Серия S.T.A.L.K.E.R. Гробовщик. Часть четвёртая.

1. Одиночное плаванье.

 Сутки после Выброса я валялся без памяти. Благо, дети меня выкопали да в дом затащили. И как хватило силёнок у этих малявок…

 Но не успел в себя прийти, как засобирался в Лагерь. По всем подсчётам выходило, что из срока, который дал Киров, меньше суток оставалось.

 Вот тут и выяснилось, что ходок нынче из меня никудышний. Спину мне так перекрутило, что стоять я мог только полусогнутым, перекошенным на бок. Рёбра при вдохе болели нещадно. Ко всему прочему, колено левой ноги отказывалось полноценно сгибаться. Натуральный Квазимодо, в общем.

 Но я пошёл. Точнее поковылял в сторону Лагеря. За мной был долг, и я всё ещё считал себя человеком.

 Конечно, прежде чем двинутся в этот поход, я проверил мобилы. Шутка ли – в какой душегубке побывали! У одной от стекла лишь паутина трещин, у второй корпус будто оплавился, но главное – включились и кнопок слушались. Как показала проверка, записи уцелели на обоих. Так что было с чем идти к Ломтю.

 Последний Выброс перетасовал аномалии, как колоду карт, и туго бы мне пришлось, если бы не открылось у меня особое зрение. Ежели глаза эдак в бок скосить и моргнуть по-особому, то, докуда зрения хватает, видны все аномалии…

 Шучу. Ничего мне делать не надо было. Просто вышел на улицу и увидел все их в округе, как на ладошке. Вроде, как марево такое разноцветное. «Плешь», к примеру, голубым светилась, а «Рубец» – ярко-изумрудным. Диво-дивное.

 Но любовался я этим зрелищем не долго. Постоял минутку на крыльце, осматривая окрестности, да и двинулся в сторону Лагеря. Время поджимало. И, хотя моя медленная скорость компенсировалась отсутствием серьёзных препятствий на пути, до Павловичей я добрался часа за четыре. Аномалий на пути было – тьма тьмущая. Некоторые были настолько впритык, что только я со своим обретённым зрением и мог между ними протиснуться. В противном случае пришлось бы обходить их глубоко лесом.

 Недалеко от околицы я увидел двоих, сидевших у костра. Один с забинтованной головой, рука на перевязи, сидел на деревянной колоде, глядя в пламя. Другой, без видимых повреждений, невысокий бодрячок с абсолютно лысой головой стоял рядом и, склонившись, втолковывал что-то напарнику.

 Я присмотрелся и вдруг понял, что всё про них знаю.

 Забинтованного звали Краб. Второго – Петя Храпов. Был с ними ещё один: тот самый не захотевший идти со мной Антон Рыбкин. Все трое – «залётчики». И послали их по мою душу. Найти не живого, так мёртвого. А коли я сгинул под Выбросом, то добраться до Колпаков, и сделать за меня то, что я не смог. Без этого им не было ходу обратно в Лагерь. Ломоть так и сказал:

 - Последний вам шанс. Не выполните, что приказано, можете не возвращаться. Повешу на ближайшем суку.

 Километрах в пяти от Павловичей собратья по несчастью нарвались на блуждающий «Трамплин». Рыбкина подкинуло выше деревьев. И мало того, что тот упал грудой хлама, так ещё и угодил прямо в «Жарку». Короче, и хоронить было нечего. Краба тоже швырнуло, но «всего» метров на шесть и в другую сторону. Прямо об сосну. И только шедший третьим Петя уцелел, хоть и чуть не обмочился от страха. В секунду: была группа и сплыла.

 Знание это пришло ниоткуда, но я почему-то был уверен, что всё это чистая правда. Как и то, что Петя Храпов сейчас обдумывает, как бы вернуться назад. Воспримет Ломоть и так потери группы критичными, или для верности стоит ещё и Краба в какую-нибудь аномалию подтолкнуть. Благо, что тот мало чего соображает, так о дерево приложился …

 Ну, я шумнул по кустам, Петя пистолет из кармана вытащил и стал им водить трясущейся рукой. А сам от костра отступает. За спину напарника. Я аж сплюнул, такие у него в голове пакостные мысли роились: мол, если какая тварь на Краба первого кинется, то нужно погодить слегка, пока она его не задерёт, а уж потом начинать пальбу.

 - Не стреляй, Петя, - крикнул я. – Свои.

 А тот в ответ:

 - Кто свои? Выходи или сейчас же шмалять начну!

 Я руку на кустом поднял, чтобы видно было – человек, и сказал:

 - Дуй, Петя, назад в лагерь. К Ломтю. Скажи – Немой объявился. А при нем: две мобилы с записью. Я буду его ждать здесь. Вместе с Крабом. Потому как сильно покалеченный и быстро идти не могу. А ты по своим отметкам мигом домчишься.

 Петя чуть не запрыгал от радости. Как же и повод вернуться есть, и убивать никого не надо.

 Был он сволочью, был трусом. Но не душегубом. Пока.

 - Немой? А мы тебя... За тобой, в общем. Постой, а как ты Выброс?.. Схрон нашёл? Вот повезло тебе, так повезло!

 Он помялся немного и предложил:

 - Может мобилы мне отдашь? А я их Ломтю передам.

 - Э, нет, - засмеялся я такой наглости. – Только я, и только в руки Ломтю. Лично. И скажи, чтобы рюкзак хавчика прихватит. И сигарет. Да пусть не жмётся. Устроим обмен. Мне – рюкзак. Вам – мобилы.

 - Ладно, - только и сказал Петя.

 Да как припустит к Лагерю. Аж пыль столбом.

 Я присел там же, за кусточком, закурил.

 - Немой, на курево богат? – очнулся Краб. – Чего ты там прячешься? Подходи к костру. Сейчас вода закипит. Чаю попьём…

 Я и вышел. Краб глянул на меня и побледнел. Хотя казалось бы: куда уж больше.

 - Ты точно Немой? Или тварь какая, типа «перевёртыша»? Я слыхал про таких. Кажутся сперва обычным человеком, а потом - раз!..

 Я протянул ему пачку. Он вытащил непослушными пальцами сигарету, прикурил от горящей ветки, выдохнул дым.

 - Эк тебя, - сказал Краб и уточнил: – Выброс?

 Я кивнул и спросил:

 - Петя быстро обернётся?

 - До Лагеря часа за полтора добежит, - сказал Краб, пожимая плечами. – Он, как мы с Рыбкиным в «Трамплин» угодили, всё выпытывал у меня, как Ломоть отнесётся, если мы назад повернём? А я ему: херово, говорю, отнесётся. Он и из простой ходки «возвращенцев» не жаловал. А тут – последний шанс...

 Мой собеседник согнулся пополам и зашёлся в кашле, сплевывая слюну.

 - Не удивлюсь, если он уже меня примеривался в какую-нибудь аномалию подтолкнуть и в одиночку возвращаться, - продолжил Краб сипло. – Мол, группа полегла, а ему типа повезло. Так что висел бы Петя на осине у колодца, кабы не ты.

 Мы посидели молча.

 - А что ты там про хавчик говорил? – спросил Краб.

 - Жрать мне что-то надо? – вопросом на вопрос ответил я.

 - Так ты решил не возвращаться? – догадался Краб и снова закашлялся, прижимая трёхпалую руку к груди и болезненно морщась.

 - Ребро, похоже, сломал, - сообщил он и продолжил. – Пропадёшь. Думаешь, ты первый такой? Были и до тебя умники. Как кто найдёт подвал поглубже, куда Выброс не достанет, так тут же и срывается. Типа, на вольные хлеба. И поодиночке уходили, и командой. Никто не выжил. Кто в аномалию вляпался, кого тварюги местные порвали. А кто и вовсе – сгинул. Ты про то, что в Зоне нельзя без перерыва долго находиться, слышал? Так это - чистая правда. Через пару недель тебе крышу так снесёт, что ты в первую же «Плешь», как топор в воду нырнёшь.

 - Это у тебя нервы крепкие. А будь здесь Петя, он бы меня застрелил. И до костра дойти не дал бы, - грустно усмехнулся я. – А теперь прикинь, сколько нервного народа в Лагере. Долго я там проживу? А даже если и не убьют меня сразу, кем я там буду? Неведомой зверушкой? И сколько пройдёт времени, прежде чем майор Дятлов про меня узнает и учёным на потрошение продаст?

 Краб прихватом, сделанным из толстой проволоки, вытащил из костра большую жестяную банку с кипящей водой и разлил кипяток по кружкам. В воздухе запахло свежезаваренным чаем.

 - Давай, - сказал он, кивая мне на мою кружку, - Пока горячий…

 - Ты прав, наверное, - сказал Краб, шумно делая глоток, и затягиваясь остатком сигареты. - Но и в Зоне одиночка - не жилец. В Лагерь про то, что Выброс вот-вот, хоть оповещалка приходит. А в Зоне как? Ходи, да на небо посматривай? Твари, опять же, аномалии, излучение. А тут еще такая штука, ты вот в курсе, что помимо нас, бродяг, в Зоне и другие ходят? Да такие, что нечета нашим: комбинезоны, дыхательные маски, тепловизоры, стволы от «Калаша» и выше. Если кого из наших засекут, сядут на хвост и пока всех не перебьют, не отстанут. Не любят светиться. Встреча с ними для нас – верная смерть.

 С месяц назад это началось. Костя Чук, земля ему пухом, вернулся из ходки с выпученными глазами. Рассказал, что своими глазами видел, как трое каких-то камуфляжных загнали в овраг у Новой Красницы новенького из тройки Барана. И из автоматов в друшлаг. А тело в «Рубец» закинули. Через неделю Партогаз стоял на восточной окраине, курил. Глядь, а через поле к Лагерю Петька Ревун несётся. Напролом, на удачу. И оставалось ему метров сто, как голова у него раз - и в брызги разлетелась. Партогаз сперва подумал, что Ревун в аномалию попал. Пошарил вокруг – нет ничего. А Кот, бригадир тогдашний, сказал, что такое бывает, когда из снайперки разрывной пулей в затылок попадают. Потом ещё пара случаев. Ну, Ломоть не выдержал и к Дятлову. Так, мол, и так: что за народ в Зоне беспредел творит? А тот ему – забудь. И тем, кто в курсе передай, чтоб не болтали.

 - Что за «камуфляжные»? – спросил я. – Может это бродяги с Севера или Востока?

 - В такой-то снаряге? – усмехнулся Краб. – Слишком дорого бомжей, которые в каждую ходку пачками дохнут, так снаряжать. Нет, тут что-то другое. Скорее всего, ещё кто-то на артефакты здешние варежку распахнул. А значит: грядёт передел. А где передел, там война. Так что не вовремя ты в одиночное плаванье собрался…

Мы помолчали. Я пил горячий ароматный чай, Краб от окурка закурил ещё одну сигарету

 - Говорят, где-то в районе озера Бурштын (Бурштын: янтарь по-белорусски – прим. автора), что севернее Стечанки, лагерь учёных видели, - сказал он, сплёвывая в костёр розовой слюной. - Там ещё со старых времён бункер остался, вот они в нём и разместились. Попробуй к ним прибиться. Типа, проводником или добытчиком. Всё же не в одиночку. А как начнётся, глядишь, они тебя и прикроют. Потому как у нас, ты прав, тебе жизни не дадут. Или в лагере замочат, или Дятлов на цепь посадит. Как неизвестного науке зверя.

 Я кивнул:

 - Спасибо за совет.

 - Услуга за услугу, - сказал Краб. – Если встретишь Хозяев Зоны, замолви за меня словечко.

 Я улыбнулся:

 - А ты не думаешь, что они не внутри, а снаружи?

 - Это ты про Дятлова с Кировым? – Краб снова сплюнул. Слюна вперемешку с кровью зашипела на углях. - Какие же это хозяева? Это - шакалы. Таскают крохи со стола, да ещё и чужими руками.

 - И какое словечко ты хочешь, чтобы я за тебя замолвил? – спросил я уже серьёзно.

