.
– А, хорошо, – Маргарита Михайловна наконец улыбнулась. – Вы нашли карандаши и ватман?
– Всё нашла, – ответила я, указывая на подоконник, где блестела отраженным солнцем чистая подошва новенького утюга.
– Отлично! – Маргарита Михайловна тоже засияла. – Тогда берите детей, рисуйте газету. Постарайтесь управиться до обеда. Мы с Еленой Степановной сходим в душевые, смыть соль… Дети идти с нами не захотели, – завершила она, вновь помрачнев.
– Душевые? Это где? – спросила я, гадая, что же случилось на пляже.
– За пятнадцатым корпусом, мимо фонтана, где мы проводили зарядку, – ответила Маргарита Михайловна и, еще раз велев поспешить, вышла на улицу, где на скамейке перед корпусом её дожидалась подруга.
Я раскрыла КПК и сделала еще одну пометку на карте. Территория лагеря определенно требовала тщательного обследования. На ней обнаруживались новые и новые объекты.
А потом я пошла собирать детей, гадая по дороге, а куда подевался Артур.
Мальчиков старшего отряда было достаточно просто позвать. Они перешептывались о чем-то, оккупировав пару двухъярусных кроватей, и замолчали испуганно, когда я, стукнув в дверь раз, вошла к ним, но я просто сказала: «идем в беседку, газету рисовать», и они послушно пошли. Девочек в их спальне не обнаружилось. Я постучала, приоткрыла дверь и убедилась, что комната пуста, а в просторные окна, выходящие на заднее крыльцо, видно рассевшихся на перилах девчонок.
Я не стала идти через спальню, понимая, что моя попытка сократить дорогу будет воспринята как вторжение в личное пространство, и, тихо выйдя, пошла к младшему отряду. Но тех уже собирал Артур. Я порадовалась, что не одна будут возиться с ними и, поймав одного из пацанов сразу спросила:
– Знаешь, что сейчас газету будем рисовать?
– Знаю, – ответил тот, глядя без боязни или враждебности. – Артур Александрович велел всем идти в холл.
– А какой у вашего отряда девиз и речевка знаешь?
– Знаю! – кивнул он радостно и без запинки оттараторил и то, и другое.
– Молодец, – похвалила я. – Иди скажи Артуру Александровичу, что ватман и карандаши в беседке. И старший отряд туда тоже сейчас придет.
Кивнув, малыш стремглав сорвался с места. Что бы ни произошло, это произошло между воспитателями и детьми старшего отряда. Я, наконец, пошла на веранду к девочкам. Те тоже замолчали настороженно, стоило мне появиться.
– Девчата, – сказала я, останавливаясь у заднего крыльца так, чтобы они смотрели на меня сверху вниз. Они глядели и настороженно, и с превосходством. Я не просто играла по их правилам, я играла в поддавки и надеялась выиграть. – Тут такое дело. У вас теперь не два отряда, а один. У одного отряда должны быть одно название, один девиз, одна речевка. – Я замолчала, ожидая непременного ответа, и он тут же последовал.
– У нас уже есть и название отряда, и девиз, и речевка, – ответила Марина, промакивая полотенцем влажные кончики волос.
– И вам жалко было бы их менять, – высказала я невысказанное.
– Да, - подтвердила Марина с вызовом.
– Мелким тоже будет жалко, – ответила я и, выдержав паузу, добавила, – поэтому я прошу вас уступить. Пусть у нового отряда будет их название, их девиз, их речевка. Пожалуйста.
– Волны быстры, волны стремительны, они, как и мы, упорны, решительны, – нараспев продекламировала другая девочка и, фыркнув, добавила, – детский сад.
– Вы большие, они маленькие, – сказала я, зная, что разница в год в этом возрасте, это весьма ощутимая разница. И повторила. – Пожалуйста.
– Ну, хорошо, – ответила Марина за всех.
Через полчаса, когда оба отряда, теснясь в беседке, хором сочиняли новую, общую стенную газету взамен старых, подаренных уехавшим вожатым, а мне уже казалось, что отношения с отрядами налаживаются, на дорожке, ведущей к корпусу, появились Маргарита Михайловна и Елена Степановна.
