Двойной кошмар. Главы 21 и 22

Глава 21

- Смертные жёны, для вас пример указуют богини:

Не отвечайте же «нет» жадным желаньям мужским!

Страшно обмана? Зачем? Все ваше останется с вами:

Не убывает оно, сколько его ни бери.

Сточится сталь сошника, обкатаются камни о камни,  

Но не иссякнет одно - то, чем дается любовь.

Разве кто запретит огню от огня зажигаться         

Или возьмет под замок воду в пучинах морей?

Так почему же твердит красавица другу: «Не надо»?

Надо ли воду жалеть, ежели вдоволь воды?

Я не к тому ведь зову, чтобы всем уступать без разбора,

Я лишь твержу: не скупись! Твой безубыточен дар... [1]

Одобрительный крик прокатился по площади, зрители засвистели, затопали ногами. Толстяк Громкоголос вытер пот со лба и широко улыбнулся, показав кривые зубы. Его соперники - Газелий и ещё несколько мужчин с кифарами и флейтами, - нехотя похлопали. Лица соперников выражали уныние.

— Громкоголос, как всегда, неподражаем! – объявил старик в волчьей шкуре. – Найдётся ли певец, кроме великолепного Газелия, способный бросить ему вызов?

— Ну как? – Ромка торопливо размазал по лицу остатки краски.

Толстопуп одобрительно кивнул:

— Теперь тебя родная мать не узнает.

— Если больше нет желающих взойти на священный камень, и спеть в честь богини, наши судьи приступят к обсуждению участников! – старик указал на скамью, где сидел седой, подслеповатый старичок. По обе стороны от старичка сидели двое поэтов помоложе, в белых простынках и с тщательно расчёсанными бородами.

— Есть желающий! – крикнул Роман. – Я буду петь.

— Как твоё имя, юноша? – спросил старик.

— Меня зовут Ром. Я прибыл издалека, и хочу померяться силами с местными певцами, - громко ответил Ромка.

Он взобрался на камень. Вот и пригодилась кифара убитого разбойника, отца Козочки. Ромка уселся на складной стул и поставил кифару на колени. Провёл пальцами по струнам.

— Выступает гость от далёкого племени черноногов, славный поэт Ром! – торжественно объявил старик в манере бывалого конферансье.

Гадая, почему старик обозвал его членом племени черноногих,  Ромка взял первый аккорд.

- Эней был парубок задорный
И хлопец — хоть куда казак,
И в мордобитии проворный,
И выпить тоже не дурак.
Когда ж пиндосы, взявши Трою,
Её свели на кучу гною,
Эней с войсками тягу дал:
Собравши сотни три троянцев,
Отборных гопников-поганцев,
Куда глаза глядят, удрал.

Зрители радостно зашумели, женщины захихикали, но тут же смолкли под строгим взглядом старика в волчьей шкуре. Ромка наконец поймал мелодию, и склонился над кифарой:

- «Да я его прикончу, гада! —
Вскричал растроганный Эол,
— Да вот помощников мне надо,
А от меня весь штат ушёл:
Борей страдает от похмелья,
А Нот уехал на веселье —
У нимф сейчас корпоратив;
Зефир отправился туда же,
А Эвр валяется на пляже:
Я распустил весь коллектив!»

Поэты на скамье судей зашептались. Старик-распорядитель в волчьей шкуре покачал головой и ухмыльнулся в бороду.

- Всю ночь отчаянно страдая,
Дидона бродит по двору.
Судьбину больше не гадая,
Решает вверить жизнь костру.
Схватив каминное кресало
И для растопки два журнала,
Она идёт на задний двор,
Идёт полночною порою
Средь карфагенского покоя —
Себе свершает приговор.

Ромка увидел краем глаза, как багровеет лицо толстяка. Газелий, стоя рядом с Громкоголосом, накручивал на палец кончик бороды и отбивал ногой такт.

- Одежду царскую сняла,
В костёр одежду положила
Поверх неё сама легла;
До неба тотчас пламя встало,
Покойницы не видно стало,
Пошёл от ней лишь дым и чад.
Энея так она любила,
Что от любви себя спалила —
Послала душу к чёрту в ад. [2]

Разошедшийся Ромка поднялся со стула и, перехватив кифару, сыграл на витых струнах бессмертную тему «Дыма над водой».

На мгновение площадь затихла, слушая затихающий звон струн. Потом зрители восторженно закричали, а в Ромку полетели пучки петрушки, бутоны цветов и прочая зелень. Женщины хлопали в ладоши, мальчишки свистели, мужчины топали ногами. Седобородые судьи склонили головы над столом и принялись совещаться.

— В соревновании певцов, исполнивших песни собственного сочинения, победил Ром, гость из далёкого племени черногогов! – объявил старик-распорядитель.