 - Смерти лёгкой прошу, - сказал Краб. – Выжить тут нам всё равно никто не даст. Если в Зоне не загнёмся, снаружи кокнут, как ненужных свидетелей. Так что если всё равно уж подыхать, то хотелось бы чтоб сразу. Чтоб не в соплях и дерьме собственном. Не воя, глаза выкатив, от боли, и не гнить заживо. А достойно. Чтоб только и успеть, напоследок рукой махнуть тем, кто остаётся. Мол, пока ребята - свидимся. И всё.

 Я присмотрелся – Краб говорил от чистого сердца.

 

Странная история Петра Вельяминова.

 Вообще он был слишком честным и правильным для этого места.

 Большинство бродяг, которых сюда привозили, были опустившиеся люди, живущие по принципу: день прошёл – и слава Богу. А про таких, как Краб говорят: честный трудяга. Звёзд он с неба не хватал, чинов выслужить не довелось, но если уж брался за работу, делал её споро и в охотку.

 Подвело его под монастырь как раз последнее место работы. Как грянул кризис, предприятие, где он отпахал десять лет, накрылось медным тазом. Полгода жил на приработках, еле концы с концами сводил. Жена от него ушла. Благо детей не завели…

 А тут взяли его по объявлению на завод. Зарплата не ахти, но и работа не пыльная. Меняй себе заготовки в станках, а они, станки, сами уж и сверлили, и фрезеровали, и шлифовали. Да подолгу, так что успевал Краб, тогда ещё Пётр Вельяминов, и на стульчике посидеть, и в курилку сходить покурить. Пока в учениках ходил, его в третью смену не ставили. Но вот однажды вышел наш Петр утром на работу, стал своё хозяйство осматривать и видит – на одном окошке задвижки, что работника от летящей стружки и прочих неприятностей защищает, грязь какая-то. Присмотрелся и ахнул: это был кровавый отпечаток ладони. Причем было он не снаружи, а изнутри. Поплохело тут Петру. Еле до туалета добежал. А как вернулся, отпечатка того уже и нет. Только мастер платок со следами крови в карман прячет да новости сообщает. Оказывается один его сменщик в отпуске, другой - запил, третий вообще пропал куда - то. Может тоже запил или на больничном… А план горит синим пламенем. Так что выходило Петру в третью смену работать. Больше некому.  Отправляйся, говорит мастер, ты пока домой, выспись, а к половине двенадцатого – подъезжай. Ну, Пётр и пошёл. Идёт домой, и чем от завода дальше, тем больше его страх охватывает. Что же это за дела такие творятся у него в цеху? Стал уговаривать себя, что мол, он, как маленький. Может то не кровь вовсе была. Может, это просто наладчик грязной ладошкой шлёпнул, а ему и почудилось. Пришел домой, кофе попил, пару бутербродов сварганил, чтобы вечером не возиться, да и спать лёг.

 Как проснулся, за окном темнело. На будильник глянул – рано ещё. Можно часа два спокойно кемарить. Но тут вспомнил, что не просто так проснулся – от звука. Будто кто-то на кухне стекло в форточке выбил. Подскочил Пётр на кровати, сердце колотится, понять ничего спросонья не может. А с кухни опять звуки: будто лезет кто-то в окно, да с трудом. Так, что рама деревянная трещит, чуть не ломается. Пётр за утюг – первое, что попалось под руку – и на кухню. Идёт, дрожит, да себя уговаривает. Мол, вор это через форточку лезет. На пятом-то этаже семиэтажного дома. Табуретки воровать.

Заглянул в коридорчик, что к кухне вёл, а там темень непроглядная. Да странная такая, будто под линейку отчерченная. По эту сторону черты светло, а по ту – ничегошеньки не видно. Только слышно: будто ходит кто-то там, хоть и осторожно, да стекло битое под ногами скрипит…

 Подумал, было, Пётр свет включить, а выключатель с той, тёмной стороны черты. Не рискнул он шагнуть в темноту. Рукой в слепую пошарил, да вовремя одёрнул. Всего-то двух пальцев лишился. Как бритвой срезало.

Другой бы на месте Петра, глядя на кровь, что из обрубков на руке на пол льётся, от боли дикой заорал бы матерно, бежать бросился. А кто в коленках послабже, так и вовсе – в обморок шлепнулся бы. А наш герой даже глазом не моргнул. Стал спокойным и деловитым. Забинтовал скоренько руку, рюкзак на антресолях нашёл, и стал в него складывать всё необходимое. Работает, а нет-нет, да и глянет в строну кухни. А там, в темноте, пол скрипит, будто ходит кто-то у самой черты. И дыхание слышно. Потом – раз, и прыгнула тьма из кухни в коридорчик. Еще полметра квартиры будто слизало в черноту.  Ускорился Пётр, напихал в рюкзак смену белья, мыльно-рыльное, документы и все деньги, какие были. Глянул в сторону кухни, жест неприличный сделал темноте, что половину прихожей сожрала, и уже к двери входной подбиралась, да и был таков.

 Куда ему было податься? Решил - на вокзал. У родственников в деревне отсидеться. Денег на такси не пожалел, чтобы, по-быстрее. Прямо чувствовал на себе взгляд чужой. Недобрый.

 Успокоился только когда сел в дизель. Устроился у окна, ему часа полтора было езды, да и прикемарил. А как проснулся – как раз двери с шипением сошлись, и поезд тронулся – смотрит, а он в вагоне один одинёшенек. За окошком - темень, редкими фонарями разбавленная.

 Тоскливо ему стало, решил в тамбур выйти, перекурить это дело. Да только на подходе к раздвижным дверям увидел Пётр на стекле пятно какое-то. Подошел ближе, присмотрелся, а это отпечаток ладони кровавый. С той стороны.

 Пётр на носочки привстал, заглянул в тамбур – ноги в штанах да в сапоги заправленные видны. Будто лежит кто поперёк. И нехорошо так лежит. Одна нога дергается конвульсивно. Предсмертно.

 Тут – хлоп! – свет в соседнем вагоне мигнул и погас. И стало там черным-черно, как в глухом подвале.

 Как давеча у него в кухне.

 Попятился Пётр. Страшно ему стало. А-ну, как и тут света не станет!

 Бросился он в противоположный тамбур, а там снова – хлоп! – и в вагоне, что сзади был прицеплен, тоже свет вырубило. Вельяминова аж в пот кинуло! Рванул рычаг стоп-крана, да тот в руках его и остался.

 А дизель как шёл, так и идёт. Даже вроде ходу прибавил. И лампы в его вагоне мигать начали. Вроде, как дразнят. Гляди, мол, вот-вот и мы погаснем.

 Что было дальше Пётр, так и не смог потом вспомнить. То ли двери он открывать бросился, то ли стекло в них выбивать. Да только очнулся он, когда уже летел под откос, кувыркаясь. Побился, конечно, сильно, одежду порвал. Локоть ушиб, тот распух – рукой не шевельнуть. Из головы разбитой крови вытекло столько, что волосы от неё слиплись и задубенели. И тошнить его стало, шатать во все стороны. Но кое-как оклемался, встал, пошёл бездумно, только что на деревья не натыкаясь…

 Ни к каким родственникам он, естественно, не поехал. Как к ним сунешься, если смерть за плечами. Кочевал, подолгу нигде не останавливаясь. Другие бомжи будто чувствовали на нём чёрную метку. Сторонились, в свои общины наотрез не принимали. И стоило Петру задержаться на одном месте дольше двух-трёх дней, как кровавый отпечаток снова являлся Петру то на стене, то на окне, то на плитке подземного перехода. Мол, привет! Снова я тебя нашёл! Приходилось нашему бедолаге снова отправляться в путь.

 Как-то приболел, не смог сразу уехать, решил ночь перекемарить, сил набраться, так наутро у своего убежища обнаружил два жутко выпотрошенных трупа: местного бомжа и девочки беспризорницы. Да три буквы на стенке: «ЕЩЁ». И, то ли вопросительный, то ли восклицательный знак рядом. Кровью, естественно.

 Так пробегал наш Пётр с полгода. Вымотался, отчаялся. И уже готов он был сдаться неведомой твари, что у него на хвосте сидела, как приклеенная. Да как раз замели его и в Зону этапировали.

 И знаете что? Отстала от него та тварь. Не рискнула в край багряных Выбросов сунуться.  Но чувствовал Петр Вельяминов, ныне Крабом именуемый, ждёт она его по ту сторону. Кружит вокруг Зоны, высматривает да вынюхивает. Ищет…

 

 Как и предполагал Краб, Петя Храпов обернулся часа за три. С ним пришли Ломоть и Копыто - новый бригадир вместо сгинувшего в Зоне Сыча. Ломоть без разговоров протянул мне объёмный рюкзак. Я взвесил его в руке – не пожадничал. В ответ протянул один телефон. На другом нажал воспроизведение сделанной записи. Смотрящий несколько секунд вглядывался в треснувший экран, потом нажал «стоп» и аккуратно засунул мобилу в карман.

 - На второй то же самое, - сказал я.

 Вечерело. Я старался держаться в тени большого куста шиповника, но помогало это мало. Один раз глянув, Ломоть заметно содрогнулся и старался больше на меня не смотреть.

 - Ты, я так понял, решил на вольные хлеба перебраться, - сказал он. – Чем кормится собираешься, дупла-пенёчки? Охотой? Или на подножный корм перейдёшь?

 - Сколько нужно артефактов за такой вот рюкзак? – спросил я.

 - Три, - тут же сказал Ломоть. Он ждал такого вопроса. – Или два, но редких. Типа «Болотного огонька».

 - В одиночку за целую тройку пахать? – возмутился я.

 - И принцип такой: артефакты утром, хавчик вечером, - Ломоть, будто не услышал моё замечание. – Его же ещё собрать нужно.

 Я собрался было послать его по известному адресу, но смотрящий не дал мне и рта раскрыть.

 - Это не я тебя за горло беру. Дятлов поднял норму на пятьдесят процентов. Киров под него роет, дупла-пенёчки. Он уже кроме своего и Восточный Лагерь курирует. Теперь хочет нас к рукам прибрать. А там и Северный под его начало перейдёт. Представляешь, что за житуха начнётся? У Дятлова один шанс усидеть на стуле – повысить добычу. Так что не одному тебе норму задрали, дупла-пенёчки. Усёк? Кроме того, тебя уже нет в списках. В этот раз я собрал хавчик из резерва. В следующий раз придётся у честных бродяг пайку половинить. А начни я химичить со списком личного состава, дупла-пенёчки, стукачи тут же донесут. Тогда ни тебе, ни мне не поздоровится.

 По команде смотрящего Петя помог напарнику подняться, и они, в обнимку, отправились в сторону Лагеря. На прощание Краб только кивнул мне и получил ответный кивок.

 Весь наш разговор Копыто топтался метрах в пяти за спиной у Ломтя. Он очень меня боялся, от чего ему до дрожи, до потных рук хотелось достать из кобуры на спине помповуху.

 Видя его состояние, я постарался закруглить разговор.

 Как и я, Ломоть считал, что мне не стоит появляться в Западном. Мы договорились, что сигналом, что я прошу о встрече, будет столб дыма днём и свет костра ночью, видимые из Лагеря. После чего, разошлись каждый в свою сторону. Точнее, Ломоть и Копыто зашагали в сторону лагеря, а я присел у костра.

 Неподалёку хрустнуло. Оставленный проследить за мной Копыто, наступил на сухую ветку. Ну что же, подождём, пока стемнеет. Я-то аномалии вижу, а вот мой соглядатай – нет. Врядли он рискнёт идти за мной впотьмах. Я заглянул в рюкзак. Сверху лежали две плитки шоколада. То-то детям радость будет…

 Значит три артефакта за примерно трёхдневный паёк. Грабёж, конечно. Как рассказывал Жора Речица, по ту сторону одна «Медуза» за пять сотен евриков влёт уйдёт. А на такие деньги я два месяца безбедно смог бы жить. С другой стороны, мне сейчас и поиск не поиск. А так – прогулка по грибы. И торговался я с Ломтем чисто из принципа, да ещё что бы он совсем мне на шею не сел. Но всё равно, через пару недель норму он задерёт. Попытается, по крайней мере. Так что лишний раз нельзя показывать, до какой степени он меня за горло держит…

 Я очнулся от мыслей. Вокруг, мешаясь с дымом костра, клубилась темнота. Пора. Взвалил на плечо рюкзак и поковылял по дороге в сторону Колпаков. Отойдя метров на пятьдесят, я услышал, как сзади материться Копыто. Он потерял меня из виду и теперь тщетно пытался разыскать мои следы.