Кто-то из младших, заглядывавших через плечо рисующим товарищам, поднял взгляд и замер, увидев их. Заметив, как смотрит ребёнок, я тоже оглянулась.
– В душевых ледяная вода, – сказала Маргарита Михайловна, став на пороге беседки. – Вы знали это?
– Да, – ответила Марина, глядя ей прямо в глаза, а кто-то из мальчишек сдавленно хихикнул в кулак.
– Младший отряд? – протянула Маргарита Михайловна вопросительно, но дети лишь прятали взгляд. – Так я и знала, – подытожила она, сочтя это испуганное молчание достаточным ответом.
Газету дорисовывали в полной тишине. Даже живность, немолчно трещавшая, кричавшая и свистевшая в зарослях, смолкла под жарким полуденным солнцем. Без пятнадцати два Артур убежал в столовую, проверять столы, и дети совсем поскучнели. Кажется, младшие уже привязались к своему новому вожатому – высокому, сильному, в красивой военной форме. Мне стало вдруг до смерти любопытно, расстается ли он с ней на пляже?
Подспудный детский протест против новых людей с их новыми правилами вылился таки в почти неприкрытую враждебность. Назревал серьезный конфликт, и, похоже, ни одна из сторон не собиралась идти на уступки. Глядя, как вяло возят карандашами дети, закрашивая волны небрежной штриховкой, я физически чувствовала, что лишняя здесь, что им надо обсудить что-то, а мне – нужно уйти. Чем дольше я оставалась в беседке, тем напряженнее становилась атмосфера. Предлог уйти представился неожиданно.
– А где мы её вешать будем? – спросила светленькая хрупкая девчушка из младшего отряда.
– И главное, как, – подхватила я. – Вот что, вы заканчивайте тут сами, а я сбегаю в вожатскую за скотчем.
Когда я вернулась, с пальцами, заклеенными кусочками прозрачной липкой ленты, беседка стояла пустая, а готовая газета лежала в россыпи цветных карандашей, прижатая баночками с краской, лишней, никому не нужной вещью.
Когда я клеила разрисованный ватман на одну из зеркальных стен в холле, туда заглянула Елена Степановна.
– А где старший отряд? - спросила она.
– На террасе с той стороны здания, – ответила я, отдирая от пальцев скотч. Я была абсолютно уверена, что теперь они все собрались там.
И я не ошиблась. Елена Степановна вывела и построила десяти-одиннадцатилеток, а потом, скрывшись на минуту за корпусом, пригнала оттуда старший отряд в полном составе.
Я, отступив, полюбовалась на результат коллективного труда. Результат не вдохновлял.
Через пять минут "организованной толпой" мы подошли к столовой. Маргарита Михайловна обедать не пошла.

Столовая. Главный повар. Пропажа отряда

Детям накрывали за длинными столами, рядами выстроившимися по всему второму этажу столовой, а воспитатели и вожатые ели за столиками, стоявшими в торце каждого ряда, но отделенными от них широким проходом. Бесспорно, это позволяло без труда следить за детьми, но и с отрядами как-то не сплачивало.
Столовая оказалась просторным, светлым помещением с большими панорамными окнами, из которых открывался изумительный вид на весь лагерь. Я подумала, что когда-то это должно было быть местом встреч и торжеств первых колонистов. Было видно, что это не здание модульной сборки, как утопающие в яркой зелени корпуса, а капитальное строение. Узкие панели из розового ракушечника, разделявшие окна на секции, были стилизованы под длинные, изгибающиеся листья водорослей. Прозрачное насквозь, словно аквариум, помещение было пронизано солнцем, чьи лучи играли на дальней, сплошной стене, отделявшей столовую от кухни. С детальной точностью там были вырезаны барельефы океанических рыб. Причудливых, похожих и не похожих на земных, крохотных, и огромных.
