Реставратор

Полотно было в ужасном состоянии. Изображение покрылось тонкой сетью кракелюр; краска местами отслоилась; в углах и по краям поселились колонии зеленовато-серых грибков. Холст провисал и вспучивался, как кожа мертвеца из дешевого кинофильма ужасов, что показывают по выходным в синематографе.

Что было нарисовано на картине – уже и не скажешь. Пейзаж, натюрморт, портрет? Изысканный набросок вазы с цветами, сложная многофигурная композиция по мотивам мифа или старинной повести?

Трудно сказать, что послужило причиной такой плохой сохранности холста. Виной ли тому сырость, хранение в темном подвале или на продуваемом ветрами чердаке? Или всепожирающее время не пожалело сил и трудов, чтобы уничтожить творения рук человеческих?

Мне очень хотелось спросить заказчика об этом, но вопрос я задал другой.

- Почему я? Мои коллеги берут дешевле, а условия для работы у них лучше. К тому же в распоряжении реставраторов городского музея – самые современные средства очистки, а я предпочитаю делать всё по старинке…

- Нет, нет, я хочу, чтобы картиной занимались именно вы, - он выставил руки перед собой – ладонями вперед - то ли защищаясь от моих аргументов, то ли умоляя не отказывать. – Деньги не важны, важен результат. Это полотно я могу доверить только вам. Вот, это аванс, - на стол легла пачка купюр. – Если этого не достаточно…

- Более чем достаточно.

Мне стало неловко: аванс почти втрое превышал сумму, которую я обычно беру за самую сложную работу.

- Если вдруг вам понадобится еще… я не знаю, на расходные материалы, например… Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне. И не думайте о времени – никакой срочности нет. Как я уже сказал: важен только результат.

Он выскочил из комнаты, не попрощавшись, так, словно у него этого самого времени не осталось совсем. Или… словно он хотел побыстрее избавиться от картины.

Да ну, ерунда какая. Судя по сохранившимся фрагментам, это действительно очень редкое и ценное полотно. Вероятно, парень просто очень застенчив или ему непривычно вот так, запросто, общаться с «мэтром».

Странный заказчик. И странная картина. Профессиональный интерес, который она – без сомнения – у меня вызывает, смешивается с настороженностью, неприязнью и чувством дежавю: кажется, когда-то это уже было со мной – и встреча, и заказ. Видел ли я картину, парня, или их обоих?

Ах, бабочка-бабочка, кому ты сегодня снишься?

Много, очень много дней ушло на то, чтобы восстановить задник: пришлось подклеивать холст в десятке мест, разглаживать старинным чугунным утюгом вздутости, перетягивать полотно. Я уже стар, руки мои дрожат, поэтому работаю я медленно, осторожно. «Не навреди», - сказал бы Гиппократ.

Да, я тоже врач. Я способен излечить не только тела картин, но вернуть им души – души творцов, оставивших на холсте отблески своих надежд, мечты и радость, горе и боль. И зритель, увидев результат моей работы, почувствует биение сердце давно умерших мастеров, заплачет их слезами, рассмеется их смехом.

Мне кажется, эта картина станет моим последним пациентом. Слишком тяжело дались мне первые труды. И причина этому – возраст и болезни. Но я должен закончить, что начал. Этого требует моя профессиональная честь. Да и простое любопытство, свойственное всем старикам, нельзя скидывать со счетов. Мне хочется посмотреть, что изображено на этом черном, как угли костра, растрескавшемся холсте. И очень хочется еще раз повидаться со странным заказчиком. Он больше не появлялся и не давал о себе знать – ни письмом, ни телефонным звонком, - но дважды переводил немалые суммы на мой счет.

У меня нет необходимости в деньгах. Все, что нужно для работы, стоит не так уж дорого, если знать, где искать. А уж я-то знаю: столько лет проработал в городском музее, знаком со всеми поставщиками – и оптовыми фирмами, и владельцами маленьких магазинчиков. Мои же личные нужды скромны: было бы горячее молоко на завтрак и ужин, да свежие булочки, что каждое утро приносит мне из пекарни милая девушка – дочка хозяина.

Перед тем, как приступить к реставрации самой картины, я устраиваю себе двухдневный отпуск. Уезжаю на маленькую ферму, владельцы которой всегда рады моим внезапным визитам. Милые, простые люди. Они ничего не понимают в живописи, не читают книг, не слушают музыку – у них и радиоприемника в доме-то нет. Но с ними можно беседовать о том, что так далеко от моей повседневности: о сроках сева пшеницы, о жатве, о стрижке овец и отёле коров. А еще можно просто сидеть на крылечке и молчать – каждый о своем.

Не помню, когда и как я познакомился с фермером и его супругой, но за прошедшие годы мы стали друзьями, если можно назвать дружбой наше странное общение – от случая к случаю. Бывало, я приезжал к ним каждую неделю, а, случалось, - не заглядывал годами.