 Я ковылял себе и ковылял, а он всё топтался у костра, боясь шагнуть в темноту. В отличие от меня, Копыто аномалий не видел и легко мог влететь в одну из тех трёх, которые я успел миновать.

 - Немой, - наконец в полный голос позвал он. – Вернись. Разговор есть.

 Ага. Вот прямо сейчас - разбежался. Я усмехнулся и зашагал себе дальше.

 

2. Здоровяк и Малой.

  Пожалуй, было чересчур самонадеянно, добираться домой впотьмах. Рюкзак оказался для нынешнего меня слишком тяжёлым. До поворота я ещё худо-бедно доковылял. А вот с тропинки в лесу почти сразу сбился. И пришлось мне продираться сквозь какой-то кустарник, нырять в овражки и спотыкаться о поваленные деревья. В общем, вышел я из леса явно не там. Река-то имела место быть, но вот никакого мостика не наблюдалось. И где мне его нужно было искать: слева или справа – тоже было неизвестно. Так что, хочешь - не хочешь, пришлось делать привал и разводить костёр.

 Я сидел на старом замшелом бревне, смотрел в пляшущее пламя и в который раз пытался прикинуть, что мне делать дальше. Ну, месяц, два я протяну. Потом примелькаюсь и тот же Ломоть по команде Дятлова, устроит на меня засаду. А если окажусь слишком прытким или пугливым, спустят на меня этих непонятных в камуфляже.  Они мою тушку быстро доставят заказчику. Можно, конечно, попытаться смыться из Зоны. А дальше? С такой рожей мне и таблички на шею не надо. Нет, по ту сторону меня еще быстрее ухлопают…

 Где-то вдалеке заревел какой-то зверь. Я вздрогнул, переложил пистолет в левую руку, а ладонь правой начал раз за разом сжимать в кулак. Разгонять кровь в затёкших пальцах. Рев раздался ближе. Потом ещё…

 Затрещали ломаемые сучья, и сквозь кусты напролом справа к костру вывалилась псевдоплоть. Ну в точности, как ее описывал Витя Самовар: Здоровенный тёмно-коричневый кожаный бурдюк на тонких ножках. Не успел я как-то на это отреагировать, следом за первой выбежала и вторая тварюга. Только чуть поменьше и светлее цветом шкуры. Оба животных, по инерции, чуть не сверзились в огонь, метнулись в сторону реки, обратно и вдруг оказались у меня за спиной у впадающего в речку ручья, где остановились, безотрывно глядя в проделанный ими же проём. Из ноздрей их вырывалось заполошенное сопение

Пистолет будто сам прыгнул обратно в правую руку. Я вскочил и сдал назад, оставляя костёр между собой и кустами. И вовремя. Серой тенью из пролома выскользнул кровосос. На секунду замер, оценивая диспозицию, и вошел в стелз-режим. Не знаю, как псевдоплоти, а я по-прежнему продолжал его видеть. Даже еще более отчётливо. Кровосос медленно двинулся в обход слева. Замер. Вернулся. Снова в обход, теперь уже справа. Метнулся назад, прыгнул вперёд. Снова замер.

Я следил за ним стволом пистолета, целясь в клубок щупалец, что был у него вместо рта, но стрелять не спешил.

Несколько раз кровосос появлялся и вновь уходил в невидимость. Направленный в самую уязвимую точку пистолет заставлял его нервничать. Но то, что я до сих пор не начал стрельбу, беспокоило его ещё больше. Я будто ставил себя на одну ступеньку с этим монстром. Как равный, предлагал ему разойтись мирно. Проявившись снова, он уже не исчезал, внимательно глядя на меня. С шумом вдыхал воздух, принюхиваясь. Потом ткнул своей пятернёй мне за спину и показал один палец. Я, не раздумывая, отрицательно покачал головой и левой рукой махнул в темноту пролома. Мол, этих не дам, ищи себе добычу там, в ночи.

Кровосос фыркнул, и почти по-человечески плюнул себе под ноги. И, резко развернувшись, бросился в темноту.

Я вытер пот с лица и медленно опустил пистолет. Руки и ноги дрожали противной мелкой дрожью. Во рту пересохло. Я набрал во флягу воды из реки, перелил ее в алюминиевую кружку и пристроил её у огня кипятиться.

Всё это время спасённые мной твари стояли, не шевелясь, и буравили своими глазками то меня, то костёр, то дыру в кустах, в которую канул кровосос. Лишь когда я, порывшись в рюкзаке, достал упаковку сухариков и стал ими хрустеть, запивая горячим чаем, одна псевдоплоть, та, что была побольше, осторожно приблизилась и втянула ноздрями воздух. Потом несмело толкнула меня мордой в плечо.

- Ну, наглец, - сказал я. – Спас, так теперь ещё и корми тебя?

Я сыпанул немного себе на ладонь и протянул животному несколько сухариков. Здоровяк аккуратно слизнул несколько штук, прислушался к ощущениям и выплюнул угощение.

- Наглец, - повторил я. – Ты про дарёного коня слышал?

Псевдоплоти обменялись негромкими криками, что-то вроде:

- Бу-бу! – и подошли к самому берегу реки. Та, что поменьше, я мысленно назвал её Мелкий, вдруг засвистела противным, на грани слышимости свистом. Другая же замерла, потом молниеносное движение конечностью, брызги воды во все стороны… И вот уже на берег вылетела и запрыгала по траве большая рыбина. Потом ещё одна, и ещё…

Я, забыв про чай, с открытым ртом наблюдал эту рыбалку.

Закончив свистеть, младшая псевдоплоть двинулась было к кучке, в которой трепыхалось десятка полтора рыбин, но старшая рыкнула на неё. Выбрав три самых крупных, она подцепила их зубами за хвосты и подошла ко мне.

- Ну, ни хрена же себе! – только и сказал я.

 Псевдоплоть разжала зубы, рыбины плюхнулись мне под ноги.

- С-спасибо, - выдавил я.

- Буф-ф! – было мне ответом. После чего Здоровяк удалился к оставшейся куче рыбы и вместе с Мелким приступил к трапезе.

Рыбу потом я запёк на углях и с удовольствием съел.

А псевдоплоти, как рассвело, и не думали меня покинуть. Бродили вокруг, ковыряли землю копытами, бубнили что-то, но стоило мне встать и двинуться к мосту (он оказался метрах в пятистах выше по течению), эта парочка тут же затрусили следом за мной, что-то миролюбиво гукая. Я пожал плечами, мол, ваша воля, мне вы не помеха, а позднее даже приладил здоровяку на спину тяжёлый рюкзак. Всё ж легче топать. Уж не знаю, чуяли они аномалии или видели так же, как и я, но ни к одной они даже не приблизились. Огибали, будто кошка лужу, и топали себе дальше.

Так мы и явились в деревню Колпаки. Я и две псевдоплоти.

Леська как увидела их, так завизжала от восторга.

- Лёшик, - закричала. – Смотри, каких дядя Немой бяшек привёл!

Мальчик выбежал из дома и тоже уставился на животных.

Через десять минут Леся смело гладила Мелкого по загривку, тот довольно топал ножками и норовил лизнуть ладошку девочки, а Лёшка пытался забраться Здоровяку на спину. Обе псевдоплоти выглядели при этом чрезвычайно довольными, и уходить не собирались.

Так и зажили. С утра дети трудились по хозяйству, убирали, готовили. Леся вскопала и засадила картошкой небольшую грядку. После обеда играли с «бяшками» или бродили по брошенным домам в поисках посуды и другой полезной утвари. Псевдоплоти ходили вместе с ними, будто невзначай, но настойчиво, оттирали их с направлений, могущих привести в аномалию. В общем - присматривали, и мне было спокойнее, хоть я заранее и показывал детям места, в которые им ходить нельзя.

Я тоже не сидел без дела. Как уже говорилось, ходок из меня стал совсем никакой, а артефакты для обмена с Ломтем собирать было надо. Как назло, в окрестностях нынче их выпало до того скудно, что за два дня я исходил окрестности вдоль и поперёк, а добыл только разряженную «батарейку». Вымотался при этом в конец. Пришлось что-то думать.

В сарае по соседству я как-то видел небольшую, крепкую ещё, телегу на деревянных, подбитых жестью, колёсах. Долго мучился с упряжью. В конце-концов соорудил что-то вроде пары намордников, к которым прикрепил оглобли, приладил вожжи. После чего запряг в полученную конструкцию псевдоплотей.

Не сразу, получилось. «Лошадки» мои взбрыкивали, путали узду, а однажды так понеслись по кочкам, что чуть не перевернули телегу вместе со мной. Однако, когда до этой парочки дошло, чего от них хотят, дело пошло на лад, и через пару дней я уже совершил пробный заезд вокруг деревни. А ещё через день рискнул выехать по дороге, ведущей к Старой Рудне. Готовился час, припасов взял, пистолет, детям сказал, чтоб раньше обеда не ждали… А на дорогу ушло всего минут двадцать. И то, пять из них пришлось потратить на объезд «Плеши», которая неудачно перекрыла дорогу у моста через Вилчу. Отвык я от таких скоростей. У самой деревни подобрал россыпь «Радуги» и небольшую «Черепушку», а на центральной площади у самого сельсовета – «Мамины бусы». И как-то всё обыденно получилось. Без напряга. Там же я заприметил хороший такой погребок на случай Выброса. Ну и что, что он по уши зарос мхом, и воняло в нем гнилью и плесенью. Зато глубокий и достаточно крепкий, чтобы не похоронить меня в нем, когда землю начнёт трясти.

Вернулся назад, лошадок распряг, развёл костерок, чаю попил, покурил. Это ж что получается, подумал, я теперь по Зоне, как по проспекту рассекать могу. В места ни кем ещё не хоженые. Решил назавтра попробовать до лагеря учёных добраться, про который Краб рассказывал.

 

 3. Кораблёв

Тронулся, как рассвело. Помню, ехал, а сам всё на небо посматривал. Не дай Бог, второй раз под Выброс попасть. Сначала всё шло хорошо. Здоровяк и Малой бодро трусили по грунтовке, и мы благополучно минули Ольшанку, в которой аномалий было много, но дорога на чудо оказалась свободной. Все дома этой деревни и даже деревянные стенки колодцев, как один были покрыты странными наростами, напоминающие наши грибы-трутовики, но какого-то ярко-голубого цвета. Грибы эти сочились гадкой слизью, которая еще и воняла. Чутьё мне подсказало, что тут не стоило останавливаться. Да и псевдоплоти в моей упряжке настороженно фыркали и косились по сторонам, пока мы не миновали эту деревню. Один раз краем глаза я уловил какое-то быстрое многолапое движение за одним из домов.

Следующий населённый пункт, судя по ржавому указателю, висевшему на одном гвозде, носил название Лубяное. Ещё с окраины я услышал странный звук, вроде пиканья, а позже до меня донеслась человеческая речь. Я тут же натянул поводья, привязал повозку к более-менее крепкому столбу, а сам, огородами, стал потихоньку хромать к источнику шума. Пиканье становилось всё громче, голос всё разборчивее, и вскоре стали различаться отдельные слова:

- Раз, два, три…

- Бульк-цварк!

- Да твою же мать! Только что здесь свободно было!

- Бульк-бульк! Цварк-цварк!

- Сдохни, железяка! Ну, Лебедев, вот только вернусь – об лоб твой высокомудрый все эти приблуды разобью.

- Цварк-бульк!

- Датчик аномалий называется! Ни одной кнопки. Сплошной сенсор. Ох и засунул бы я его тебе в…

Выглянув из-за очередной развалюхи, я увидел человека в ярко-оранжевом комбинезоне без шлема. Человек стоял на четвереньках в центре маленького пятачка, а вокруг сияли аномалии. Выход из них был не так уж сложен, но у человека в комбинезоне не было глаз. Вместо них блестели две чёрные кляксы, из-под которых сочилась кровь. Жуткое было зрелище.