И кормили в этой столовой необычайно вкусно. Чего-то подобного я ожидала бы от приличного ресторана Земли, но никак не от столовой заштатного детского лагеря. Простые блюда отличались изысканным вкусом. В них угадывались ароматы приправ: незнакомые, но приятные. Здешний кулинар сумел обогатить незамысловатое меню. А местная рыба сама по себе была дорогим деликатесом и самым дешевым здесь источником белка - одновременно.
Но дети ели без удовольствия. Вяло ковырялись ложками в тарелках с супом из криля, вилками чертили узоры на пшенной каше. Зато Артур быстро прикончил и первое, и второе, и ушел к стойке, за добавкой. Я с любопытством поглядывала на Елену Степановну, но та совершенно очевидно не испытывала желания общаться. Она казалась одновременно и старше, и младше своей подруги. Она выглядела на все свои сорок с лишним лет. Одновременно она не производила впечатления взрослого, самостоятельного человека. Гордая осанка и чувство собственного достоинства, сквозившее в каждом жесте, испарились вдруг куда-то, оставив немолодую, уставшую женщину один на один с собой. Она как-будто подтягивалась под свою подругу, а когда той не случалось рядом – исчезал и поддерживавший её стержень.
Поев, Елена Степановна бросилась суетливо подгонять ребят, и стала совсем похожа на квохчущую наседку. Артур, закинув в топку последнюю ложку, принялся помогать ей, а я пристроилась к цепочке вожатых, выстроившихся у раздаточной стойки для получения полдника.
Здесь все уже были знакомы друг с другом. Многие летели вместе на одних кораблях из близлежащих систем, и все они свой последний прыжок к системе Аквариса совершили на одном судне – том же самом, которое привезло в "Водолей" моих однокурсников. Встав рядом, я прислушивалась к разговорам, но судя по всему никто в лагере не испытывал особых трудностей, налаживая отношения с отрядами. Да, сделать это вот так, в середине потока, было сложнее, чем обычно, но вожатые, оставившие нам детей, справились со своей работой хорошо. Дети, воспринявшие систему необременительных лагерных правил как свою, теперь охотно следовали ей, и всё, что было нужно – войти в эту устаканившуюся жизнь, предоставив руководящую и направляющую роль ребятам. Они ведь и в самом деле были здесь старожилами, знающими и понимающими лагерь лучше нашего.
Уж лучше бы я попала в любой другой отряд, или действительно осталась с Ильсуром Айсовичем. Наверняка, он смог бы научить меня многому. Ваня Железняк, тот самый молодой человек, который занял место замдиректора на первой планерке, стоял во главе очереди и весело шутил, флиртуя с девчонками. Именно его распределили к детдомовцам этим утром… Подумать только, всё это было всего лишь утром. Мне казалось, что прошла уже целая вечность.
– Невкусный обед? – спросили вдруг за спиной. – Чего стоишь такая хмурая?
Я обернулась и увидела плотного, невысокого человека в поварском колпаке. Судя по загару пыльного, степного оттенка, был он не из местных, и прибыл на Акварис тоже недавно.
– Нет, что вы! – поспешила заверить его я, – очень вкусный! Просто изумительно.
– Да? – он улыбался, хитро щуря яркие голубые глаза. – Ну, на тогда, выпей соку с булочкой, – и подал мне до краев полный стакан со сдобной булочкой, водруженной сверху.
– Спасибо, – сказала я, беря угощение.
– Кушай, – ответил он, – поправляйся. А то чего ты такая худая? В детстве маму не слушала, кашу не кушала?
– Типа да, – засмеялась я. Этот человек располагал к себе моментально.
– У тебя какие-то проблемы? – спросил он, облокачиваясь о стойку рядом. – Может надо чем-то помочь?
– Да нет, – ответила я, кусая булочку и запивая кисло-сладким гранатовым соком, – спасибо. Сама справлюсь.
– Ну, смотри, – улыбнулся он и, подмигнув, добавил, – а то обращайся, если вдруг. – И ушел, стягивая колпак, в кухню.