Но, главное, здесь меня любят и всегда ждут. И даже комплименты говорят. В день моего отъезда фермерша – сухонькая старушка, на год-другой старше меня, - говорила, что я выгляжу отдохнувшим и помолодевшим. Она приписывает это влиянию свежего деревенского воздуха и парного молочка («Прямо из-под коровки! Отведайте-ка, сэр ученый»), я же – тому, что наконец-то, после нескольких месяцев пенсионного безделья, наконец снова занялся любимой работой.

Я тружусь целыми днями: с раннего утра до вечера, что укрывает город серо-серебристым покрывалом, до тех пор, пока глаза не начинают слезиться от усталости. Тогда я выхожу из мастерской, спускаюсь на кухню и готовлю себе скромный ужин.

Из-под наслоений грязи и плесени, из-под орнамента кракелюр, из темного, невнятного нечто начинают выступать контуры деревьев, края дорожки, смутно видимые силуэты скамейки и фонарей. День ли там – на картине – или вечер? Лето или осень? Я не знаю, какая там погода, обитаем ли этот пейзаж или пустынен, сидит ли на дорожке белая кошечка или выглядывает из темноты леса жуткий монстр.

Наверное, любимая работа действительно способна если и не вернуть молодость, то продлить жизнь. Все больше времени я провожу в мастерской: и глаза уже не беспокоят, и руки не дрожат. Пару дней назад, умываясь, я заметил, что кожа на лице стала менее морщинистой, более гладкой – словно с меня, как с поверхности картины, смыли часть оставленных временем кракелюр. Конечно, мне это только кажется, но чувствую я себя куда лучше, чем неделю или месяц назад. Мучившие меня желудочные колики прошли, да и ноги перестали отекать.

Чем больше проходит времени, тем успешнее мои труды. Вот уже засиял один фонарь – тот, что на переднем плане; заиграла золотистыми тенями дорожка, усыпанная палой листвой; виден узор на деревянных плашках скамейки. Кажется. Настала пора приступать к закреплению слоя краски. Главное, подобрать подходящий клей, а затем тщательно прогладить поврежденные места.

Сегодня утром мне почудилось, что сыпь старческой гречки на руках стала менее заметной, а жалкие остатки волос, прикрывающие лысину, – гуще. Кажется, они даже начали завиваться в кудри, как когда-то в молодости.

Неужели я схожу с ума? Или впадаю в старческий маразм? Пожалуй, надо повидать доктора.

Врач был удивлен не меньше моего: все органы моего тела работают так, словно мне не восемьдесят с лишним, а сорок с небольшим.

Доктор очень внимательно расспрашивал меня о самочувствии, сделал все возможные анализы, но факт остается фактом – я, каким-то необъяснимым образом становлюсь моложе и крепче.

Сегодня ночью я видел сон, в котором мы с супругой снова были юны и занимались любовью. Я проснулся от жгучего, нестерпимого желания, пошарил в темноте по кровати. Увы, моя дорогая женушка скончалась десять лет назад, а другой женщиной я потом так и не обзавелся. Да и нужды в том не было.

Похоже, причина изменений – в этой странной картине. Чем ближе к концу работа, тем моложе я становлюсь. Что же случится, когда реставрация будет завершена? Ко мне снова вернется юность? Или некому будет закончить работу, потому что я превращусь в несмышленого младенца и исчезну, растворюсь в околоплодных водах моей давно умершей матушки?

Подозреваю, тот юноша (юноша ли?) знал о чудесных свойствах картины, потому и решил избавиться от нее, передать мне. Решил подарить мне еще одну жизнь? Но возможно ли такое? Кто добровольно откажется от обретения молодости, здоровья? Или этот бедняга прожил уже несколько жизней, вновь и вновь восстанавливая первозданность полотна. Долгое существование в этом неизменном - не для нас, смертных, а для вечности - мире утомило его; печальная необходимость в который раз переживать смерть близких и любимых разбила его сердце. Все те же человеческие слабости - злоба, нужда, ненависть, предательство, - были пред глазами его, бог знает сколько веков!

А теперь подобная участь уготована мне? Хочу ли я ее, желаю ли?

Я сижу перед до половины отреставрированным полотном и думаю, думаю.

Человек всегда стремился к вечной жизни: в боге ли, с помощью дьявола или колдовства; искал лекарства, избавляющие от старости, продлевающие жизнь. Но был бы он счастлив и покоен, если бы мечта стала явью?

Мне не дано это знать, как не дано никому другому. Господь единый зрит сквозь вечность, проницая ее оком своим, но не мы – люди.

Я выбегаю из мастерской, быстрым шагом спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу, словно очарованная картина способна погнаться за мной.

Иду по улице – такой тихой в это время дня – сам не понимаю: куда, зачем? Навсегда ли я покинул свой дом или еще вернусь? Не ведаю.

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Желание