На левом запястье незнакомца был прикреплен какой-то прибор с большим экраном. Человек шагнул раз, другой, еще немного и попадёт в «Воронку», но тут прибор на его руке забулькал, его хозяин сдал назад и выматерился, тыкая пальцем в экран. После очередного тычка, прибор затих, а человек сказал:

- Нет, ну смешно. Как-то же я сюда попал. Значит и выход есть. Нужно только…

Он сделал пол-оборота вправо и снова шагнул вперёд. Тут его поджидала небольшая «Плешь». Прибор снова завопил.

- Заткнись! – заорал незнакомец и снова начал тыкать в экран пальцем. – Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Когда прибор перестал верещать, человек сел на землю и обхватил руками колени.

«И угораздило его», - подумал я, осторожно выходя из укрытия.

Оказалось, человек был не совсем слепой. Как только я двинулся, он уставился своими кляксами на меня и, лихорадочно шаря в карманах, закричал:

- Стой, теплокровный! – он, наконец, достал из кармана пистолет и направил его на меня. - Стой или я буду стрелять!

- Спокойно, – сказал я, поднимая руки. – Я помочь хотел.

- Человек? - спросил незнакомец и попытался недоверчиво сощуриться. Кровь ещё сильнее закапала у него по щекам. Он застонал и свободной рукой попытался вытереть лицо, но лишь размазал кровавые капли. – Откуда ты здесь взялся?

Я молча усмехнулся. Не в том он положении, чтобы вопросы мне задавать.

Не дождавшись моего ответа, человек в комбинезоне покачал головой и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

– Я из посёлка учёных, - озвучил он очевидное. – Застрял тут. Кораблёв моя фамилия.

Он сделал паузу, будто в надежде услышать:

« А, Кораблёв – слышал про такого»…

Но я по-прежнему молчал и он, разочарованно вздохнув, продолжил:

 - Мы вели разведку и нарвались на «Вспышку». Ослепли, естественно. Ну не до конца. Я немного в инфракрасном диапазоне видеть стал…

 - Сколько вас было? – перебил я его. «Вспышка» - никогда про такую аномалию не слышал.

 - Пятеро, - сказал учёный. – Трое учёных и два разведчика.

 - И что, всех пятерых накрыло?

 - Один разведчик ещё раньше в «колючую лужу» попал. Его Степаненко в лагерь потащил. А мы трое дальше пошли. В Старой Краснице на «Вспышку» и нарвались.

 Я осмотрелся.

 - Я вижу только тебя. Где остальные?

 Учёный помрачнел.

 - Разведчик, Коля Лайбола, прошлой ночью пропал. Вот только что был, и вдруг - нету. Остались вдвоём. Я и Константин Петрович – он совсем ослеп. Пошарили вокруг – нет Коли, как сгинул.  Может его зверь какой-то утащил. Кровосос или снорк.

 «Кровосос одним бы не ограничился. А снорки никуда бы тащить не стали. На месте прикончили бы всех троих», - подумал я. – «Тут что-то другое».

 - Точно я не знаю, - продолжил Кораблёв, устало пожимая плечами. – Но только пропал Коля с концами. Единственный, кто после «Вспышки» хоть что-то видел. Так что пришлось нам на карачках, да на ощупь передвигаться. Если бы не датчик аномалий, давно бы оба сгинули. Добрались до этой деревни, залезли в один из домов. Заснули. Просыпаюсь, зову Константина Петровича, а он и не отзывается. Руки коснулся – холодная. Помер. Ну я его в том доме и оставил. Самому бы до лагеря добраться. Выполз наружу и вот – влип, как крыса в лабиринте. Ты ведь меня не бросишь?

 Я снова помолчал, всматриваясь в его глаза-кляксы.

 Их и в самом деле было пятеро. Трое учёных и два бродяги, которых они взяли у полковника Кирова в обмен на то, что бы первая партия приборов под названием ПДА будет доставлена ему - в Южный лагерь.

 Эти штуки были помесью пейджера с радиомаячком, позволявшим пеленговать местонахождение носителя даже в Зоне, хоть и не везде.

 Подаренных бродяг Киров тут же списал с довольствия и вообще – вычеркнул из всех списков. Потому что чувствовал – не вернутся. Учёный – умник, дрищ, кость височная - который с ним договаривался, просил:

 - Дай парочку поопытнее, из тех, кто в Зоне уже бывали.

 Только разбежался Киров бывалых бродяг им давать. Выделил двоих из последнего набора, сказал, чтоб кто-то из бригадиров наскоро их проинструктировал и всё.

 Это был для Кораблёва первый глубокий выход в Зону. До этого учёные из его группы топтались в пределах видимости бункера. Удивительно, но, ни артефактов, ни аномалий они не нашли. А по рассказам, так в Зоне и шагу нельзя ступить, чтобы не вляпаться… Степаненко предложил расширить радиус. Николай Петрович был за глубокий поиск. «Узнаем у местных, хотя бы и у того же полковника Кирова, места, где аномалии попадаются чаще всего, и сделаем туда вылазку. Если повезёт, оборудуем там наблюдательный пункт. Если нет - поработаем «в поле». Тоже полезно», - предложил он. Кораблёв, которому за неделю бункер и его недалёкие окрестности окончательно осточертели своей прозаичностью, поддержал второго. Поход с ночёвкой на природе - что может быть лучше, чтобы разбавить рутину будней?

 Они даже палатку взяли. Типа, сядут вечерком, ужин приготовят, на гитаре сыграют…

 Как дети, ей Богу. И спустить с небес на землю их было некому.

 Первый состав исследователей лагеря Буштын в одночасье сгинул до единого человека. Вечером была группа из десяти очкариков, а наутро никто по рации не отозвался. И хоть бы след кровавый или гильзы стрелянные. В столовой на подносе еда остывшая и чашка кофе недопитая. Кто грешил на местных тварей, кто на то, что бригада зачистки постаралась. Типа, боролись с эпидемией неизвестной болезни. В общем – дело тёмное было.

 Весь вечер Кораблёв и компания до хрипа спорили над картой, вычерчивали маршрут. Наконец, решили остановиться на западном направлении. И два дня назад с утречка двинулись в сторону урочища Щегелева Долина. Рассчитывали заночевать в Старой Краснице, а на следующий день по своим же следам вернуться обратно. Киров говорил, что в той местности артефакт на артефакте, а что между – аномалии.

 Одного из «разведчиков» пустили впереди, следом шагал гордый собой Степаненко с тачкой для образцов, потом Кораблёв и Константин Петрович. Замыкал группу Коля Лайбола, второй из выделенных Кировым разведчиков.

 Не соврал Киров. Только пару километров отшагали, как началось. Первым попал впередиидущий - угрюмый бородач с Украины по фамилии Утырченко. «Колючая лужа». Как же он орал, пока не получил полуторную дозу морфия!

 Степаненко перетянул жгутами остатки голеней раненого, загрузил его в тачку и покатил обратно.  Остаток группы взял образцы из «Лужи» и двинулся дальше. Теперь уже Коля Лайбола топтал дорогу впереди.

 Но шли недолго: впереди встала такая стена аномалий, что датчики и прочие приборы, которые группа прихватила для изучения Зоны, кончились, будто и не было. Решили так: если в течение часа не найдут проход к Старой Краснице, благо околицу уже было видно, то поворачивают назад.  На их беду, оставшийся разведчик, бурят Коля Лайбола, со второй попытки разыскал дорожку к деревне.

 А далее было здание конторы МТЗ и «Вспышка».

 Когда их накрыло, разведчик шел первым и успел миновать тёмно-зелёный нарост на потолке, прежде чем тот вспыхнул чудовищным бенгальским огнём, выжигая до чёрных клякс глаза Кораблева и Константина Петровича.

 После этого двигались, как классические слепцы. Впереди поводырь Лайбола, следом, положив руку ему на плечо, шел Кораблёв. За ним в таком же порядке – Константин Петрович.

Когда на одном из привалов, проклятый бурят пропал, стало совсем кисло.

 Вот только что говорил, мол, даст Бог, к вечеру доберутся до лагеря, как вдруг запнулся - и всё. То ли утащила его какая-то тварь, а может и сам сбежал, почуяв, что не кончится добром его дружба с учёными. Дурак, если так. Долго он проживёт в Зоне в одиночку…

 - Так как? - прервал мои мысли Кораблёв. – Поможешь до лагеря добраться?

 - А где твой лагерь? – сдержанно спросил я. На ловца и зверь бежит. Что и говорить: эта встреча, была несказанной удачей.

 - Сейчас, - Кораблев вновь заводил пальцем по экрану прибора у него на запястье. Тот возмущенно запищал.

 - Блин, - сказал учёный. – Нужно, чтобы ты сам. Помоги выбраться.

 - Хорошо, - сказал я, выдержав паузу для солидности. - Только давай без всяких «что?», да «почему?», да «ты уверен?». Идёт?

 Мой собеседник сглотнул, кивнул после секундных колебаний, и я начал командовать:

 - Два шага вперёд, полшага вправо, поворот вправо на тридцать градусов. Перебор. Назад немножко… Стоп! Шаг вперёд…

 Кораблёв с готовностью выполнял мои команды. Когда он чересчур близко приближался к аномалиям, прибор начинал верещать, но учёный храбро его игнорировал. Руки его тряслись, пот стекал по вискам.

 Через пять минут я скомандовал:

 - Всё. Хватит вибрировать. Выбрался. Можешь перекурить.

 Кораблёв рухнул на колени и зачем-то потрогал землю вокруг себя.

 - Как это у тебя получается? – спросил он. – Ты что, видишь границы аномалий?

 - Я вижу след, который ты оставил, когда заполз в эту ловушку, - соврал я.

 - Ну да, ну да, - закивал учёный. – Как это я сразу не сообразил…

 Он поднял руку с прибором, на уровень глаз:

 - Смотри.

 Я приблизился и глянул на экран.

 - Дотронься пальцем в иконку «Карта» и выбери в меню «Автопилот».

 Я ткнул в соответствующие квадратики, и на экране появилась карта. На ней яркой линией был отмечен маршрут от Лубяного, в котором мы сейчас пребывали, до значка в виде палатки, расположенного километрах в пятнадцати к юго-востоку, в окрестностях урочища Корогод.

 - Видишь? – с беспокойством спросил Кораблёв. – Работает ПДА?

 - Работает, - сказал я. – В каком доме ты ночевал?

 Учёный покрутил головой. пытаясь рассмотреть что-нибудь своими кляксами, потом беспомощно развёл руками.

 Я чертыхнулся и пошел обходить ближайшие хибары. Возле четвёртой я обнаружил тачку «для образцов» а внутри - тело в оранжевом комбинезоне. Тело полулежало под окном, прислонившись спиной к обшарпанной стене. Головы у него не было. Грудь и ноги покойника казались чёрными от загустевшей крови. На его поясе справа в небольшом чехле болтался шокер. Я вытащил его на улицу, загрузил в тачку и вернулся с ней на площадь.

 - Тебя как зовут? – спросил Кораблёв, повернувшийся на скрип колёс. – Ты из какого лагеря?

 Очнулся, похоже, наш учёный. Вот уже и любопытство прорезалось.

 - А тебе что за дело знать, из какого я лагеря? - грубо ответил я.

 - Чудак-человек, - сказал Кораблёв. – Сообщу твоему куратору, мол, так и так, спас группу, прошу поощрить…

 - Чем? – усмехнулся я. – Лишней тарелкой супа? Или медалью «За храбрость»? Зачем покойнику медаль?

 - Ты «Вольняшка», - догадался учёный. – Я слышал про таких. Ты в Зоне живёшь. Отдельно. Договорился со своим смотрящим и добываешь артефакты за еду и припасы. Угадал?

 - А если и так? – спросил я, подходя к нему. – Давай, снимай свой ПДА.

 - Так это же прекрасно! – воскликнул Кораблёв, не глядя, клацая какими-то замками на запястье. – Ты-то как раз то, что мне нужно!

 - На, - протянул он мне прибор. – Вот так надевай, здесь защёлкни. Ты даже не представляешь… В общем, мы можем договориться. Будешь работать на нас…

 Я надел ПДА на левую руку, закрепил его, и ткнул шокером в шею Кораблёва. Тот замолк на полуслове и кулём рухнул на землю.