— Ничего, - проворчал толстяк Громкоголос, бросив косой взгляд на Ромку. – Это ничего не значит. Главный приз дают за поэму.

Они переглянулись с Газелием, и поэт согласно кивнул.

Ромка слез со «сцены» и присоединился к собравшимся в кучку участникам состязания. Те молча потеснились. На камень опять выбрался великолепный Газелий, и принялся декламировать, поводя руками и воздевая их к небу.

— Нет, Газелий уже не тот, -  авторитетно заявил один из соперников, тощий, с жиденькой бородкой поэт рядом с Ромкой. – Видно, стар стал Газелий.

Его собрат по поэзии кивнул, теребя бороду. Ромка слушал. Его очередь была после всех.

Громкоголос декламировал так, что распугал последних птиц в округе. Взмахивая руками и трагически взрыкивая, он поведал зрителям о войне двух племён, о победах и поражениях. Каждое убийство героя и способ умерщвления перечислялись в кровавых подробностях. Зрители ахали и визжали.

— Это уже было, - скептически заметил один поэт-соперник другому.

— И не раз, - отозвался тот, презрительно фыркнув.

Громкоголос слез с камня под одобрительные крики зрителей. 

Ромка взобрался на его место. Поэма. Ему нужна поэма. Он зажмурился, вызывая в памяти заученные наизусть строки. Глубоко вдохнул и начал:

— Муза, скажи нам о том многоопытном муже, который,

     Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,

     Многих людей города посетил и обычаи видел…

Он видел, что зрители затихли на своих местах, слушая слова старика Гомера. Газелий и толстяк Громкоголос тихо шептались, не глядя на «сцену». Подслеповатый старичок-судья выпрямился и вытянул шею, вслушиваясь в Ромкину речь.

Тихо было на площади, когда Роман закончил первую «песню» о хитроумном Одиссее. Потом старый судья поднялся со скамьи и поднял сухую, бледную ладонь:

— Скажи, юноша, где ты мог слышать эти слова? Откуда ты взял свою поэму?

Ромка замялся. Он был уверен, что никто здесь не может знать этих стихов.

— Мне кажется, я знал их всю жизнь. Сейчас он вдруг возникли в моём сердце и попросились на свет.

Обмануть, ни разу не солгав. Сказать правду и не сказать ничего. Ему нужно спасти Рэма.

Старик-судья выбрался  из-за скамьи и подошёл к камню, на котором застыл растерявшийся Ромка. 

-   Воистину это чудо, юноша. Я написал эти стихи и спрятал, желая похоронить их вместе со своим старым, бренным телом, когда придёт мой час. Не хотел отдавать их своему сыну, чтобы тот зарабатывал моим трудом, потешая публику на базарной  площади, за кусок мяса и медную монету. Теперь я вижу, что рассердил богов. Они хотят, чтобы поэму услышали все. И люди её услышали. Должно быть, богиня вложила эти строки в твои уста, юный поэт Ром.

Ромка покраснел до ушей, а старик взобрался на камень, снял с себя венок из засохших листьев лавра и водрузил парню на голову.

— Вот победитель состязания поэтов! – провозгласил судья, и зрители радостно завопили.

Глава 22

— Неправильно! – крикнул Громкоголос. – Он читал чужие стихи! Это запрещено!

— Действительно… - пробормотал Газелий. – Это не по правилам.

Зрители засвистели, затопали ногами. Один из стоявших с края площади парней крикнул:

— А ты чьи стихи читаешь, толстяк? Неужто сам сочинял?

— Ага, сам! – крикнули с другого конца площади. – Ночами не спал, старался!

— Аж упрел весь!

— Молчать! – налившись кровью, крикнул Громкоголос. – Свои стихи я пишу сам!

— Ну да, по ночам, - насмешливо выкрикнула какая-то женщина. – С Газелием на пару!

Глаза толстяка выкатились, казалось, ещё немного, и он лопнет от ярости.

— Докажите, что я лгу! – зарычал он. – Овцекрады! Думаете, я не знаю, что вы увели стадо моего господина в прошлое новолуние!

— Вор у вора украл! – выкрикнули с площади. – Твой хозяин отнял трон у своего брата! Дочку его в темнице заморил!

— Не вам судить, грязные козопасы! – крикнул Громкоголос. – Мой господин законно занял трон!

Не обращая внимания на поднявшийся на площади крик, толстяк взобрался на камень, на котором застыл растерянный Ромка, и протянул руку к лавровому венку.

— Снимай его, мальчишка!

— Опомнитесь, люди, не гневите богиню! – надрывался старик-распорядитель, стуча посохом. – Уймись, Громкоголос. Венок вручен победителю состязания в честь богини, ты не смеешь его снимать.

