Каталог статей

Вообще-то это сон, самый настоящий. Я редко успеваю запомнить то, что мне снилось, но тут случай был особенный: я проснулся от того, что умер. И мне захотелось это описать.

Иду, похрустываю битым стеклом, наступаю на осколки, заляпанные свежей кровью, даже не вздрагиваю. Из открытой машины на весь двор орет радио, хочу возмутиться, прислушиваюсь – не возмущаюсь:

— Итак, ведем прямой репортаж из Челябинска, дорогие слушатели, убедительная просьба присылать свои сообщения, свои впечатления от увиденного, постараемся разобраться, что же все-таки случилось…

Информация удалена по требованию роскомнадзора

Делать нечего, да и не хочется ничего. Осень. Зябко.

Мысли, как сонные мухи, ползают, шевелятся в голове, цепляются одна за другую. Им хочется чего-то, нового, необычного, яркого…

Когда краб был молодым, он действительно был синим, но теперь он стал бледно-голубым, морщинистым и поэтому очень ворчливым.

Родился он в японском городе Нагасаки под рукой одного пожилого японца, который поселил его на ключице одного моряка, который на остров Кюсю (его еще иногда называют Киу-шиу) попал совершенно случайно, как впрочем, и в этот кабак, где он принял изрядную дозу сакэ. Моряка тогда звали Ваней и это было его первое заграничное плавание.

Через границу нас везли на «мерсе» с тонированными стеклами. Про водителя, чей бетонного цвета бритый затылок уже натер мозоль на глазах, нам было известно только то, что его зовут Кирилл, – был он не более разговорчив, чем бампер или капот вверенного ему авто, и это немного напрягало – Мишка, по-моему, немного нервничал, да и я, признаться ощущал себя ощипанным куром, да еще и не в своей тарелке.

Сразу после обеда у Адама заболел зуб. Он так удивился, что даже не сразу сообразил зафиксировать этот факт на визор. Прибор, естественно, выдал совет обратиться в ближайшую ремонтную мастерскую. Пришлось выбираться из Сада и расконсервировать допотопный флаер – «ближайшая» оказалась в паре сотен километров, для киборга – пару минут лета, а для Адама с его флаером – почти час. Хорошо еще управление у машины оказалось не ручным...

…Предрассветный влажный туман ещё не рассеяли лучи солнца, когда показались первые контейнеровозы: огромные, похожие на океанские лайнеры. Ворота свалки распахнулись, пропуская в своё чрево этих монстров, и уже не закрывались: с этой минуты поток мусоровозов будет только нарастать, чтобы иссякнуть только через пару часов – когда проснется основная масса жителей муравейника-­мегаполиса, и его улицы забьют пробками люди на машинах, спешащие по делам.

Немного оперевшись на раскидистое вишневое дерево, он уверенно выдерживал литровую бутылку самогонки, пару советских граненых стаканов, тарелку наспех рубленого мыльного сала, взвод наглых зеленых мух, добрую кучу лука — порея и двух интересных собеседников.

— Ты чего смотришь на нее? Пей, – старый трухлявый дед с необыкновенно живыми и по-юношески яркими глазами, жадно облизывая жиденькие серебряные усы, поднес стакан к губам, — если смотреть будешь, она-то сама в рот не запрыгнет.

– Вот только жалеть меня не надо, ладно?

Я обернулся к коллективу и улыбнулся своей знаменитой щербатой улыбкой. Говорят, в такие моменты я немного напоминаю аллигатора. И иногда мне кажется, что не врут.

Вот только все это пока только бравада.

Два кибера послушно берут меня под локотки и медленно, с достоинством, ведут к заднему отсеку корабля. В камеру, откуда не смогли сбежать даже псилопоиды. Эх, а ведь начиналось всё совсем неплохо!..

Мы болтались на орбите планеты Тарлинг уже три недели, когда меня вызвал к себе капитан. Я пошёл, конечно, но с самыми дурными предчувствиями. Зачем, скажите, может понадобиться на орбите космический строитель?

Захожу в рубку, ко мне поворачивает лицо седой, усталый человек. Постарел, бродяга, за последние дни. Ещё бы – попробуй-ка взять на себя миссию по переговорам с разумными осьминогами. Я вытягиваюсь по струнке.

– Садись, – говорит он мне.

Я осторожно присаживаюсь в свободное кресло. Он смотрит на меня долго, изучающе, а потом спрашивает:

– Седов, ты кем был на гражданке?

Пока они доедут, еще стоять, ждать, вот так, под взглядами, ну что, что уставились, отойдите, женщина, да, мертвая лежит, а вам что, вы врач, что ли, судмедэксперт? Вот тебе и чудный вечер, в кои-то веки расслабиться хотел… Прощай, «Менты», прощай, ветчинка в холодильнике, вон они уже без меня там на эс-тэ-эс начались, ветчинку мою едят, а я тут…

Сторонник точного научного знания, он был самой загадочной личностью своего времени, хотя сам – как представитель науки, основанной только на реальный фактах и опыте, – медицины – всегда испытывал недоверие к слухам и домыслам. И в России первой половины ХХ века он стал единственным врачом и теоретиком Тибетской медицины, достигшим и доныне непревзойденных результатов в исцелении больных. А имя его было окружено таким количеством сплетен и легенд, что только сейчас мы, и то не полностью, можем отделить правду от вымысла. Но постараемся это сделать.