 Достал уже своей болтовнёй.

 

 

 4. Дебаркадер.

 Телега, которую тащили Мелкий и Здоровяк, не спеша, катила по грунтовке. За моей спиной смотрел в серое небо глазами-кляксами Кораблёв. Лежал он на безголовом теле своего коллеги. Рядом примостилась к небу колесами перевёрнутая тачка «для образцов».

 Я изредка косился на своих пассажиров. На счёт покойника не скажу, но вот мой новый знакомый с глазами-кляксами был весьма примечательная личность.

 

Подробности жизни Андрея Кораблёва.

 В шестилетнем возрасте Андрейка Кораблёв убил кошку. Не из жестокости или из садизма. Но и не случайно. Как и многие миллионов мальчиков до него, Андрейка проверял, что будет, если… Что будет, если долго держать в руке зажженную спичку? Что будет, если бросить в костёр кусок шифера? Что будет, если на морозе лизнуть металлическую горку? Что будет, если крепко сжать шею кошке?

 Мальчика поразило, как легко можно отнять жизнь. Вот только что кошка мяукала, тёрлась о ноги, выжидательно глядела ему в лицо. А теперь лежит бездыханная и никак не реагирует на осторожные толчки ногой.

 Как же так, - думал Андрейка. – Если есть вход, должен быть и выход. Лопнувшую велосипедную шину можно заклеить, стиральную машину – починить. А третьеклассник Колька Щеглов, по кличке Щегол, утверждал, что даже разбитую бутылку можно склеить обратно, если собрать всё, до единого осколка. А тут слегка надавил руками и всё – уже не собрать и не склеить…

Как всякому нормальному ребёнку, Андрею не понравилось данное «что будет, если…». Но он крепко запомнил обнаруженную несправедливость.

 Этим бы, возможно, все и кончилось, но в шестом классе прямо на уроке умерла от внезапной остановки сердца его соседка по парте Катька Воробьёва. И всё повторилось вновь. Никто не смог «починить» или собрать её по кусочкам обратно. И снова резанула по сердцу несправедливость.

 Неудивительно, что после школы Андрей Кораблёв поступил в медицинский институт, который закончил с красным дипломом. Его с распростёртыми объятиями принял один из известнейших медицинских НИИ Луисвилля. И Кораблёв не разочаровал ожиданий своих работодателей. Прославившая их искусственная поджелудочная железа, была одной из многочисленных идей Кораблёва. Но главной страстью этого учёного была смерть. Не как свершившийся факт. А как процесс. Он все пытался понять, уловить ту тончайшую грань, после преодоления которой не было пути назад. Находил, после чего пытался таки вернуть уже мёртвое к жизни. Возвращал. Находил новый предел. И снова вытаскивал ОТТУДА очередного покойника. Его опыты не могли не привлечь к себе внимания. Последовало предупреждение. Мол, эти исследования не запланированы. Кораблёв не внял. Был наложен запрет на использование лаборатории в личных целях. Кораблёв оборудовал лабораторию не хуже прямо у себя на дому. Благо зарплата позволяла. Его в последний раз предупредили и отказали в допуске к умирающим во всех больницах штата. Тогда Кораблёв плюнул, собрал вещи и уехал, никого не предупредив.

Несмотря на фанатизм, был он не дурак и давно видел, к чему всё идёт. И даже вычислил причину травли. Руководству института не давали покоя суммы, которые перечислялись на счет Кораблёва при покупке патента на его искусственную поджелудочную. Очень им хотелось прибрать денежки к рукам.

 Андрей же давно прослышал о некоей Зоне в районе Чернобыля, и о чудесах там творящихся. Поэтому загодя договорился и всего за каких-нибудь тридцать тысяч долларов Кораблёву выписали пропуск и даже пообещали вертолёт для переброски в лагерь учёных Янтарь.

Откуда ему было знать, что всё это время за ним пристально наблюдали представители некоего фонда под названием «Подари жизнь». И кабы не они, то и в Луисвилль бы он не попал, а уж тем более так легко из него не вырвался бы. В Зону тоже никто бы его просто так не пустил, если бы в администрацию президента не был сделан особый телефонный звонок.

 За всем этим стояли очень богатые люди. Те, которые над и вне. Люди, которые и людьми-то себя не считали. Минимум – полубогами. И вся их вседозволенность, всё всемогущество только подтверждали им их статус. За одним исключением - они были смертны.

 Вот представьте: всю жизнь копил и наращивал капитал, достиг сотого или вообще, хрен знает какого миллиарда. Казнил и миловал. Ломал и коверкал судьбы тысячам и миллионам простых работяг. Проигрывал в карты и выигрывал в рулетку города и страны. Постиг все виды наслаждений… Как вдруг – хлоп! – захлопнулась крышка гроба. И этим сравняла вчерашнего небожителя с последним бомжом. Это давило на психику и делало бессмысленными долгосрочные инвестиции.

 История сохранила многочисленные следы попыток как-то исправить сложившуюся ситуацию. Сколько денег было вбухано во всевозможные эликсиры бессмертия! Сколько ловкачей нагрели руки или сложили буйны головы, торгуя философскими камнями и прочими атрибутами долгожительства! И всё тщетно: даже всемогущий Дерик Рокофеллер, перенёсший пять пересадок сердца и доживший аж до ста девятнадцати лет, таки скончался.

 В двадцать первом веке мировой капитал изменил свою тактику. Вместо финансирования очередного авантюриста, был создан аналитический центр, который под вывеской международного благотворительного фонда стал контролировать все научные разработки, ведущиеся в нужном направлении.

 Он-то и курировал Кораблёва, в числе многих, надеясь, что однажды кто-то из них преподнесёт сильным мира сего таблетку бессмертия.

 Я усмехнулся. Разные мы с Кораблёвым , а судьбы сошлись.

 Ведь и он, и я, жили себе, жили. Как вдруг перевелись стрелки на жизненной колее, и мы оказались здесь, в Зоне. С разных сторон. Его через парадные двери встречали. Меня чёрным ходом провели. А итог всё равно одинаковым оказался. Оба мы теперь калеки, которых только и можно, что в колбе заспиртовать. А лучше – пристрелить от греха.

 Мы отъехали от Лубяного метров триста, перевалили через мосток через неширокую речушку, когда сразу, без предупреждения, без порывов ветра и мелкой капели, на нас обрушилась стена дождя. Полыхнула молния, уши заложило от грома. Здоровяк и Малой вздрогнули и перешли на рысь. Вот только куда? Стена воды была такая плотная, что было трудно не то чтобы рассмотреть - дышать. Казалось, вот-вот захлебнёшься.

 Сзади закашлял – забулькал Кораблёв. Я обернулся и помог ему лечь на бок. Крикнул:

 - Лежи, а то за борт смоет!

 Телегу трясло на ухабах. Похоже, мы съехали с дороги и теперь мчали по целине неведомо куда. Я попытался натянуть поводья и переждать ненастье на месте. Но, куда там! Здоровяк и Малой пёрли, как два трактора «Беларусь» в посевную. Хрен остановишь! Я сдался и лишь наклонил голову лицом вниз, чтобы дождь не так заливал глаза.

 Пару раз мы миновали в опасной близости «Комариную плешь», которую я распознал по особому хлюпающему звуку, да однажды обдала горячим паром «Жарка».

 Примерно через полчаса гроза стала стихать, я снова попробовал притормозить своих «лошадок». Как ни странно, на этот раз получилось. Телега моя остановилась, и я спрыгнул с неё, осматриваясь. Судя по всему, находились мы – ряска, затхлый запах, осока, камыш - на краю большого болота. Впереди слева возвышалась какая-то серая тень. Я присмотрелся. Неужели дебаркадер? Точно! Вон борт железного поплавка, а вон – обшарпанная двухэтажная надстройка из дерева. Каким ветром тебя сюда занесло?

 Я подвёл свою повозку ближе. Носом дебаркадер приткнулся к берегу, его корма свободно покачивалась на волнах. Начавший стихать дождь снова усилился. Я слез с телеги и толкнул Кораблёва в бок.

 - Слезай.

 - Что там? – спросил Кораблёв. – Приехали? Уже лагерь?

 Я, молча, обхватил учёного за талию и поволок к дому на болоте. Подсадил, помогая взобраться на борт.

 - Что это? Где мы? Куда… - Кораблёв не сопротивлялся, но так и сыпал вопросами.

 - На дебаркадере, - наконец ответил ему я и тут же об этом пожалел. Потому что град вопросов лишь усилился. Тут было и «На каком дебаркадере?», и «Откуда он взялся?», и «Мы что – на реке?»

 Дверь в двухэтажную надстройку была не заперта – висела на одной петле. Внутри было темно, пахло плесенью и гнилым деревом. Голос Кораблёва порождал глухое эхо. Он вертел головой по сторонам, хмурил лоб, будто что-то видел своими кляксами.

 - Ты знаешь, а я…

 - Заткнись, - сказал я ему, ткнул локтём в бок и достал пистолет из кобуры. Учёный поперхнулся, я – прислушался. Мы стояли в коридоре, упиравшемся в большую комнату. Там было темно. В который раз я напомнил себе, что при следующей встрече с Ломтем нужно обязательно стребовать с него фонарик.

 Слева и справа светились проёмы кают без дверей. Я заглянул в одну. Свет поступал через большой иллюминатор. В комнате была ржавая пружинная кровать с кучей тряпья на ней, стол, на котором был слой пыли толщиной с палец, и пара стульев. Я завёл Кораблёва в комнату, усадил на заскрипевший стул.

 - Раздевайся, - скомандовал я. – Выжми одежду, а-то простудишься.

 И сам последовал своему совету. Разделся до трусов. Как мог, скрутил, выдавливая воду, штаны и куртку. Носки повесил на спинку ещё одного стула. Потёр одной ступнёй о другую. Зябко.

Кораблёв тоже снял курку, рубашку и стал их выкручивать.

 - Посиди пока тут, - попросил я учёного, достал из кармана целлофановый пакет в котором хранил коробок спичек и прошёл обратно в коридор. Снова прислушался.

 Тихо. Только барабанная дробь капель по полу и какое-то непонятное гудение вверху слева. Я всмотрелся в темноту большой комнаты. Ничего. Видимо источник находится на втором этаже. Жаль было использовать спички для освещения, но, что делать, я зажёг одну и всмотрелся в круговорот теней и сполохов света впереди. Помещение было пустым, бурые, почти чёрные от плесени стены, в которых зияли два проёма с лестницами. Одна вверх, другая вниз. Я подошёл к той, что уходила вверх, спичка погасла, и осторожно попробовал стать на первую ступеньку. Ни скрипа, ни треска. Выдержала. Ещё шаг, ещё. Зажёг новую спичку. Лестница привела в такое же большое помещение, как и на первом этаже. Слева в углу светился, при этом совершенно не давая света, эдакий объёмный ромбик салатового цвета. Вроде бы такая фигурка октаэдр называется. Гудение шло от него.

 По тому, как стояла это штука на остром торце, покачивалась из стороны в сторону, но не падала, ясно было, что передо мной незнакомый артефакт. И окружен он был аномалией алого цвета диаметром метра с полтора, тоже мне неизвестной. Надевать холодную мокрую одежду или выходить наружу под дождь голышом, вырезать щуп, возвращаться и ковырять им незнакомую аномалию жуть как не хотелось.

 Ладно, решил я, пока просто запомним место.

 Спустился обратно. Поколебался, не проверить ли вторую лестницу, ведущую в трюм. Оттуда пахло гнилью и плесенью. Бр-р-р. Вернулся в комнату к Кораблёву. Тот уже тоже разулся и разделся до трусов. Вертел в руках какую-то книжку.

 Я сначала не понял, потом удивился: «Он же говорил, что ослеп!»

 Учёный, глянул на меня и смущенно улыбнулся.

 - Странные дела. Снаружи я видел будто в инфракрасном свете. Тёплые предметы выделялись на чёрном фоне. А здесь потихоньку стало всё проясняться. Вот, - он протянул мне книжку. – «Записки о Шерлоке Холмсе». Правильно?

 Я кивнул молча.

 - По-моему всё дело в вибрации, которая идёт сверху. Ты ходил наверх? Что там?

 Я пожал плечами.