— Сейчас посмотрим, как я не посмею, – с этими словами толстяк дёрнул венок. Посыпались сухие лавровые листья.

Ромка потряс головой. Сухой листок прилип к потной, липкой от краски щеке, и он отёр её ладонью. Громкоголос отшатнулся, окончательно став похожим на варёного омара:

— Ты? Я же отправил тебя в город!

Ромка широко улыбнулся, глядя в налитые кровью глаза. Почему-то ему стало весело. Толстяк Громкоголос, с его круглыми, трясущимися от жира боками и потным лбом, был смешон и жалок.

— Пишете стишки вдвоём с Газелием? – насмешливо спросил он, скалясь в улыбке. Как там сказал этот работорговец: «целы все зубы?» - Интересная у вас жизнь пол… поэтическая.

— Держи его! – взвизгнул толстяк. – Солдаты, ко мне! Хватайте этого раба!

— Ты сам раб, - сказал  Ромка, ткнув толстяка пальцем в грудь, на которой болталась цепочка с камнем в блестящей оправе. – Цепной пёс своего господина.

— Вяжи его! – прохрипел Громкоголос, озираясь в поисках своих людей. К нему уже бежали двое солдат, бросив повозку с пленниками.

Люди на площади засвистели. Парень, что кричал с края площади, бросился к телеге, где сидели связанные рабы. Взобрался на повозку и принялся распутывать верёвки.

Толстяк схватился за пояс, где должен был висеть меч. Всё оружие участников осталось возле стола, где сидели судьи. Его отобрали заранее, сложив горкой на козьей шкуре.

— Я отрежу тебе язык, наглый раб! – прохрипел Громкоголос, шаря по поясу в напрасных поисках меча.

— Люди, уймитесь, не гневите богиню! – надрывался в крике старик-распорядитель.

Парень возле повозки освободил одного, сидящего с края, человека, и взялся за второго.

— Стой, сын болотной крысы! – взревел толстяк, заметив, что его добыча вот-вот разбежится. – Солдаты, охраняйте груз!

Уже почти добежавшие до своего начальника солдаты завертелись на месте.

— Сам ты сын горного козла! – выкрикнули из толпы. – Явились к нам в долину, отобрали лучшие пастбища, да ещё корчат из себя поэтов!

— Убирайся к своему хозяину-вору, - поддержал другой. – Пускай свой трон стережёт!

Громкоголос не ответил на выкрики из толпы. Проворно двигая жирными пальцами, он расстегнул пояс на животе и намотал конец ремня на ладонь:

— Я возьму тебя и без меча, мальчишка.    

Гибкий кожаный ремень с пряжкой со свистом рассёк воздух. Ромка ощутил мгновенную режущую боль, когда узкий пояс захлестнул ему ноги. Ремень сейчас же рванули, и Роман повалился на спину. Толстяк с неожиданной ловкостью подскочил, навалился сверху. Его локоть угодил парню в голову, и Ромка едва успел увернуться, чтобы не получить прямо в глаз.

Увесистая туша вышибла воздух из лёгких, и он тщетно попытался вздохнуть. Это нечестно. Весовая категория Громкоголоса явно зашкаливала. Сумоисты в Японии приняли бы того с распростёртыми объятиями.

Толстяк опять ударил локтем, Ромка увернулся, избежав удара, который наверняка отправил бы его в нокаут. С усилием высвободив кисть руки из-под туши противника, парень ткнул толстяку пальцами в рёбра. Громкоголос всхрапнул, но хватку не ослабил. Вместо этого он боднул Ромку прямо в лоб.

В голове вспыхнули и поплыли искры. Роман отчаянно извернулся, и снова ткнул в жирный бок. Неожиданно хватка ослабла, и он смог высвободить всю руку. Ничего не видя от плавающих перед глазами огненных кругов, Ромка оттолкнул противника, и приподнялся, жадно вдыхая воздух. Ременная петля на щиколотках врезалась в кожу.

Взъерошенный дядька Толстопуп, оскалив зубы, тянул его жирного противника за ногу. Громкоголос яростно брыкался, не желая отпускать почти задохнувшегося Ромку.

Тот наконец стряхнул ремень и вскочил на ноги. Не обращая внимания на звон в ушах, от души пнул толстяка в печень. Громкоголос хрюкнул и скорчился, зажав бок руками.

Старик-распорядитель метался рядом, заламывая руки и призывая богиню. Женщины визжали, взобравшись с ногами на столы и подобрав юбки. Ромка мельком глянул на ряд дамских ножек, подхватил пояс толстяка, и быстро, пока тот не опомнился, скрутил ему руки. Затянул ремень на жирных запястьях, закрепил узел. Громкоголос сипел, мотая головой. С отвислых щёк его капал пот.