Навстречу оттуда вышла дородная женщина в таком же колпаке, несущая в руках по два пакета с булочками и соком в пластиковых бутылках. Наконец-то вожатым начали выдавать полдник.
Очередь задержала меня, и когда я вернулась в корпус, все уже спали. Солнце успело перевалить через полдень и медленно шло к покатым вершинам далёких гор. Но земля парила, отдавая тепло. Над белым камнем дорожек стояло едва различимое марево. Насекомые сели в траву, над лагерем разлилась тишина. Я внесла четыре полных пакета в беседку, оставила их там в относительной прохладе и прошла в холл. Из спален не доносилось ни звука. Дети утомились за день и морально, и физически. Мои коллеги, надо полагать, уложив их, тоже ушли отдохнуть. Было так тихо, что пугал малейший шорох. Стараясь не шуметь, я вынула второе кресло из высокой стопки и, вздохнув, умостилась на одном, взгромоздив ноги на другое. Мне до зарезу нужно было поспать хотя бы час.

Я проснулась от нестройного гула голосов и громких хлопков шлепанцев. Дети пробегали через холл, перекинув через плечо мокрые полотенца. Я проспала три с лишним часа. Отряд успел сходить на море и вернуться. За окном стемнело, в холле был включен свет, и вся зеркальная комната отражалась в панорамном окне. Я увидела заспанную и растрепанную себя. Надо мной всеми своими двумя метрами роста возвышался Артур.
– Пойдешь ужинать? – спросил он, глядя внимательно.
– Полдник! – вспомнила я, окончательно просыпаясь.
– Мы нашли, – успокоил меня Артур. – Так как? Ужинать будешь?
– Я бы осталась, – ответила я. – Умоюсь и всё такое.
– Тебе кровать когда принесут и поставят? – спросил он, присаживаясь напротив, в то кресло, в котором только что покоились мои ноги.
– Если повезет, завтра, – ответила я, борясь с желанием зевнуть.
– Ночуй в моей комнате, – предложил он. И поспешил добавить. – Я договорюсь с ребятами выше, буду сегодня спать у них.
– Спасибо, – от такого предложения я не могла отказаться.
Артур встал и вышел на улицу. Я вновь посмотрела на свое отражение в окне и, взяв из рюкзака полотенце и косметичку, пошла умываться и приводить себя в порядок.
Когда я вышла, корпус снова был уже пуст. Чувствуя себя совершенно разбитой, я не могла сообразить, что же делать мне дальше. День, заполненный хлопотами, кончался наконец. А мне казалось, что всё наоборот, только начинается. «Не стоило все-таки спать», подумала я, растирая лицо заледеневшими от воды руками. Захотелось выйти, проветриться.
На улице было уже совсем темно. Фонари, невысокими тумбами понатыканные вдоль дорожек, горели через один, но в траве, в деревьях стремительно мелькали продолговатые тельца ящерок. Напитавшись за день солнцем, они светились флуоресцентно, привлекая на свой свет таких же сияющих насекомых. Воздух был наполнен непрекращающимся стрекотом хитиновых крыльев и криками настолько жуткими, что по плечам проходила невольная дрожь.
Всё это завораживало. Я медленно пошла мимо беседки, по дорожке к центральной аллее. Пугаясь темной тени, ящерицы разбегались в стороны, а мотыльки упархивали. Они были невероятно крупными. Словно земные махаоны. И такими же красивыми.
Стоило мне выйти из под сени деревьев, я увидела две полные луны, догоняющие друг друга на темном небосводе. Небо было украшено россыпью незнакомых созвездий, а совсем недалеко, на юго-востоке сияла стягивающая небо и землю тонкая космическая нить орбитального лифта. А ниже светился от горизонта до горизонта полный жизни океан. От этого зрелища захватывало дух.
Я стояла, не в силах отвести глаз, пока не услышала, как бегут, тяжело топая, по центральной аллее. Такой звук могли бы издавать лишь армейские берцы Артура.
– Дети здесь? – спросил он, подбежав.
– Дети с вами, – ответила я, разом сбрасывая всё очарование вечера.