 - Похоже, какой-то артефакт,– сказал Кораблёв. – Надо будет потом глянуть.

 Я сел на заскрипевшую кровать. Закрыл глаза, открыл и увидел, как учёный поспешно отвёл взгляд от моего перекрученного тела.

 Да, блин! Как же погано ощущать себя диковиной.

 А ведь ты, Кораблёв, теперь зверушка под стать мне. Хоть сейчас же в колбу и в кунстакамеру для всеобщего удивления.

 - Извини, - будто услышав мои мысли, смутился учёный. И тут же продолжил. – Тебя как зовут?

 - А что?

 - Ну, ты моё имя знаешь… Вернее – фамилию. А я, вот хотел тебя позвать, и понял, что не знаю как.

 - Был Немой, - после раздумий сказал я. – Теперь – не знаю.

 - Ну, Немой, так Немой, - согласился мой собеседник. – Очень приятно.

 - Нет, - отрезал я. – Немой умер. Под Выбросом.

 - Тогда давай выберем тебе новое имя, - предложил Кораблёв после паузы и усмехнувшись, предложил. – А давай ты теперь будешь Гробовщиком!

 Я равнодушно пожал плечами.

 - Это я к тому, что саркофаг для тел уж больно на гроб смахивает, - продолжил учёный. – Можно, конечно, назвать тебя Саркофагером, но уж больно по нерусски получается. Я ж к чему веду. Ты у нас человек лошадный. Такой упряжки на всю Зону больше не сыщется. С аномалиями, опять же ты управляешься не в пример многим. Как ты меня ловко из той карусели вывел! Так что давай ты будешь к нам возить битые тела. Ну, те, что в аномалиях побывали. Желательно, ещё живые. У нас и контейнер на базе есть соответствующий. В смысле – саркофаг. А мы тебе за это…

 Он говорил и говорил. Про науку и новые горизонты, про невиданные методы и победу над неизлечимыми болезнями, но я уже его не слышал. Дробь дождя за окном, мерное покачивание на волнах дебаркадера, плюс то, что я, наконец, согрелся, завернувшись в тряпьё: как было в таких условиях не уснуть? И я уснул.

 

5. Айн, цвай - полицай.

 

 Дорога была та ещё. Телегу трясло, Мелкий и Здоровяк недовольно «буфали». За моей спиной подпрыгивал на ухабах «саркофаг», он же «контейнер», он же, в просторечье, «гроб хрустальный» или просто – «гроб». Сквозь текстолитовое окошко «гроба» виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.

 На перекрёстке за Ивацевичами я повернул налево, проехал метров триста, вдоль дороги потянулся молодой ельник, и тут из кустов на дорогу шагнули трое, одинаково одетые в камуфляжные комбинезоны, на головах банданы, на ногах – берцы. Все трое вооружены.

Самый высокий повелительно поднял руку. В руках он держал автомат Калашникова, от наушника в правом ухе ко рту тянулся поводок гарнитуры. Было в нём что-то от замашек от киношного полицая времён войны.

 - Стоять, - голос высокого был с барской ленцой.

 Я натянул поводья, Малой и Здоровяк замедлили лёгкий бег, остановились. Скосили глаза на незнакомцев, шумно вдыхая воздух.

 - Ты кто? Что у тебя в телеге? – тем же голосом продолжил высокий.

 Не дожидаясь ответа, два его спутника двинулись в обход моей упряжки.

 Я тщетно сверлил незнакомцев взглядом. Ни-че-го. Знания были от меня закрыты.

 Вот те раз! Оказывается, не всех в Зоне я могу читать, как открытую книгу.

 - Я из лагеря учёных, - наконец сказал я. Главарь вздрогнул. Ствол его «Калаша» нацелился мне в голову. – Везу им образец.

 - Лешак, - один из «камуфляжных», тот, что слева вытянул шею, заглядывая в окошко «саркофага». - Тут ещё один. То ли «сотый», то ли «двухсотый». В каком-то гробу.

 - И говорящий мутант, - добавил старший. – Это где ты так по-человечьи кукарекать намастырился?

 Я не знал, что ему ответить и просто пожал плечами.

 В это время один из его спутников бесцеремонно влез на мою повозку и потянул крышку «саркофага» вверх. Та с чмоканьем открылась и Толик Троячка показался ему во всей красе. «Камуфляжный» тут же отпрыгнул в сторону:

 - М-м-мать! Лешак, глянь, что у него!

 Старший, не отводя с меня ствола автомата, резко спросил:

 - Что там, Гога?

 - У «сотого» из пуза корень какой-то торчит. Обломанный. И кровища.

 - Слышь, неведома зверушка, - обратился ко мне Лешак. – Твоя работа?

 - Я не зверушка, - устало сказал я. – Я из лагеря учёных. Что под Буштыном. А это Толик Троячка из Южного лагеря. Он спорами Чёрного бамбука надышался.

 - Нет, ты - зверушка, - усмехнулся высокий и повторил. – Зверушка. Только ты сам ещё не осознал это. И бомжара этот… Он человеком может и был, но до того, как у него вот эта херня появилась…

 В этот момент Здоровяк взрыкнул и угрожающе дернулся на близко подошедшего «камуфляжного». Тот попятился:

 - Баркас, отставить! – только окрик старшего предотвратил пальбу.

 - А чего тянуть? – проворчал остановленный им Баркас и вытер пот со лба.

 - Видишь, - это уже мне. – Как твои «лошадки» на людей кидаются? А ты ими правишь, и они тебя слушаются. Как думаешь, займи я твоё место, далеко они меня увезут?

 Я промолчал, представив картину.

 - Вот-вот, - прочитал мои мысли Лешак. – И кто ты после этого? А то, что ты ясно свои мысли выражаешь, ещё не делает тебя человеком. С Вывертом встречался? Какие он речи толкает прежде чем начинает своего собеседника потрошить – заслушаешься! Кстати, не боишься в аномалию втюхаться на своей таратайке?

 -  Мои, как ты называешь, «лошадки» их чуют и обходят, - ответил я и сам спросил. – Что теперь?

 - По инструкции, я должен вас прямо здесь на ноль помножить, но мы сделаем по-другому. У нас на болотах есть что-то типа лаборатории. Подвезёшь моих напарников, а там тебя примут, обследуют…

 - Вскроют, - в тон ему сказал я.

 - Ну почему сразу – вскроют? – улыбнулся Лешак. – Ты нас на своей телеге ещё в самый реактор завезёшь.

 - Баркас, Гога, - сменил он тон. – Сопроводите этих до двенадцатой точки. Гога, дорогу не забыл? А я пока тут… Ну вы в курсе. Встречаемся в Стечанке сегодня вечером.

 Лешак шагнул было от повозки, но вдруг остановился.

 - Ты это – пистолетик свой пока мне одолжи, - сказано это было с добродушной улыбкой, но я видел – он отнюдь не шутит. – А-то он тебе бок натирает. Да и ребятам моим поспокойнее будет. Вдруг на тебя помутнение найдёт…

 - Больше ничего нет? – недоверчиво прищурился мой собеседник, когда я отдал ему «Макаров».

 Я с усталым безразличием пожал плечами, мол, ищи.

 - Ладно, - наконец сказал Лешак. – Трогай тогда, зверушка. Как-нибудь прокатишь меня с ветерком.

 

 

6. Айн, цвай – полицай (окончание).

 - Ненавижу любителей, - сказал Гога.

Он сидел на повозке, за моей спиной и ронял слова в окружающее пространство. Сначала я думал, что это он с Баркасом разговаривает, потом, что со мной. Но Баркас молчал, а моего ответа Гоге и не требовалось. Так что, похоже, говорил он просто так, чтобы не молчать. По-моему он ещё и ногой покачивал, как маленький мальчик. Ствол его автомата почти упирался мне в спину.

 Здоровяк и Малой тащили телегу куда-то, судя по солнцу, на северо-запад. Толик по-прежнему был без сознания. Может это и к лучшему…

 – Насмотрелись боевиков и думают, что если пуля попала в кого, так он тут же теряет сознание и кулём валится на пол, - не умолкал Гога. - А противник и не думает падать. Сам видел, как Лёха, кореш мой, с тремя пулями в груди прожил ещё полчаса, пока я его до больницу вёз. Причём в Приёмный покой он сам зашёл. А оттуда уже вперёд ногами, - голос рассказчика на миг погрустнел, но только на миг. - Или другой случай. Один отморозок со сквозной дыркой в голове, мы думали - остывает уже, нож вытащил, Репе под колено - раз! – и связки порезал.

 - Здесь налево, - скомандовал Гога. Я потянул повод, поворачивая в указанную сторону, и он продолжил. - Так что даже в голову – ещё не факт. А эти слюнтяи, как увидят, что жизнь не кино – сразу полные штаны. И ну палить. Не умением, так числом взять. Глаза на выкате и уже не различают: где свой, где чужой… И невдомёк этим паразитам, что вид своей крови делает врага ещё опаснее. Опять же - рикошеты, если в помещении. Короче, там, где нужно было улучить момент и двумя тремя выстрелами решить вопрос, они устраивают бойню.

 - Ну всё, - вдруг сказал Гога. – Приехали.

 Я потянул вожжи на себя, останавливая упряжку.

 Дорога, вильнув на повороте, упиралась в огромное, сколько видит глаз, болото, утыканное редкими почерневшими деревьями. Но не заканчивалась, а продолжалась, круто уходя под воду. Наверное, здесь не так давно просел участок суши. А может, ездят по ней в самый омут некие местные обитатели по своим странным делам.

Зона. Чего здесь только случается.

 - Слезайте, - скомандовал Гога.

 Я спрыгнул с облучка и оглянулся.

 Гога уже без опаски открыл крышку «гроба» и ткнул Троячку прикладом в бок. Раз, другой. Тот замычал.

 - Живой? – хмыкнул наш конвоир. – Слезай. Приехали.

 Толик застонал, завозился. Попытался сесть.

 - Где я? Куда приехали? - переспросил он, слепо вертя головой. – Уже лагерь? Где мы?

 Одну руку он прижимал к животу, другой тёр лицо.

 - Приехали-приехали, - весело подтвердил Гога. И уже мне: – Помоги ему.

 Пока я возился с Троячкой, «камуфляжный» достал из кармана яблоко и сочно им захрустел.

 - Хочешь? – протянул он ещё одно Баркасу, тот отрицательно мотнул головой.

 - Давайте вперёд, - скомандовал Гога невнятно, когда я помог Толику, тот почти висел на мне, стать на землю.

 - Куда? – не понял я. – К воде?

 - К воде, - легко подтвердил Гога. – Сейчас паром прибудет.

 Я взял бродягу под руку, и мы подошли к самой кромке болота. Было до звона в ушах тихо, ни плеска, ни шелеста, ни кваканья.

 - Что происходит? – не унимался Толик. Он всё время пытался обернуться на ходу. – Где я? Кто вы такие?

 Огрызок яблока просвистел у моего уха и плюхнулся в воду.

 Осознание того, что вот-вот произойдёт, пришло ко мне одновременно с двумя, почти слитными, щелчками предохранителей за спиной.

  Я машинально подтолкнул Троячку вперёд, тот по инерции пробежал несколько шагов, споткнулся, рухнул в мутную трясину. Не успел я последовать за ним, как сзади застучали автоматные очереди. Три пули ударили мне в спину. Четвёртая, я уже падал в болото, насквозь пробила голову.

 Я взмолился, что бы тут оказалось достаточно глубоко, и мои молитвы были услышаны: снизу пахнула холодом чёрная бездна омута.

 Мутная вода сомкнулась за спиной, скрыла от солнечного света, но не от пуль. Еще две настигли меня: одна разорвала ухо, другая перебила левую руку. Рядом дергался тоже раненый Толик Троячка. Погружение было для него неожиданностью, он не успел глубоко вдохнуть и теперь пытался всплыть. Я схватил его за широкий армейский ремень, придержал, получив локтем в лицо. Вода стала рыжей от нашей крови.

 А на берегу и не думали успокаиваться. Снова глухо застучали автоматы.