Солдаты, подбежавшие было к повозке с рабами, увидели жалкое положение предводителя, и кинулись к нему на выручку. Парень из толпы, уже освободивший одного пленника, сделав неприличный жест им вслед, презрительно засвистел.

— Ну-ка, развяжи его, - скомандовал  подбежавший первым вояка, направив меч на Ромку.

— Убери меч, Поплавок, - отозвался голос рядом с ним, и в глаза вояке блеснуло лезвие меча Губотряса, Ромкиного новобранца.

Поплавок, дюжий парень в кожаной безрукавке с металлическими пластинками на груди, вытаращил глаза:

— Ты что, Губотряс? Это же раб.

— Я сказал – опусти меч, парень, - ровно ответил солдат. – Это мой командир.

— Твой командир? - изумился Поплавок. – Да он же мальчишка!

— За этого мальчишку я отрублю ноги любому, - так же невозмутимо сказал Губотряс.   

Его товарищ-новобранец подошёл, и стал рядом. Установилось хрупкое равновесие сил. Стоящий неподалёку оскаленный, всклокоченный дядька Толстопуп мрачно наматывал на руку ремень пращи.

— Убейте его! – просипел отдышавшийся от Ромкиного удара толстяк. – Он оскорбил меня.

— А ты оскорбил богов! – громко произнёс Роман.

Он вскочил на камень, с которого они с Громкоголосом свалились в пылу борьбы, и поднял вверх руки. Толпа на площади зашумела и стала затихать. Зрители, с интересом наблюдавшие за борьбой, не спешили прийти на помощь ни одной из сторон, очевидно, ожидая результата схватки. Сейчас они с любопытством вытянули шеи и прислушались.

— Жители долин и лесов, благородные обитатели этого места! – начал Ромка. – Я обращаюсь к вам. Мы явились сюда, и хотели почить богиню плодородия своим скромным искусством. Не наша вина, что этот человек нарушил ваш праздник. Но он виновен ещё в одном: этот человек похитил моего брата Рэма, и насильно увёз его в город. Вы даровали мне венок за победу в состязании. Я горжусь этой наградой. Но ещё больше я хочу освободить своего брата. Поэтому не  нужно мне обещанного приза.  Позвольте забрать этого человека – Громкоголоса. Я обменяю его на брата.

Оправляя свои белые одеяния и придав лицам торжественность, к камню приблизились судьи. Вперед выбрался старый судья, вручивший Ромке свой венок. Он опирался на руку распорядителя в волчьей шкуре. Стало видно, что он уже очень стар. Редкие волосы пушком одуванчика обрамляли сухое, тёмное лицо. Глаза, в сетке глубоких морщин, смотрели рассеянно, должно быть, старый поэт различал лишь смутные силуэты людей.

Старик шепнул что-то распорядителю на ухо, и тот торжественно объявил:

— Братья! Победитель состязания певцов и поэтов заслуженно получил свой венок. Поэма, которую он прочёл нам, вложена в его уста богами, и будет считаться нашим общим достоянием. Со своей стороны, мы выполним обещание, данное перед началом состязания, и вручим победителю жирного барана. Соперник поэта Рома, Громкоголос, опозорил себя в наших глазах и оскорбил богиню. Поэтому мы лишаем его права принимать участие в состязаниях в этом году. Но он – свободный человек и слуга царя. Пусть Ром выясняет с ним отношения, как хочет, это его дело. Нас оно не касается.

— Трусы! – выкрикнул от повозки парень, который распутывал верёвки на рабах. – Боитесь царского пса!

— Замолчи! – с достоинством ответил распорядитель в волчьей шкуре. – Ты ещё молод, чтобы учить стариков, что им делать.

— Вот он, связанный, как баран, перед вами! – крикнул парень. – А вы его даже сейчас боитесь. Жалкие трусы.

Он протолкался к камню, и взглянул на Ромку:

— Возьми меня с собой, храбрый поэт Ром. Мне надоело пасти коз, которые смелее их хозяев.

Ромка посмотрел на него. Парень стоял перед ним и восторженно глазел на него, на лавровый венок на Ромкиных волосах, на связанного, сидящего возле его ног толстяка Громкоголоса. Парень вблизи оказался огненно-рыжим. То, что Роман издали принял за шапочку растамана, изрядно поношенную, оказалось шапкой красных кудряшек, больше приличных для пуделя, чем для человека. На лице парня, загорелом, с орлиным носом, блестели серые узкие глаза.

— Я собираюсь отнять своего брата Рэма у самого царя, - медленно сказал Ромка. Он только сейчас понял, что Громкоголос – слуга того самого человека, который отнял трон у своего брата, и сел на него незаконно. И этот человек, очевидно, запер дочь в темницу, велев бросить её сыновей-близнецов в реку. Его дед. 

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]