– Старший отряд, – покачал головой он. – Детей нет. – В его взгляде сквозил неподдельный испуг.

Поиски отряда. Возвращение беглецов. Открытый конфликт

- Что случилось утром на пляже? - спросила я, пока мы бежали на террасу за корпус.
- На пляже всё было нормально. Но когда мы возвращались назад, дети захотели зайти на какой-то базар...
- Понятно, - ответила я, огибая корпус и останавливаясь. На террасе, конечно же, никого не было. Едва ли весь отряд мог бы прошмыгнуть у меня за спиной незамеченным. Да и сбегать из столовой, чтобы просто вернуться в корпус...
- Пусто, - сказал Артур, останавливаясь рядом. Его голос совсем сел. - Я на пляж, - продолжил он, оборачиваясь ко мне, - загляну по пути на этот базар. До отбоя меньше часа. Отряд надо найти.
- Аккуратнее там, - предупредила я, - это криминализированное местечко. - Артур вскинул взгляд, но ничего не ответил. Только кивнул. - Я буду искать на территории лагеря.
- Мама и Елена Степановна приведут младших с ужина и уложат их спать. Потом Елена Степановна пойдет на планерку...
"И, конечно, было бы идеально найти отряд до этого времени. Иначе Елена Степановна будет вынуждена доложить о ситуации Любочке", додумала я невысказанное. ЧП в первый же рабочий день - что могло бы быть хуже? "Только если бы пропал один ребёнок" - ответ пришел сам. Отряд - не иголка в стоге сена. Это тридцать с лишним человек. Плохо было одно: мы не знали лагерь так, как знали его дети.
- Встречаемся в корпусе перед отбоем, - сказала я Артуру, - если никого не найдем, будем решать, что делать дальше.
Он снова кивнул, и мы разбежались в разные стороны.
Я бежала по лагерю, раскрыв схему на наладоннике. Заглядывала в многочисленные беседки, огибала корпуса, натыкалась на площадки, огражденные по периметру скамейками, нашла стадион, пробежала мимо открытого кинотеатра, миновала пустой сегодня танцпол. Нигде не было видно ни души. Отряды ужинали в столовой. Её окна светились, там сидели за столами и ходили меж рядов дети. Кто-то уже строился внизу, собираясь возвращаться и готовиться к отбою. Времени оставалось всё меньше.
Я забежала за столовую. Там - по словам Яны - располагалась пара административных корпусов лагеря, и начинался небольшой посёлок из крохотных, одно и двуместных домиков, в которых жил обслуживающий персонал "Аквамарина". Я пробежала его насквозь и остановилась, заметив, что под ногами у меня уже не протоптанные тропинки, а сырая земля, покрытая толстым слоем скользких, гниющих листьев. По коленям били разлапистые листья папоротников.
Здесь было темно. Лес над головой сплёл ветви так, что не видно было ни бегущих по небу лун, ни яркого света звезд. Исчезли светящиеся ящерки. Насекомые не стрекотали в траве. Из всех звуков осталось лишь поскрипывание качающихся стволов. Я постояла, слушая это жутковатое безмолвие, прошла еще дальше, туда, где папоротники поднимались уже выше головы, и развернулась, когда пискнул на запястье таймер.
Отбой. Нужно было возвращаться назад.
Столовая была уже пуста и стояла тёмная, зато окна корпусов ярко светились и хорошо просматривались с центральной аллеи. Наш корпус был освещен лишь на половину. Горел свет в спальнях младшего отряда и на втором этаже, спальни старшего отряда оставались темны.
Но когда я сбежала на дорожку, ведущую к корпусу, невольный вздох облегчения вырвался из груди. Дети стояли, тесно сгрудившись в зеркальном холле. Маргарита Михайловна ходила взад-вперед потрясая какими-то бумажками, а Елена Степановна стояла, возвышаясь над всеми, на верхней ступеньке короткой лесенки, ведущей к спальням старшего отряда. Артур тоже был на месте.
"Неужели ходили-таки на базар?" - думала я, открывая дверь в корпус.