 Вот и всё, - подумал я, ожидая, когда же начнёт угасать сознание. Было больно, отчаянно хотелось дышать. Рядом корчился тонущий бродяга. Я почувствовал, что он вот-вот сдастся и наберёт полные лёгкие болотной жижи. Попытался, была – не была, вытолкнуть его на поверхность, но Троячка намертво вцепился в мою руку. Пришлось и самому грести навстречу солнцу, теряя остатки сил.

 В этот момент над нами промелькнула чья-то большая тень, вода вокруг вскипела, раздался яростный рёв. В ответ автоматы, будто взбесились, выдав по длиннющей очереди.

 Когда я таки вынырнул, вокруг меня вились в воздухе и лупили о поверхность вспенившейся воды, похожие на водоросли, толстые и тонкие щупальца. Казалось, их было тысячи. Несколько штук тут же прилипли к моим рукам и спине.

 И, не успел я осмотреться и надышаться таким вкусным воздухом, меня вдруг рвануло и снова понесло куда-то в болотную бездну. Хорошо я как раз вдох успел сделать.

 Скорость движения была такая, что у меня голову подбородком прижимало к груди. Плюс вращение. Через пару секунд я уже не понимал, где верх, где низ. Поэтому когда меня выбросило на поверхность, я не сразу понял, что лечу над водой. И лишь грянув на берег и пропахав по траве метров пять, до меня дошло – суша. Рядом грузно рухнуло тело несчастного Толика. Он тут же скрючился, держась за торчавший из живота обломок колючки, и громко заскулил.

 Далеко за болотом продолжалась пальба.

 Это что же выходит: Липучка, он же «Дерьмомёт», нас спасал что ли?

 Чудны твои дела, Господи…

 Болела простреленная голова, изувеченное ухо, рука, спина. Я попытался сесть, но в руках и ногах была такая слабость, что не получилось даже пошевелиться. Поэтому я только мог наблюдать, как ко мне приблизились детские ноги, обутые в поношенные сандалики.

 - Опять вляпался? – услышал я знакомый голос.

 Генка, он же Колька, он же Санька присел рядом, заглядывая мне в глаза.

 - Не терпится тебе на Тот Свет, - сказал он со вздохом.

 Мальчик порылся в карманах своих шорт, достал из одного крохотный пузырёк с содержимым насыщенного тёмно-синего цвета. Колпачок на пузырьке заканчивался эдакой пипеткой. Генка, пускай он будет всё же Генкой, приоткрыл мне рот и капнул в него несколько капель своего снадобья.

 Рот, затем гортань и желудок обожгло так, будто в них влили кипящий свинец. Перехватило дыхание. В глазах потемнело. Окружающее пространство поплыло, теряя очертания, и вдруг навелось на такую резкость, что у меня заслезились глаза. Рывком вернулось ясность мышления, мышцы, все до одной, снова были мне послушны. Ранен? Кто? Я? Да привяжите кольца к Небу и Земле и дайте их мне…

 Я без малейшего усилия сел и осмотрелся. Из дырки в правом виске потекла и тут же свернулась, запечатывая отверстие, струйка крови.

 Слева, сколько хватало взгляда, тянулось знакомое болото с редкими почерневшими деревьями.  Справа возвышался берег, поросший кустами ивняка, а далее – стояли высокие сосны.

 - Это транк, - пояснил мальчик. – Его действия хватит ровно на час. Потом начнёт ослабевать и ещё через полчаса, ты снова и пальцем пошевелить не сможешь. Так что хватай своего покойника и тащи в ту сторону.

 Генка махнул вдоль берега.

 - Там за кустами дебаркадер. Доктор. Он поможет, - продолжил он.

 - Что ж и ему не капнешь своего транка? – спросил я.

 - Ему нельзя, - сказал мальчик и достал из кармана новый пузырёк. На этот раз с мутно-жёлтым содержимым. – Скажешь Кораблёву, что бы дал ему вот это. Три капли. А как перестанет тошнить кровью, ещё две. Понял?

 Я кивнул головой.

 - Тогда ступайте, - сказал Генка. – Время дорого.

 Я перехватил руку Толика через плечо, обнял его за талию и поволок в указанную сторону.

 - Стой, - вдруг окликнул меня мальчик. Он догнал меня, немного поколебался, но всё-таки спросил. – Почему они в вас стреляли?

 Я криво усмехнулся. Какой же ты, по сути, пацан, как бы ни пыжился.

 - Потому что им за это ничего не будет, - ответил я, потащил Троячку дальше.

 И проснулся…

 

 7. Явь.

 Ничего себе сон!

 Дождь закончился. В каюте пусто. Я встал с кровати и потянулся. Однако - выспался. Интересно, сколько я здесь пролежал? Выглянул в коридор. Кораблёва нигде не было видно. Наверху с артефактом возится? Вот нечего ему делать.

 Я вышел наружу и глубоко вдохнул влажный воздух. На носу, свесив ноги за борт, сидел Генка. Одет он был в прозрачный целлофановый дождевик с капюшоном, в руках держал пластиковую телескопическую удочку. Рядом стоял его верный фонарь. Стекло в фонаре было склеено скотчем.

 - Клюёт? – спросил я, присаживаясь рядом.

 - Да какая тут рыбалка, - махнул рукой мальчик. – Одни лягушки.

 Я глянул на воду. Тоненький красный поплавок стоял неподвижно.

 Голову вдруг пронзила резкая боль. Я схватился за висок. Шрам. Вроде не было никакого шрама…

Вдруг вспомнился сон. Гога, молчаливый Бекас. Расстрел.

 Снова потрогал шрам на виске.

 - Так это на самом деле было?

 Мальчик косо на меня глянул:

 - Нет.

 Я с облегчением выдохнул, но Генка продолжил:

 - Это с тобой ещё будет. Возможно. Тебе решать.

 Я помолчал, пытаясь понять, а мальчик продолжил, меняя тему:

 - Ты Кораблёва не увози отсюда. На «Янтаре» ему теперь жизни не дадут. Пусть он пока здесь побудет.

 - А здесь он что делать будет? – спросил я. – Где жить? В гнилье этом? А питаться чем? Лягушками?

 - Этот дебаркадер раньше принадлежал Чернобыльской санэпидемстанции. Он, по сути, плавучая лаборатория для анализа подконтрольной акватории. На втором этаже полно всяких спиртовок, реторт и прочих научных штуковин. Я как показал их Кораблёву, так он про всё забыл. Возится теперь, колбы до дыр протирает, да план опытов составляет. А с едой ты ему пока поможешь.

 Генка вынул из кармана шорт и протянул мне предмет, похожий на искусственный глаз.

 - Это «Проектор», - сказал он. – При активации показывает семнадцать минут произвольно выбранного прошлого точки активации. С привязкой, естественно – нафига вам в пустоту пялиться. Радиус перспективы 240 градусов, глубина, при отсутствии препятствий, полтора километра. Разброс от одной до полуторы тысяч лет от текущего времени.

 - А как его активировать? – спросил я. – Я к тому, что если на «Янтаре» спросят…

 - А вот не скажу, - ухмыльнулся Генка. – Пусть ваши умники сами репы почешут. Да ты не переживай. Они и так за эту штуку тебе не то, что продукты, душу продадут. А на дальнейшую перспективу, возьмёшь у Кораблёва записку, чтобы выдали тебе в пользование «гроб». Будешь в нём покойников сюда и на «Янтарь» возить. Всё лучше, чем на коротком поводке у Ломтя сидеть.

 Я подумал и согласно кивнул.

 - И ещё, - сказал Генка, снова порылся в кармане шорт, бездонный он у него что ли, и протянул мне булавку с кроваво-красной бусинкой на конце. – Возьми. Если ещё раз нарвёшься на тех, кто захочет тебя расстрелять, сломай её. И брось на землю. А потом - беги оттуда. Минуты две у тебя будет.

 - Так мне и дадут убежать, - хмыкнул я.

 - Ты не понял. Это у тебя будет две минуты. А у твоих расстрельщиков – секунд пять. Может – семь. А потом им не до тебя станет.

 - В смысле? – не понял я.

 - А вот сломаешь – увидишь. Ладно, - Генка резко подсёк удочку, на конце которой был не крючок, а что-то похожее на надраенный медный пятак. – пошли к Кораблёву. А-то он сейчас огонь трением своих пробирок добудет. Дебаркадер спалит.

 И мы пошли к Кораблёву.

 

 8. Легенда о Гробовщике.

 - И чего мы тут торчим? Утром бы вышли, давно бы в лагере были.

 - А с Ленчиком как? Здесь бросим?

 - Нет, блин, давай рядом ляжем и сдохнем за компанию.

 - Ты, Муха, не жужжи. Сказано же ждать, значит - будем ждать.

 - Так ведь время идёт, не дай Бог Выброс грянет.

 - Не мельтеши. К обеду двинем. Сдаётся мне - Гробовщик по его душу пожалует.

 - Какой Гробовщик? Это же сказочка. Типа, ездит по Зоне эдакий мутант, как по Бродвею. И гроб с собой возит. Железный.

 - Ну, ты дятел! Никакой он не мутант. Точнее, мутант, конечно. Но не совсем. Это был такой бродяга в Западном лагере по кличке Молчун. Он Зоне душу продал в обмен на три везения.

 Первое везение использовал, когда он в поиске на засаду южных нарвался. Семь человек и все с волынами. А у западных на двоих один ржавый «макарыч», который, неизвестно, стрельнет в следующий раз или клина поймает. И что ты думаешь: напарника в решето, а у Молчуна ни царапины. И семеро южных вповалку лежат. До этого оружия отродясь в руках не держал, а семь выстрелов – семь покойников. У кого в сердце, у кого в башке дырка.

 - И что, даже следствия не было?

 - А зачем, если и так всё ясно. Двое с семерыми разве стали бы бодаться? Киров порычал, да и успокоился. Это ещё при покойном Дятлове, кураторе западных, было. А тот, пока ему автомобильную аварию не устроили, своих в обиду не давал.

 Ну вот, второе везение Молчун спалил, когда в «Склеп» попал. Это такая редкая аномалия. Поганая - слов нет. Вляпаешься в неё и тут же натурально в могиле окажешься. И не в гробу с крышкой, венки, цветы, все дела, а просто забросит тебя метра на три под землю, и поминай, как звали. Вот и прикинь: шла тройка – три живых души, и вдруг,- хлоп! – будто в воду, и только три могильных холмика.

 - Жуть какая, дядь Коля! А дальше чего?

 - Вот тут у Молчуна второе везение и распечаталось. Выбрался он из-под земли, кинулся своих напарников раскапывать, да куда там – опоздал. Задохнулись. Тогда Молчун мобилу из кармана достал и приятелей своих напоследок сфотографировал. Назло Зоне. Знал: после этого не достанутся ей души умерших.

 Ну, Зона, ясное дело не простила. Она за меньшее карает, а тут такое.

 И вот, когда Молчун уже в лагерь возвращался, накрыла она его внезапным Выбросом. Причем как загрохотало, был он в чистом поле. Ни тебе домика, ни поганой канавки. Присмотрелся - что за диво! – на пригорке гроб стоит. Да не простой – железный. Он бегом туда. Открыл – пустой. А небо уже фиолетовое, вот-вот начнётся катавасия. Что делать? Пришлось ему в находку свою улечься, хоть какая защита, да последнее везение использовать. Так что выжил, хоть и перекрутило его Выбросом чуть ли не навыворот. Ходить ему нынче трудно, так Зона ему повозку, в которую две псевдоплоти запряжены, выделила. Теперь он ей навроде золотаря служит. Ездит, да аномалии от нашего брата прочищает. Тела на телегу свою накладывает и кого куда отвозит. Кого к учёным на Янтарь, а кого к Слепому доктору на болота. Кстати, гроб тот железный Молчун не бросил. С собой возит. Вдруг снова Выброс. Ну и если кто живой ему попадётся, к примеру не до конца какого бродягу аномалия уделает, Гробовщик его в этот гроб помещает, чтобы, значит, живым довезти до места назначения. Потому, как конструкция у того гроба особая. Помереть не даёт.

 - А я вот слыхал, что грешников, тех, кто напарника в беде бросил или молодого в анамалию подтолкнул для забавы, сам знаешь, какие сволочи на свете встречаются… Так вот, таких Гробовщик к самому Саркофагу отвозит. Потому и зовут его ещё Саркофагер…

 - Брешешь ты всё, Колян. Все знают, что Саркофагер – это волк из колючей проволоки, да сетки-рабицы сплетённый, стекловатой поганой набитый. Он, это да, мертвых, а когда и живых из тех, кто ослаб, своими колючками цепляет и к Саркофагу оттаскивает. А за это он ему жить позволяет.

 - Это ещё кто из нас, Муха, брешет. Твоего волка кто видел? А я Гробовщика, как тебя сейчас. В прошлом поиске у поворота на Романовичи. Едет себе по дорожке, две псевдоплоти у него в упряжке и аномалии не указ. Жека Трепач ещё по его следу идти предложил, мол, мимо всех бед проскочим. Слава Богу, отговорили дурака.

 - Дядь Коля, а зачем он бродяг к Саркофагу возит?

 - Никто точно не знает, Тоха. Некоторые говорят, тварь там сидит, которая их душами питается. Причём живых она с особым удовольствием употребляет. А как нажрётся, из-под земли вылезет, да крышку Саркофага, как шапку, себе на голову нацепит. И настанет тут для всех час Скорби и Доблести…

 

9. Чёрный бамбук.

 Толика Троячку я нашёл в дальнем углу заброшенного цеха на окраине Бураковки. Он лежал, скрючившись, у штабеля почерневших от времени досок. Споры Чёрного бамбука дали побеги, проткнув изнутри его живот, ближе к левому боку, но парень всё ещё дышал. Я осмотрел тело бродяги, шип пока был только один. Дикий Митяй, стоявший рядом, виновато выдохнул и сказал:

 - Говорили же ему – надень противогаз. А он, дурачёк, маску-то напялил, а фильтр скрутил до половины. Чтобы лучше дышалось.

 - Комбикорм, - подтвердил стоявший за спиной Рябой. Он был старшим тройки и, похоже, сильно переживал из-за Толика. – Зелень майская. Сказок начитался, пух жёлтый, цыплячий. Крутым сталкером себя вообразил.

 Я достал из рюкзака ветошь, накинул на матово-чёрную колючку и, резким движением сломал шип у самого основания. Толик резко открыл глаза и вскрикнул. Закашлялся. Из его рта по щеке побежала дорожка крови.

 Полученный свёрток я спрятал в рюкзак. Костик проводил его алчным взглядом.

 - Ты куда его? – заискивающе спросил Рябой. – К учёным или к Слепому доктору на болота?

 - К доктору, - коротко ответил я и взвалил неожиданно лёгкое тело бродяги себе на плечо.  Троячка то ли громко выдохнул, то ли застонал. Новомодный приборчик ПДА на его руке пискнул.

 - Вот и хорошо, - закивал Рябой. – Скажу в Лагере, чтобы его пока с довольствия не списывали.

 Я захромал к выходу из цеха. Руки Толика безвольно били по моей спине. Обогнавший меня Рябой предупредительно отворил и придержал скрипучую перекошенную дверь. Снаружи было солнечно. У распадающегося на куски бетонного забора потрескивала малая «Электра». Ржавый остов трактора все так же бодал бампером землю. На покосившемся столбе ЛЭП качалась ветром ржавая табличка «Не влезай…».

 Костёр, который развели Костик и Рябой, уже больше дымил, чем горел. На большом плоском камне чернела копотью большая наполовину выкипевшая кружка воды.

 Рябой вдруг догнал меня и решительно тронул за свободное плечо.

 Я обернулся на ходу.

 - Продай «Колючку», - попросил он, сам перепуганный своей наглостью. В глаза мне он старался не смотреть.

 Я перевел взгляд на Костика. Тот смотрел на меня с надеждой.

 - Что дашь? – спросил я, даже не сбавляя шага.

 - Есть палка вяленной колбасы, хлеб, чай, шоколад, - стал перечислять Рябой, семеня рядом.

 - Водка, десять патронов к ПМ, - понизив голос, добавил Костик.

 - Выручай, Гробовщ..., - продолжил было он и тут же получил локтём поддых от старшего.

 Я остановился и смерил бродяг взглядом.

 - Не сердись на него, - сказал Рябой, бледнея. – Мы пустые. Почти. А Киров, падла, требует, чтобы «порожняк» держали в штрафных изоляторах на трети пайка. Уже избу выбрали и колючей проволокой обмотали. Окна заколотили.

 - И охрана из актива. С-суки, - добавил Костик, севшим голосом.

 - Так как - обмен? – спросил Рябой.

 - Нет, - отрезал я.

 Ломоть за шип Черного Бамбука даст больше. А эти… Не пережить им этой ходки. Я присмотрелся: ну да – спящая «Карусель», будь она неладна. И хоронить нечего будет.

 Аккуратно положив Толика, в саркофаг, я закрыл крышку. Потом порылся в своём рюкзаке, достал из него кулёк из вощеной бумаги с «Алым жемчугом». Взвесил на руке – грамм на триста потянет – и протянул его Рябому:

 - Колбаса, хлеб, чай, шоколад, - назвал цену я. То, что они к вечеру помрут, ещё не повод их грабить.

 Рябой кивнул Костику и тот метнулся к рюкзаку у костра. Мелькнуло и пропало видение: два мёртвых тела, одно из них – Костик, кровавый отпечаток ладони на верхнем клапане моего рюкзака…

 -  Даже и не думай, - сказал я Рябому. - И сам сдохнешь, и напарника сольёшь.

 - Все мы немощны ибо человецы суть, - пробормотал тот, бледнея, и дрожащей рукой принял кулёк.

 - Вот-вот, борись с искушениями, Рябой, - ухмыльнулся я. Взял принесённый Костиком пакет с продуктами, положил его на возок рядом с гробом. Позвоночник вдруг пронзила такая сильная боль, что я чуть не застонал. Медленно дохромал до костра и присел на кучу щебня. Сейчас отпустит…

 Рябой рядом переминался с ноги на ногу.

 - Есть шансы, что Толян выживет? – спросил наконец.

 Был он, что называется, оболочкой. Выпить, морду набить, поиметь такую же, как и он пропитую шалашовку. Пока жил с семьёй, всё косился на подраставшую дочь, но решимости не хватило. Когда жена ушла, в течение года потерял работу и пропил квартиру. Когда его привезли сюда, он уже не человек был. Так – набор рефлексов. И вот надо же, сдружился с Толиком. Заботился о нём. Даже жизнью рисковал ради нового друга.

 - Не знаю, - ответил я и пожал плечами.

 Не рассказывать же ему историю Рубика Багдасаряна из Северного лагеря. Он во время поиска в районе Черевачей тоже получил дозу спор Чёрного Бамбука. И пустили те споры корни прямо у него в башке. Другой бы тут же помер, а Рубику только на пользу пошло. Ни с того, ни с сего, вдруг проявились у него такие математические способности, что стал он Выбросы предсказывать не хуже учёных умников. А те завалили Кирова требованиями отдать им этого бродягу для потрошения.

 Тем бы и кончилось, но Багдасарян на досуге написал две аналитические записки, в которых предсказал банковский, а следом и политический кризис в течение ближайшего месяца. Всё сбылось до последней запятой. В результате мозг Рубика учёным не достался. В виде исключения, ему было дозволено покинуть Зону и стать ведущим аналитиком в одном из закрытых институтов.

Закончилось эта история трагично. Полгода спустя, Рубик пришёл на работу с поясом шахида. Взрывом снесло два этажа. Погибла уйма народа. И какого!

 После этого выход кого бы то ни было, побывавшего в Зоне, за пределы кольца оцепления был настрого запрещён.

 

 10. Таблетка бессмертия.

 Дорога была та ещё. Телегу трясло, Мелкий и Здоровяк недовольно «буфали». За моей спиной подпрыгивал на ухабах «саркофаг», он же «контейнер», он же, в просторечье, «гроб хрустальный» или просто – «гроб». Сквозь текстолитовое окошко «гроба» виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.

 Минули Ивацевичи. Прямо по курсу распластался перекрёсток. Я притормозил, вспоминая. Огляделся. Вон он, тот ельник, в полукилометре ветками шевелит.

 Пробормотал:

 - Налево поедешь – убитому быть.

 И повернул направо.

 Объезд занял лишний час тряски по пыльной грунтовке. Но вскоре грунтовку сменила сырая лесная дорожка, потом еще полчаса по сочащемуся водяными лужицами топкому бережку, и моему взору во всей красе предстал дебаркадер - жилище Слепого доктора.

 А вот и сам Кораблёв. Сидит, ноги за борт свесил, курит да в воду поплёвывает. Правда, уже не слепой. Я присмотрелся: он что, глаза кровососа себе пересадил?

 На фоне чёрных клякс налитые красным глаза смотрелись жутковато.

 Во даёт!

 Заметил меня, бычок о палубу железную пригасил, да в коробок пустой поместил. Очень он до экологии бережливый.

 - Что привёз?

 Это мне вместо «здравствуй».

 - Не что, а кого, - поправил я его. – Бродяга споры Чёрного бамбука подхватил.

 - Сегодня кто, а завтра глядишь, а он уже что, - буркнул Кораблёв и крикнул. – Афанасий, прими!

 С дебаркадера спрыгнул и поскакал на четырёх конечностях снорк. Как только этот умник его приручить смог! Хоть Афанасий даже взгляда лишнего в мою сторону никогда не позволяет, всякий раз меня при встрече с ним бросает в дрожь.

 Подскочив к телеге, Здоровяк и Малой шарахнулись в сторону, снорк деловито взвалил «гроб» себе на плечо и, уже на двух ногах, засеменил на дебаркадер по самодельным деревянным сходням.

 - Готовь операционную, - крикнул Кораблёв ему во след.

 Я подошёл к доктору, присел рядом. Тот, молча, протянул мне пачку «Кэмела». Я достал одну, прикурил и спросил:

 - Чего без настроения?

 - Да приходила тут делегация на днях, - буркнул Кораблёв. – Все из себя, в камуфляже, «Калашами» обвешанные, приблуды в ушах торчат, типа рации. Приглашали на «большую землю». Мол, премию мне Киев выписал в придачу к медали за заслуги.

 - Вежливо приглашали? – спросил я.

 - Пока – вежливо. Только знаю я их награды. В комнату с мягкими стенами пока не расскажу, что знаю. А потом выпотрошат и опилками набьют. Гляди народ: «Мутант Чернобыльский, не опознанный». Ещё и деньгу зашибать моей тушкой будут.

 - А если снова придут и уже невежливо попросят?

 - А хрен им, - усмехнулся Болотный доктор. – Тут неподалёку выводок «Липучек» обитает. Я вожаку занозу из глаза вытащил. Договорился, чтоб никого чужого не пускали.

 - Я же проехал, - сказал я.

 - Тебя я им показывал, - махнул рукой Кораблёв. – Так что не бойся. Тут тебя никто не тронет.

 Он погрозил берегу кулаком:

 - А остальным – шиш с маслом! Слышь, Гробовщик, знали бы эти уроды, что вокруг крутятся, подслушивают, да подсматривают, что у меня есть, они бы не в Киеве - в Стокгольме мне премию бы вручали! На карачках бы сюда приползли. Смотри!

 Он достал из нагрудного кармана фиолетовую жемчужину и на ладони показал мне.

 - Это таблетка бессмертия. Подправляет генетический код. Каждые одиннадцать лет организм, каждая клетка, каждого органа, полностью омолаживается. Принял – и будешь жить вечно. Если, конечно, не убьют. Или от болезни не загнёшься.

 - Круто, - сказал я равнодушно. – И чего?

 - И ничего, - сник Кораблёв. – Теперь осталось найти человека, которому можно было бы эту таблетку вручить. У тебя никого на примете нет?

 Я отрицательно помотал головой.

 - Вот и у меня тоже ни-ко-го, - по слогам сказал учёный.

 Он стряхнул таблетку с руки и она, булькнув, скрылась в бурой болотной воде.

 - А ну, если лягушка какая-нибудь сожрёт? - спросил я.

 - Околеет, - ответил Болотный доктор. – Ну а если выживет… Бессмертная лягушка – не самый плохой вариант. Как считаешь?

 

Конец четвёртой части.

 

 Продолжение: Часть пятая. Час Скорби и Доблести - следует.

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]