- ...самовольно! - Маргарита Михайловна обернулась на звук закрывшейся двери. Я кивнула ей. - Ваши вожатые сбились с ног, разыскивая вас!
Я невольно поморщилась. Не хотелось становиться таким наглядным примером. Но, пройдя к подоконнику, я стала слушать дальше, гадая, так что же все-таки произошло, где были дети? Ответ последовал незамедлительно.
- А вы? - вопрошала Маргарита Михайловна патетически. - Вот! - Она выхватила лист из зажатой в кулаке стопки и выдержала паузу, обводя взглядом притихший отряд. Многие лица были мокрыми от слёз. - "Мы смотрели фильм про вожатых, которые уехали, как они ходили с нами на пляж, дискотеку и другие экскурсии, и мы ходили смотреть кино в свое свободное время и вернулись до отбоя, поэтому не виноваты". Кто это написал?
Дети молчали.
- Вы позволите? - спросила я, выходя вперед и протягивая руку.
- Да! - Обрадовалась Маргарита Михайловна, вручая мне стопку исписанных листков. - Читайте! Читайте! Так кто это писал, спрашиваю? - вновь обернулась она к детям.
- Я, - вперед вышел крепкий рыженький мальчик. "Паша", вспомнила я, "тринадцать лет". Его глаза тоже были красными как у кролика.
- Подпиши свою объяснительную, - велела Маргарита Михайловна, вручая ему лист. - И исправь "мы" на "я". "Я смотрел", "я ушел без разрешения". Нечего прятаться за спины товарищей.
- Я подпишу, - сказал Паша, присаживаясь за стол. - Но исправлять ничего не стану. - Голос его дрожал.
Я опустила взгляд и скоро пробежалась по всей стопке листов. Дети ходили в каптёрку к механикам, чтобы те прокрутили им нарезку видео, снятого в первой половине потока.
- Давай сюда, - сказала я, когда Паша поставил в конце написанного своё имя. Маргарита Михайловна протянула руку, готовая забрать у меня листы, но я, сложив всю пачку вдвое, сунула её в задний карман джинсов. Воспитатель замерла как вкопанная. - Отбой уже был, - сказала я громко. - Старший отряд, почему не в кроватях? Умываться и спать. - И, обернувшись к застывшим детям, прикрикнула, - быстро, быстро, быстро, быстро! Елена Степановна, пропустите пожалуйста.
Стоило церберу на двери в спальни дрогнуть и опустить грозно скрещенные на груди руки, как дети начали просачиваться мимо нее по одному, по двое, а потом на ступеньках стало так тесно, что Елена Степановна пошатнулась и спустилась, наконец, вниз, окончательно сдав позиции.
- Что это значит? - спросила Маргарита Михайловна, когда последний ребенок покинул холл.
- Отбой согласно расписанию, - ответила я, глядя на нее снизу вверх и испытывая при этом некоторый дискомфорт. Её глаза были холодны и прозрачны как декабрьский лёд. Она была не только выше, но и намного крупнее меня.
- Отдайте мне объяснительные, - потребовала она, протягивая раскрытую ладонь.
- Зачем? - спросила я.
- На планерке я отдам их замдиректора лагеря.
- Я сама отдам их Любовь Викторовне, - сказала я, отступая на шаг.
Маргарита Михайловна спала с лица. Она не имела права брать объяснительные с несовершеннолетних, и она знала об этом.
- Любовь Викторовна характеризовала мне вас как очень ответственную и исполнительную девушку. - Маргарита Михайловна вновь подошла ближе.
- Так оно и есть, - ответила я, отступая еще, гадая, что же буду делать, когда упрусь в стену, - я всегда со всей ответственностью исполняю должностные инструкции.
- Я боюсь, что ваше поведение вынудит меня дать отрицательную характеристику вашей работе, - продолжила она, наступая дальше.
- Да ради бога, - я не смогла сдержать смешок. Смешок вышел несколько нервным. Я уперлась, наконец, в стену. - Маргарита Михайловна, - преодолев желание отступить еще куда-нибудь назад, я шагнула вперёд, - нам с этими детьми работать неделю. Работать, а не вести военные действия. Это всё и так затянулось. Я не стану никому показывать эти объяснительные при одном условии, - она изогнула иронически бровь, и я повторила с нажимом, - при одном условии. Вы сделаете вид, будто ничего не случилось, и оставите старший отряд в покое.
Повисла напряженная пауза.
- Артур, - Маргарита Михайловна первой нарушила молчание, и на какой-то жуткий момент мне показалось, что она сейчас рявкнет "фас!". Её голос звенел от ярости. Но она лишь позвала, - идем, Артур. - И добавила, обращаясь ко мне, - мы оставим в покое и вас, и ваш отряд.
И они все ушли в левое крыло, к младшему отряду. Артур не задержался ни на минуту. Я поняла, что опять остаюсь без ночлега. Потёрла лицо ладонями, опустилась в кресло.
Рядом стоял мой рюкзак, под столом нашлись два пакета с сонником. Питьевой йогурт и банан. Я вспомнила, что старший отряд не ужинал. Забрав пакеты, поднялась, открыла дверь в коридорчик, ведущий к спальням. И у мальчиков, и у девочек было темно и тихо-тихо. Я заглянула в спальню мальчишек, поставила один пакет у входа.
- Здесь сонник. Кто-то один пусть тихонько раздаст его всем. Верхний свет не включайте. Поедите, сложите пустые бутылки и шкурки в пакет, выставите его за дверь. А потом спать.
- Татьяна Сергеевна, - спросил кто-то, садясь на постели, - а где объяснительные?
- Нет объяснительных, - сказала я, закрывая дверь, - забудьте о них.
Войдя к девчонкам, я постояла немного у входа, оглядывая темную спальню, полную колышущихся теней от качающихся за окном деревьев. А потом прошла и села на одну из кроватей у входа, в ногах у притворяющейся спящей девочки.
- Девчата, у вас найдется лишнее место для бездомного вожатого? - спросила я негромко, точно зная, что пустая кровать есть. Ведь ещё утром я проводила опись во всех спальнях первого этажа.
- Татьяна Сергеевна! Татьяночка Сергеевна! Татьяна Сергеевна! - пронеслось по спальне и девочки повскакивали с постелей, побежали, шлепая босыми ногами ко мне.
- Тихо, тихо, тихо, - повторяла я, - гладя вешающихся мне на шею девчонок по головам. - Давайте, все ложитесь обратно. Я раздам сейчас сонник и будем спать.
- Здесь пустая кровать у стены за шкафом, - сказала одна девочка, и все посторонились, показывая место.
- Спасибо, - ответила я. - Сейчас я схожу за своими вещами, а когда вернусь, все уже должны лечь.
Выйдя, я еще чуть-чуть посидела в рекреации, давая им возможность обсудить всё случившееся. Голова гудела как пчелиный улей. Я думала о том, что сказала Маргарита Михайловна, уходя. "Оставим в покое и вас, и ваш отряд". Наконец, подтянув рюкзак ближе, я принялась застегивать верхний клапан, решив, что разберу вещи позже, а сегодня просто закину их под кровать. Открылась дверь в правое крыло, и мимо, сделав вид, будто не замечают меня, прошли Елена Степановна и Маргарита Михайловна.
"На планерку", - подумала я.
А еще я подумала, что и мне тоже надо бы сходить туда сейчас, поприсутствовать. Пресечь возможную ложь.
Но я ужасно хотела спать. Взвалив рюкзак на одно плечо, я прошла в спальню. Там снова было темно и тихо. Пакет с мусором стоял у двери. Запихнув рюкзак под кровать, я вынесла мусор, прихватив и пакет от двери мальчиков. Вернувшись, скинула кроссовки и джинсы, оставшись в одной майке и, выставив будильник, рухнула на подушку, моментально отключившись.
Девчонки, кажется, еще шептались о чем-то после того, как я легла. Но всё это я слышала уже сквозь сон.

Жаркое лето. Первый поток. День второй

Похожие статьи: